Алатырь-камень - Елманов Валерий Иванович. Страница 9

Кто надоумил сирийских христиан посоветовать в первую очередь заняться захватом Дамиетты, осталось невыясненным, равно как и подлинная причина решительного отказа Пелагия от выгодного, хотя и компромиссного решения. Однако, учитывая, что сразу после взятия города в нем тут же утвердились венецианцы, сделав из Дамиетты центр своей торговли с Египтом, догадаться об этом несложно.

Этой весной, почти одновременно с прибытием русских дружин, в Малой Азии высадилась еще одна армия немецких крестоносцев, очередной поход которых был намечен на июль. То есть, избирая Иоанна верховным вождем, рыцари приобретали весьма мощных союзников.

Им было что предложить королю Иерусалимскому, который мог запросто стать если и не императором Латинской империи, то уж, во всяком случае, ее регентом. Для этого достаточно только обвенчать сопляка Балдуина с маленькой дочкой Иоанна Иолантой, тогда ее тесть автоматически получит все законные и неоспоримые права.

С такими заманчивыми, если не сказать больше, предложениями послы венецианцев и рыцарей-крестоносцев и отплыли в Малую Азию.

Все это не могло не тревожить Ватациса, не забывавшего и про свой непрочный азиатский тыл, который он был вынужден в эти грозовые дни оголить чуть ли не полностью. Там, за его спиной, оставались полчища Иконийского султаната [41]. Государство воинственных турок-сельджуков к этому времени одной ногой твердо стояло в Средиземном море, удерживая за собой Анталью [42], а другой – в Черном, владея Синопом.

Иоанн, чувствуя, что его патриарх гнет куда-то не в ту сторону, был по отношению к русичам чрезвычайно заботлив и внимателен, однако вмешиваться в церковные дела не собирался. Во всяком случае – пока. Ему было просто не до того.

К тому же он справедливо рассуждал, что все эти заминки объективно играют на руку ему самому, поскольку очень рассчитывал на русские дружины, которые не уедут отсюда, пока Мефодий не станет патриархом. И не только на них.

Где-то в глубине души он лелеял надежду на то, что удастся оставить у себя Вячеслава, который имел в глазах Ватациса массу плюсов и ни одного минуса, в том числе самого главного – этот человек, приобретя могущество, никогда не попытается узурпировать трон, ибо не связан ни с одной из знатных фамилий, а подкупить его… Попытаться, конечно, можно, но сам Иоанн никогда бы на такое не отважился. Неплохо разбираясь в людях, Ватацис голову дал бы на отсечение, что подобного рода попытка чревата существенным расстройством здоровья, если вообще совместима с жизнью.

Что же касается воинских талантов русского воеводы, то лишь одно ночное взятие Константинополя, да еще с такими ничтожными потерями, говорило само за себя. Но воевода русичей – человек, а не бог и даже не один из его архангелов, поэтому для начала было необходимо облегчить его задачу.

Вот почему сразу после взятия русичами Константинополя Иоанн III, так официально и не увенчав свою голову короной, поскольку честно держал взятое на себя обязательство дождаться, пока не будет посвящен в патриархи русский митрополит, спешно занялся дипломатической перепиской.

Прекрасно сознавая, что ему не выдержать войны на два фронта, не говоря уж про три, Ватацис поспешил обезопасить свой тыл, то есть договориться с иконийским султаном.

Через сутки после того, как посольство Иоанна III отбыло из Константинополя, направившись к Ала-ад-дин Кей-Кубаду I, от дворцовой пристани ночью, ориентируясь только по огням Фаросского маяка, было тайно отправлено еще одно. На сей раз корабли с лучшими дипломатами, известными императору еще по Никее, проследовали прямо на юг, к египетскому султану.

Задача облегчалась тем, что там сидел уже не старый и немощный ал-Адил I, а его преемник – ал-Камил I [43]. Этот был энергичен и целеустремлен, хотя тоже склонялся к миру, пусть и ценой уступок.

