Крик Новорождённых - Баркли Джеймс. Страница 69

Роберто всегда считал болезни одной из проблем военной кампании. Дифтерия и дизентерия свирепствовали довольно часто, и с ними удавалось справляться с помощью закрытых повозок, на которых больных перевозили, обеспечивая должный карантин. Однако на этот раз масштаб эпидемии, охватившей его армию, оказался полной неожиданностью. И через десять дней после начала похода и уже совсем рядом с южными отрогами горного хребта Дел Аглиос вынужден был остановиться.

Спустя пять дней в лагере едва хватало здоровых солдат, чтобы выполнять необходимые ежедневные работы. Атресским кавалерии и пехоте дали приказ не приближаться и срочно связаться с Атаркисом. Легионы Дел Аглиоса стали легкой добычей.

Роберто сел на кровати и ухватился за ее края. Вокруг него все плыло. Он снова дрожал, хотя на этот раз не от озноба. Он слишком хорошо помнил собственное все возрастающее отчаяние и тревогу солдат, когда тиф стал уносить жизни с пугающей быстротой.

К двадцатому дню вынужденной стоянки легионы, попеременно поджариваемые солнцем и заливаемые дождями, потеряли от болезни больше людей, чем от клинков и стрел цардитов. Паника и ощущение неотвратимости судьбы распространились по армии, грозя сломить ее. Целые манипулы лежали, болея и умирая, тогда как других болезнь не затронула. Восемь человек из палатки могли умереть, в то время как двое оставались сильными и здоровыми, благодаря Бога за удачу и пытаясь справиться с чувством вины.

Роберто пришлось прибегнуть к все более суровым мерам, чтобы не дать армии рассыпаться. Вместе с Дахнишевым он привел в исполнение план по уничтожению крыс, мышей и блох, что для армии в шестнадцать тысяч солдат было делом нелегким. Он приказал, чтобы коней разместили подальше от легионеров и чтобы ими занимались только дежурные конюхи-офицеры и их подручные. Солдаты переносили блох, а Роберто не мог рисковать, позволяя кавалеристам соприкасаться с ними, пока бушует эпидемия.

Когда были замечены первые дезертиры — в основном из атресских легионов, — Дел Аглиос удвоил охрану ворот и ограждений и усилил наружные пикеты. За пределами главного лагеря поставили тюрьму, рядом с сопровождающими армию штатскими, которые тоже сильно страдали от болезни. Когда он в последний раз был в сознании, там содержались семьдесят мужчин и женщин, решивших, что бегство — это единственный способ спастись. Как только Роберто поднимется на ноги, он сообщит им неприятную новость.

И наконец в разгар заката генастро Дел Аглиос тоже заболел. Воспоминания о начале болезни сохранились отвратительные. Лихорадка охватила его стремительно, принеся слабость и испарину, так что он едва мог ходить. Еще страшнее была головная боль. Непрекращающаяся, пульсирующая, словно удары молота по камням, она била по черепу. Роберто слышал, как мужчины и женщины молили о помощи и забытьи, и считал их слабовольными. Как ему хотелось попросить у них прощения потом, когда он испытал те же страдания! Ему казалось, что голова у него вот-вот расколется, а мозг разорвется.

К тому времени, как на его теле начала появляться сыпь, шершавая и красная, покрывшая всю кожу, за исключением лица, ладоней и подошв, Роберто начал впадать в забытье. Он еще помнил, как мучился от страшного зуда и Дахнишев связал ему руки, чтобы не дать растерзать плоть, но это уже было каким-то смутным воспоминанием.

И наконец, перед тем как погрузиться в благословенное беспамятство, дыхание Роберто настолько участилось, что его видение мира, и без того двоящееся из-за головной боли, стало туманным и тусклым. Последнее, что он мог вспомнить, — это медленное биение сердца: оно стучало так редко, что лишало остатков сил.

Все мысли и тревоги исчезли, когда Дел Аглиос погрузился в горячечный бред, который поработил его разум и сделал пленником слабеющего, больного тела. Из этого периода он не помнил ничего. Восемь дней были для него потеряны.

Роберто тряхнул головой, и дрожь унялась. Внезапно он почувствовал облегчение, и улыбка промелькнула у него на губах. Судя по тому, что сказал Дахнишев, худшее осталось позади. Сейчас начнется период восстановления, и, возможно, через несколько дней они смогут уйти с этого жуткого места. Его улыбка растаяла. Ведь генерал пока не знал, сколько человек осталось в живых, чтобы последовать за ним.

Роберто криком потребовал внимания, и в палатку вошел легионер, державший копье. На нем был полный доспех, начищенный до идеального состояния.

— Приведи ко мне Элиз Кастенас. И пусть пришлют еды. — Он помолчал и немного подумал. — Но прежде помоги мне встать и одеться.

— Да, мой генерал.

Легионер пристроил копье у шеста палатки. Это был молодой эсторийский гастат среднего телосложения, с большими карими глазами и темно-русыми волосами.

— Как тебя зовут, солдат?

— Эридес, господин.

— Гордишься своими доспехами и оружием?

— Да, мой господин. Только они и помогают мне выжить.

— Молодец. Это заметно. Считай, что стал членом моей личной охраны и оруженосцем вместо бедняги Гаррелита.

Молодой человек улыбнулся, и под его загаром проступил румянец.

— Спасибо, господин Дел Аглиос. Для меня это настоящая честь.

— И спасибо тебе, что остался верен долгу во время болезни. Мне нужно, чтобы рядом были люди вроде тебя. А теперь помоги мне встать и пройти к туалетному столику.

Если Эридеса и смутило то, какая помощь понадобилась генералу, он этого не показал. Роберто чувствовал себя невероятно слабым, ноги еле держали, так что он тяжело опирался на солдата. Эридес оказался ловким и сообразительным. Неожиданно быстро Роберто, облаченный в легкую тогу с гербом Дел Аглиосов, уже сидел за столом с картами. Элиз Кастенас и пища появились одновременно. Еда смотрелась аппетитно и пахла дьявольски приятно. Элиз выглядела измученной, озабоченной и постаревшей на десять лет.

— Садись, садись, пока не упала, — сказал ей Дел Аглиос. — И поешь, бога ради. Ты выглядишь хуже меня.

Лицо Элиз просияло.

— Как приятно слышать твой голос, генерал, — произнесла она, опускаясь в кресло рядом с ним. — Тебе стоит внимательнее присмотреться к себе самому. Пусть я немного устала, но от тебя остались только кожа да кости. И не мешало бы побриться.

Роберто потер подбородок, изумляясь длине отросшей щетины.

— А что, за мной никто не следил, пока я болел? — спросил он не без раздражения.

— С тобой не было Гаррелита.

— Да. Да, конечно. — Роберто вспомнил умелые руки и жизнерадостность молодого гастата. — Что ж, он хотя бы был избавлен от мора. Геройски погиб в бою.

Элиз кивнула, опустила голову и судорожно сглотнула.

— Все было очень плохо, да? — спросил Роберто. — Мне жаль, что я не мог быть рядом и помочь. Но мне нужно услышать от тебя, что у меня осталось. Командующий состав. Они все выжили?

— Нет, — ответила Элиз, и на глазах у нее выступили слезы. У Роберто оборвалось сердце. — Бен Рекерос и Томас Энгаард оба ушли в объятия Бога. А в алах — Шакаров и Даваров оба еще больны. Хирург Дахнишев считает, что оба выживут только при большом везении. Остальные в порядке. Меня болезнь не тронула, а Эллас Леннарт переболел, пока ты был в жару. По-моему, его смерть оказалась бы ужасным ударом. Легионам необходимо было знать, что Бог хотя бы пощадил свой собственный глас. Другие командующие и мастера по-прежнему на ногах.

Роберто вздохнул. Простые воины селились в палатках намного теснее и сильнее подвергались блошиным укусам, так что там последствия окажутся очень тяжелыми. Бедняга Рекерос! Ему так мало оставалось до отставки. Бог слишком рано от него отвернулся.

— Итак, цифры. В самом общем виде.

— Десятый легион пострадал больше всех. — Элиз глубоко вздохнула. — Потеряно почти три тысячи пехотинцев.

— Три тысячи?

У Роберто перехватило дыхание. Он ощутил физическую боль и откинулся на спинку кресла, не в силах осознать масштабы катастрофы.

— А в кавалерии умерли сто сорок человек. — Элиз вытерла глаза. — В Восьмом мы пока потеряли тысячу пехотинцев, кавалерия в основном уцелела. Двадцать умерли, и еще тридцать пока больны. В алах дела обстоят гораздо лучше. В кавалерии и легкой пехоте, отправленных изматывать противника, потерь не было. Стрелы потеряли три сотни пехотинцев и сорок кавалеристов. Клинки — пятьсот пехотинцев и сто кавалеристов. Цифры еще растут, но незначительно.