Алатырь-камень - Елманов Валерий Иванович. Страница 22

– Нам в училище говорили, что численность в пятьсот тысяч – завышенная. И триста – тоже слишком много. Как минимум вдвое меньше, если вообще хотя бы сотня тысяч наберется.

– Сотня тысяч наберется железно, даже больше. В войске, считая самого Батыя, тринадцать царевичей было – двенадцать внуков Чингисхана и его младший сын. А каждому из них командовать меньше чем туменом – обида кровная и умаление их достоинства и величия. Так что самый минимум – сто тридцать тысяч человек. А ты с кем против них выйдешь? Захотят князья и новгородцы каждую зиму и каждое лето своих людей в твое ополчение на учебу отдавать – хорошо, а если нет? Мне же их заставить нечем. Что великий князь, что просто князь – считай, права одинаковы. А не обучишь, так они в самую решающую минуту дрогнут, не выдержав татарского напора. И тогда все.

– Да куда они денутся? – махнул рукой Вячеслав. – Обязательно дадут.

– Я уже два месяца назад послал в Киев, Смоленск и Владимир-Волынский гонцов с требованием, чтобы там собирали ополчение для совместного похода на Галич.

– И что? – живо заинтересовался воевода.

– А ничего. Из Киева ответ уже привезли. Мол, после Калки отойти не могут и потому вместо похода предлагают закончить дело миром, причем сам Галич уступить Бельзскому, чтобы он мне тоже чего-нибудь выделил. Как оно тебе?

– Этого я не знал, – нахмурился Вячеслав. – А Смоленск и этот, как там его, Владимир-Волынский?

– Василько Волынский пока молчит, но чувствую, тоже откажется под каким-нибудь предлогом. Но его хоть понять можно. Нельзя оголять границы, иначе Лешко Белый, заступаясь за своего шурина, в спину ударить может. А Смоленск не далее как вчера ответ прислал. Говорят, князь юный у них расхворался, а кому-либо другому вести дружины никак нельзя, ибо это будет умалением его достоинства.

– Ну, если они так, – сердито засопел воевода. – Ладно, сами напросились. Тогда я весь твой, княже.

– А что касается большого куска, то в успокоение тебе замечу, что лезть в Европу я не намерен и собираюсь ограничиться исключительно естественными пределами Руси, – заметил Константин. – На севере это прусские леса, далее Карпаты, ниже надо протянуть границу по реке Прут до ее впадения в Дунай и дальше по нему. То есть получается, что ни на какие венгерские или польские территории я не претендую, следовательно, никакой затяжной войны не будет.

– Гарантия?

– Даю девяносто восемь из ста, но при условии, что тех ребятишек, которые пришли или придут сейчас на помощь Бельзскому, ты не просто разобьешь, но разгромишь. Тогда дальнейшая война исключается. Причем надолго. И Андрей II, и Лешко Белый достаточно умны, чтобы утереть кровавые сопли, почесать синяки и шишки и больше не лезть ни в какие авантюры. Пойми, Слава, что каждое их поползновение – это разведка. А вдруг русичи ослабели, а вдруг получится отобрать у них пару-тройку городов, а потом и целое княжество? Не получилось – утрутся и затихнут, причем лет на десять, а то и на двадцать. Продолжительность затишья зависит от того, как сильно их побили.

Вячеслав знал, что больше девяноста восьми процентов гарантии князь никогда не давал, всегда оставляя один на чудо и еще один – на непредвиденную случайность. Словом, это был своего рода потолок, и если Константин с такой уверенностью заверяет его в том, что все будет в порядке, то верить ему можно.

– Ну что ж, – задумчиво произнес он. – На сто лет я, пожалуй, не вытяну, но вот чтобы и сами они запомнили, и детям своим передали в стихах и красках – постараюсь. На сколько лет мира тогда мы сможем рассчитывать?

– С учетом красочного рассказа детям – на полсотни, – заверил князь.

– А после Галича ты, конечно же, со всей ратной силой двинешься на Киев, – произнес патриарх.

– Очень удобно иметь под рукой вооруженные полки на тот случай, если киевляне вдруг закроют передо мной ворота, – заметил Константин.

– Брать будешь? – осуждающе покачал головой Мефодий. – Черной славы Андрея Боголюбского или Рюрика Ростиславича [60] захотел?

