При реках Вавилонских - Демилль Нельсон. Страница 42

– Я знаю.

– Шансов мало. Я иду только для того, чтобы люди сохранили надежду и не пали духом.

– Поэтому я тебя и посылаю. Немногие решились бы на такое, зная, что исход практически предрешен. Я тоже считаю, что шансов нет. Ты прав, генерал. – Хоснер посмотрел на него. – Так, значит, ты со мной?

– Какая разница, – пожал плечами Добкин. – У тебя в руках все карты. Политики запуганы. А у твоих людей пять из шести автоматов.

– Я просто хочу знать для самого себя. – Он показал на юг. – А кстати, что там?

– У меня нет ни малейшего желания идти у тебя на поводу. Скажем лучше, что я придерживаюсь нейтралитета. – Добкин посмотрел туда, куда показывал Хоснер. – Это, должно быть, гора Каср. На другой стороне проводятся раскопки дворца Навуходоносора и Висячих садов. Рядом находятся Ворота Иштар, музей и гостиница. – Генерал помолчал. – Рассчитываю увидеть все эти места сегодня вечером.

– Рад слышать это.

Оба замолчали. Вдруг Хоснер насторожился. Он показал рукой на юго-восток в направлении Евфрата:

– Не дым ли там? Похоже, среди развалин деревенька.

Добкин кивнул, не глядя:

– Да. Деревня Квейриш.

– А вдруг жители смогут нам помочь?

– Я бы не рассчитывал. Это крестьяне. У них нет связи с внешним миром. Кроме того, я уверен, ашбалы контролируют это место.

Хоснер уже разглядел убогие глинобитные хижины, прилепившиеся одна к другой, как пытавшиеся выжить средневековые итальянские деревушки ютились когда-то в руинах древних римских городов. Все здесь представляло собой богатую поучительными и любопытными контрастами картину. Заплаты пустынь и болот на востоке, Тигр и возвышающиеся вдали громады гор. На западном берегу Евфрата бесконечные болотистые равнины, уходящие за горизонт; сейчас они влажные, но скоро под лучами жаркого солнца высохнут, покроются трещинами и станут похожими на головоломку. И несколько финиковых пальм на обоих берегах Евфрата.

На переднем плане, вокруг холма, на котором они находились, Хоснер видел кирпичи и гальку, небольшие возвышенности и болотца. Здесь проходили низкие гребни ровных городских стен, отмеченные то тут, то там более высокими выступами сторожевых башен. Ветер, вода, песок и налаженный крестьянами на протяжении тысячелетий вывоз кирпичей – все вместе привело к уничтожению того, что было когда-то чудом среди городов мира.

Хоснер знал, что такие свидетельства разрухи и упадка встречались в Месопотамии повсеместно. Крупнейшие и богатейшие города древнего мира тысячами лежали в забвении, покрытые песком и пылью. Странное ощущение пустоты заполнило его, когда он смотрел на долину Евфрата. Плоские голые пространства, залитые жидкой грязью, пересекались легендарными, давно заброшенными ирригационными каналами. Бурная жизнь, которая когда-то кипела здесь, казалось, покинула эти места. Странный и какой-то недоброжелательный уголок мира. Место, где много лет тому назад возводились грандиозные храмы богам, о которых уже никто не помнил, и строились дворцы для бесследно исчезнувших царей и царств.

Хоснеру чудилось, что тишина здешних мест нарушается призрачным громыханием вавилонских повозок, громом вражеского наступления и торжествующими криками завоевателей. Богатый Вавилон. В Ветхом и Новом Заветах символ человеческой гордыни, чувственности и греха. Для современных евреев и христиан его полный крах стал символом свершившегося библейского пророчества.

Хоснер знал, что должен быть какой-то смысл в простиравшемся перед ним запустении. Но вероятнее всего, смысл заключался именно в отсутствии всякого смысла. Песок. Пыль. Смерть.

Почему Риш забросил их сюда? Вавилонский плен? Хоснер представлял это себе именно так. А может, все не так уж и мелодраматично. Наверное, место это очень подходит для его целей, да и лагерь палестинцев рядом. Но их лагерь в сотне километров, в пустыне. Что ж, значит, вавилонский плен. В библиотеках мира хранятся тысячи книг о Вавилоне, и когда они будут вновь изучены и перечитаны, где-нибудь появится сноска со звездочкой с упоминанием о «любопытном инциденте со сверхзвуковым самолетом „конкорд“ и… ааа»

Хоснер затушил сигарету и не стал выбрасывать окурок.