Однако на всякий случай ал-Камил уже списался со своими родичами, благо что родоначальник династии, знаменитый Саладдин [44], взявший власть в Египте, а потом распространивший ее на весь Ближний Восток, незадолго до смерти рассадил родню повсюду, от Дамаска до Йемена, где уселся его родной брат Туг-тегин. Более того, ал-Камил пошел даже на то, что полностью отказался от притязаний на Сирию, которой вместе с Египтом владел его предшественник, уступив ее ал-Муаззаму [45].

К тому же он и сам не сидел сложа руки. Пока крестоносцы возились с Дамиеттой, он не только собирал войска, но и активизировал работы по возведению новой крепости, перекрывающей рыцарскому воинству путь по Нилу. Будущую крепость ал-Камил высокопарно окрестил Мансурой [46] и возлагал на нее немалые надежды, которые еще больше разжигали в нем воинственные вожди мамлюков [47], как бахридов, так и бурджидов [48].

В рукаве главы византийского посольства, Никифора, внука знаменитого в эпоху Комнинов Феодора Продрома, был и дополнительный козырь – тайное слово к султану с предсказанием событий этого года, которые ему поведал воевода русичей Вячеслав. Предсказание заключалось в том, что не надо унижаться перед крестоносцами, в очередной раз предлагая им обмен Иерусалимского королевства на Дамиетту. Тем более что они на него все равно не согласятся.

Лучше поступить совершенно иначе, оскорбив Пелагия грубыми требованиями немедленного освобождения захваченного крестоносцами города. Тогда они непременно выступят в поход, чтобы осадить крепость Мансуру, и попадут в ловушку, оказавшись на острове во время разлива Нила. После этого султан сможет отрезать им все пути к отступлению и, в свою очередь, диктовать любые условия, но уже в обмен на сохранение их собственных жизней [49]. А может и не сохранять – как захочет.

Иоанн никогда не решился бы на такое, поскольку достаточно ясно представлял себе, в каком положении он окажется, если предсказание не исполнится. Но все дело в том, что оно было вторым.

А первое, которое уже сбылось, прозвучало из уст русича еще в самые первые дни, когда Вячеслав, осведомившись, чем так озабочен император, и узнав, что супруга Ватациса давно на сносях и должна вот-вот родить, весело хлопнул его по плечу и посоветовал:

– Не бери в голову. Бояться нечего. О том на Руси моему князю и его предсказателю было давно известно. Мальчик у тебя родится.

Дука от таких слов вздрогнул и почему-то сразу поверил. Хотелось верить. Ведь до того Ирина радовала его исключительно девочками, да и то слабенькими, которые на этом свете долго не задерживались.

Вот почему когда через неделю после предсказания русского воеводы прибыл гонец и известил императора о том, что у него родился наследник, Иоанн в первую очередь постарался встретиться с Вячеславом.

Поделившись с ним этой радостной новостью, он робко уточнил:

– А твой… э-э-э… предсказатель случаем не поведал тебе, сын и впрямь унаследует империю после моей смерти или…

Договаривать, а тем паче произносить слово «смерть», ему очень не хотелось.

– Понимаю, – серьезно кивнул воевода. – За его жизнь можешь не волноваться. Во всяком случае, если его окрестит наш митрополит, будучи в сане патриарха, то тебя он точно переживет, а вот надолго ли, тут уже сказать трудно. Разве что со временем…

И Дуке снова захотелось верить. Тем более что слова воеводы насчет рождения мальчика уже сбылись, так почему бы не сбыться и этим.

– Значит, крестить его должен ваш митрополит в сане патриарха, – задумчиво протянул Иоанн, но больше не сказал ни слова.

После всего этого предсказанию воеводы в отношении крестоносцев император поверил безоговорочно, к тому же ему больше ничего не оставалось. И после всего этого отпускать такого человека обратно на Русь, да еще в столь тревожное для империи время? Не-е-ет, Ватацис не самоубийца, чтобы, будучи тяжело больным, лишаться чудодейственного лекарства.