– У меня спецназ есть, к тому же пятая колонна. Да еще ты свое слово скажешь. В любом случае ни резни, ни пожаров в городе не будет, – твердо пообещал князь. – Да оно и надо-то всего на один раз. Святослава ты, владыка, уже в Рязани на царство благословлять будешь.

– Тщеславие в тебе говорит, сын мой, – горестно вздохнул патриарх. – Забыл ты, что тяжелее свинца шапка Мономаха, да и не каждому она впору.

– Не забыл. Просто я выхода иного не вижу. Я ведь детей княжеских не убивал, а они растут потихоньку, так что, останься я великим князем, рано или поздно они не с просьбами ко мне придут – с требованиями. Значит – вновь конфликты, пусть локальные, и постоянное ожидание удара в спину.

– Что в конце концов вызывает манию преследования и доводит человека до патологии, то бишь маниакально-депрессивного психоза, – подхватил Вячеслав.

– Ты где таких слов нахватался? – удивился изобретатель.

– Спирт с медиками почаще пить надо, – усмехнулся Вячеслав. – Особенно с военными. Помнится, сижу я как-то под Урус-Мартаном в палатке у подполковника Сергея Николаевича Горшкова, и у нас опять кончилось. Ну, думаю, чего делать-то? А он мне и говорит…

– Ты погоди про Горшкова, – перебил Минька. – Вот этот вот маниакальный… – это что?

– Проще говоря, синдром Ивана Грозного или Иосифа Виссарионовича Джугашвили, – пояснил воевода.

– Ну, Сталиным я навряд ли стану. Не та закваска, – мотнул головой Константин. – А вот то, что при отсутствии царя Русь ни единообразную грамоту с новыми шрифтами не получит, ни арабские цифры – это точно. Даже Рязанская.

– А она-то почему не получит? – не понял патриарх.

– Нельзя допускать таких радикальных отличий, иначе это может привести к отчуждению одной части Руси от другой. У нас ведь их и без того их чересчур, владыка. Сам посуди, в законах уже изменения имеются, причем солидные. Это раз. Про войско я и вовсе молчу. Да что войско, когда у нас сама власть построена на совершенно иных принципах.

– Ну, про власть ты загнул, – заметил Вячеслав. – Ты и сам точно так же боярские шапки раздаешь, а тиуны твои точно так же дань собирают с крестьян.

– Э-э-э, нет, дорогой мой верховный воевода. У кого на Рязани и судейская, и гражданская, и военная власти в одном кулаке держатся? У меня, верно? А ниже возьми. Тиун налоги собирает, судья судит, а тысяцкие и прочие – воюют. Словом, разделение. У них же любой боярин, точно так же, как и князь, все три власти имеет – и по налогам, и как судья, и в дни войны отряд свой собирает.

– И ты считаешь… – начал было патриарх, но был вновь перебит князем:

– Не будет у меня короны, не будет и неоспоримого права лезть в чужой монастырь со своим уставом. Каким образом я заставлю всех князей поголовно строить новые больницы, школы и прочее? Что можно, я сделаю по-старому, как и раньше тебе обещал. Самару, Саратов, Астрахань и прочие города не просто точно так же назову, но и на тех же местах выстрою. И Архангельск поставлю, и даже Санкт-Петербург близ Финского залива отгрохаю. Он мне все равно понадобится. Но нужна корона. И не для меня, а для Руси.

– А вот эта пятая колонна, – осторожно осведомился Вячеслав, задержавшись перед уходом, чтобы остаться с Константином один на один. – Это кто же такие?

– Я к Любомиру твоих спецназовцев отрядил во главе с Паниным.

– Так ведь он вроде в Киеве, – удивился воевода.

– Вот он вместе со своим товаром и Торопыгой в Галич и выедет. Якобы спасаясь от рязанских полков, которые на подходе к Киеву.

– А еще кого послал?

– Да считай всех, кого ты хвалил, когда только-только из Константинополя вернулся.

– А почему я не знаю? Мои же люди, – возмутился воевода.

– Ты просто забыл, Слава. Вспомни, я же просил их у тебя на несколько месяцев, чтобы дельце одно провернуть, – мягко поправил Константин.

– Это ты называешь дельцем? – скептически осведомился Вячеслав, но дальше продолжать не стал.