– Вот и они, – тихо произнес он.

Со стороны дороги по склону холма поднималась группа из пяти человек. Шедший впереди держал белый флаг.

Хабер и Брин, находившиеся неподалеку, поспешили вернуться на место. Брин сменил ночной прицел на дневной десятикратного увеличения и наблюдал за приближением парламентеров:

– Не думаю, что Риш среди них.

Брин протянул винтовку Хоснеру, который встал на колени и тоже посмотрел в прицел. Потом опустил винтовку и покачал головой:

– Он нам не доверяет. Думает, мы не станем принимать во внимание белый флаг. Это меня чертовски злит. А вас, генерал?

Добкин кивнул:

– Свидетельствует об отсутствии доверия с его стороны. – Он задумался на мгновение. – Риш действительно не понимает нас, и это меня тревожит и даже пугает.

Хоснер встал и повернулся к Наоми Хабер и Брину:

– Передайте всем, чтобы не открывали огонь. Я хочу, чтобы никого не было видно. Никто не должен покидать позиции, Натан. Если кто-нибудь попытается, остановите его. – Он отряхнул пыль с одежды. – Генерал, вы будете сопровождать меня?

– Разумеется. – Добкин тоже встал и одернул мундир. – Знаешь, любопытно получается. Теперь они желают разговаривать. Именно этого мы хотели в Нью-Йорке… и на «конкорде». А сейчас я сомневаюсь, что хочу говорить с ними.

– Согласен, – сказал Хоснер. – Но я уверен, что у нас найдется много любителей поговорить. Не доверяю я этой компании, Бен. Они профессиональные миротворцы. Заранее настроены видеть хорошую сторону любого предложения. Да будь они прокляты, эти миротворцы, из-за них каждая следующая война еще тяжелее, чем предыдущая.

Добкин засмеялся:

– Аминь. Генералы должны вести мирные переговоры, а миротворцы командовать армиями. – И заговорил серьезно: – Сейчас мы несправедливы по отношению к делегации. Не все они такие; некоторые – большинство из них – умеют торговаться. Они реалисты в такой же степени, как и мы.

Хоснер начал спускаться по склону:

– Сомневаюсь. Пойдем вперед, пока на нас не навалится дюжина профессиональных переговорщиков.

На некоторое время они потеряли арабов из виду, так как те спустились в глубокую лощину. В ста метрах вниз по склону они заметили белый флаг, а затем и самих парламентеров. Те были вооружены и шли быстро. Хоснер заколебался на мгновение, потом помахал белым носовым платком и окликнул парламентеров по-арабски. Арабы увидели его и ответили. Обе группы медленно сближались. Арабы остановились на выступе склона.

Хоснер быстро подошел к ним и встал очень близко, как принято у арабов, к тому, кто возглавлял группу.

– Где Риш? Я буду говорить только с Ришем.

Человек посмотрел на него долгим взглядом. Черные глаза горели ненавистью и презрением. Ему явно не нравилось это поручение. Он заговорил тихо и медленно:

– Я Салем Хаммади, заместитель Ахмеда Риша. Он заверяет вас в своем почтении и предлагает немедленную капитуляцию.

Хоснер смотрел на незнакомца. В отличие от Риша Хаммади никогда не попадал в плен, и на него не было ни досье, ни психологического портрета. Отсутствовал даже достаточно полный перечень операций, в которых он участвовал. Все, что знал о нем Хоснер, так это то, что Хаммади был палестинским сиротой, а затем возглавил программу ашбалов для различных палестинских организаций. Достоинства? Моральные устои? Честь? Трудно сказать. Нельзя рассчитывать даже на глубокое религиозное воспитание, которое формирует большинство арабов. Человек, стоявший менее чем в метре от Хоснера, был небольшого роста, но пропорционально сложен и явно уделял больше внимания личной гигиене, чем те террористы из Рамлы, с которыми сталкивался Хоснер.

Он придвинулся к арабу еще ближе:

– Где Риш? Я требую разговора с ним.

Хаммади медленно кивнул: