Битвы за корону. Прекрасная полячка - Елманов Валерий Иванович. Страница 20

На душе полегчало – дождался. Прибыли мои гвардейцы из Кологрива. Но спустя всего минуту я понял, что ошибся.

Глава 8

Те же и стрельцы

Шуйский оглянулся на меня, словно ожидая прощального напутствия. Ну это мы запросто.

– Иди, иди, боярин, – ободрил я его и, не удержавшись от злорадной ухмылки, добавил: – Все равно далеко не уйдешь.

И точно. Едва Василий Иванович кое-как протиснулся в проем, как застыл на месте, остолбенело уставившись куда-то на улицу. Я с улыбкой глядел на него. Дробь, издаваемая двумя дружными барабанами, раздавалась громче и громче, окончательно заглушив остальные, – барабанщики явно приближались к крыльцу.

И тут на крыльце возникла фигура Федора Брянцева. Властно отодвинув боярина в сторону, он неспешно нырнул в проем, а за его спиной показались довольно улыбающиеся Кудряш и Шишок – спецназовцы из десятка Кострика.

Пожалуй, никому другому из командиров стрелецких полков я так сильно бы не обрадовался, как ему. Как-никак коллега, такой же вице-спикер Освященного собора. Да и полк его чуть ли не самый лучший. Когда я выбирал, кого именно взять в Прибалтику, то в первую очередь положил глаз именно на него. Позже, когда узнал об избрании Брянцева в Освященный собор, пришлось отказаться от этой мысли, подыскав замену. Но зато расстарался, чтоб Федора Ивановича избрали в товарищи председателя собора от служивого люда.

Симпатичный, с задорной улыбкой, самый молодой из всех стрелецких голов, всего-то тридцати пяти лет от роду, он всегда был готов поучиться новому. Так, например, он первым загорелся, услышав от меня, сколько бывает видов барабанной дроби, и я до отъезда в Прибалтику поручил солисту своего маленького оркестра Волобую помочь музыкантам Брянцева освоить те три, кои освоил сам Волобуй.

– Четвертый день в Москве, а к нам в слободу глаз не кажешь, – хитро улыбнулся Брянцев, шагая мне навстречу. – Вот и решил самолично проверить, не возгордился ли князь. – Обнял он меня от души. Я аж охнул: сила у мужика медвежья. – Мы б и ранее сунулись, без твоих людишек, – виновато принялся пояснять Федор Иванович. – Да тут к нам боярин Голицын подъехал и ум за разум заплел. Сказывал, будто его Дмитрий Иванович самолично прислал. Да столь складно пел, – сокрушенно покрутил он головой, – что нас оторопь взяла. Он ведь чего поведал. Мол, ляхи тебя вместях с королевной Марией Владимировной на великое воровство [13] подбили, пообещав венец царский, ежели ты нашего государя изничтожишь. А ведая, что ты с нами в дружбе, царь-батюшка опасается, вдруг князь и кой с кем из нас в сговор вошел. Потому государь и прислал повеление, дабы ни один стрелец вовнутрь города [14] не хаживал. Дескать, он сам с вором управится, сил довольно.

– И ты поверил? – попрекнул я.

– Да ни на единый часец. Я ж тебя, князь, еще на Освященном соборе хорошо запомнил. А вот иные… – Он смущенно кашлянул и потупился. – Не то чтоб не поверили, но усомнились. Сказывали, кто ведает, каким князь из Ливонии прибыл опосля таких побед? Можа, и впрямь возгордился не по чину. А как проверишь? Вовнутрь пройдешь, стало быть, повеление Дмитриево нарушил. Боязно. Вот и стояли там у ворот да гадали, как быть. Даже когда твой монашек мне грамотку в руки сунул, в сумнениях пребывали. Ну а когда вслед за ним твои ратники подскочили, – он кивнул в сторону Кудряша и Шишка, радостно обнимавшихся с остальными гвардейцами, – тут уж мешкать не стали. Все учинили, как ты в грамотке прописал, чтоб в кажные ворота по полку. И далее в точности по твоему слову творили: шли к собору, яко улицу метельщики метут: подчистую всех гребли да на Соборную площадь сгоняли. Ну и у ворот стражу выставили. Как ты и повелел, по сотне оставили. Ежели кто и затаился где-нибудь в Чудовом монастыре али еще в каком месте, из Кремля ему ныне ходу нет. Да, а где сам государь-то? – спохватился он. – Али его тут вовсе нет?

– Есть, как не быть, – вздохнул я. – Сейчас его тело вынесут.

Федор нахмурился.

– Как… тело?! – недоуменно уставился он на меня.

– Подранили его. Да так тяжко, что он и часа не протянул, – пояснил я.

– Как… не протянул?! А ты, князь, куды глядел?! – выдохнул Брянцев.

Я развел руками. Некоторое время Федор молчал, наконец плачущим голосом воскликнул:

– Да как же это?! – Он скрипнул зубами и шарахнул шапкой об пол. – Эхма, промешкали! А ведь сказывал я Жеребцову, да и прочим, поспешать. Вот те и погодили!

– Себя не виновать, – буркнул я. – Ему прямо на улице кто-то в грудь угодил, когда мы в храм бежали. Все равно бы вы не поспели.

– И чего теперь делать?! – растерянно спросил он меня.

Я оглянулся на своих гвардейцев, затем на вышедшего из алтаря архимандрита и, повернувшись к Брянцеву, твердо произнес:

– Слово он свое перед смертью поведал. Сказал, что пока должен править Опекунский совет.

– Совет? – озадаченно переспросил Федор.

– Совет, – подтвердил я. – А в него он включил престолоблюстителя Федора Борисовича Годунова, императрицу Марину Юрьевну, ну и меня.

– А почто он сразу свое царство Федору Борисовичу не отдал? – изумился Брянцев.

Я чуть помедлил, колеблясь, но решил сказать правду.

– Таить не стану. Править нам надлежит только до тех пор, пока у императрицы не родится дите и не придет в нужные лета. – Но предупредил: – Но ты пока про это молчок.

– Да какое дите, когда их свадебка всего седмицу назад была? – нахмурился Федор, непонимающе уставившись на меня.

Ну да, точь-в-точь как я пару часов назад взирал на Дмитрия: «Какой еще ребенок?» Пришлось напомнить, что для зачатия порой хватает и одной ночи, а заодно пояснить, что если Марина Юрьевна окажется «праздная», то вопрос о новом государе согласно все тому же предсмертному завету государя решит Освященный Земский собор всея Руси. Да-да, тот самый, где Брянцев наряду со мной является одним из товарищей председателя. И то, что Дмитрий его распустил до лета, ничего не значит – соберем досрочно в связи с чрезвычайностью ситуации.

Федор кивнул, почесал затылок и недоуменно спросил:

– Ну оно и опосля обговорить можно, чай, не к спеху, а с этими-то, – кивнул он в сторону выбитой двери, – чего делать?

– А то ты не знаешь? – хмыкнул я. – По-моему, кара за государеву измену известна. Выведем их на Пожар и спросим народ, что с ними учинить.

– Растерзают, – уверенно предсказал Брянцев. Он поморщился, очевидно вспомнив про Дмитрия. – За убиенного государя, ей-ей, на клочки раздерут. Да и ни к чему всех выводить, больно много.

Я равнодушно пожал плечами:

– А мы всех и не станем – одних бояр с окольничими да думными дворянами. А коль растерзают, значит, туда им и дорога. Глас народа – глас божий, и противиться ему нельзя.

– Попытать бы для порядку, – пробормотал он. – Можа, кой-кто улизнул.

– Э, нет, – улыбнулся я. – У меня тут список имеется. Шуйский сам всех назвал, а потому улизнуть ни у кого не выйдет.

Выйдя на крыльцо храма и окинув взглядом толпу, я присвистнул. Количество пленных, окруженных со всех сторон стрелецкими полками, действительно впечатляло. Они занимали чуть ли не всю площадь аж до Богоявленского собора и Казенной избы. На их фоне окружавшие мятежников ряды стрельцов, пусть и с пищалями в руках, выглядели хлипкими и ненадежными.

«Если найдется какой-нибудь отчаянный, могут уже сейчас попытаться вырваться», – мелькнула у меня мысль.

Пришлось чуть поменять план действий, распорядившись первым делом всех связать. А куда дальше? В застенки Константино-Еленинской? Но туда и половина не поместится. Значит, пока определим в нее самых знатных – поближе к Пожару. А когда освободится место, то…

– Нет, не влезут, – произнес я вслух, прикидывая, как быть.

– Помимо Константино-Еленинской еще и Благовещенская башня имеется, – осторожно подсказал мне один из стрелецких голов, Богдан Воейков. – Тесновато, конечно, но ежели ненадолго, то…