Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович. Страница 101
Хата рыбака
Повисли в небе без движенья.
Удары молний небо рвут,
Но, будто бы по волшебству,
Кладутся копны все быстрее,
Все больше ими луг пестреет.
А там, где стог под старой хвоей,
Кидает сено люд толпою, —
Горячка всех взяла такая,
Что пот аж очи застилает.
А туча сивою грядою
Висит уж низко над землею,
Ползет сердито, космы стелет,
Блестит, трясет своей куделью,
И многоглавыми клубами
Грозит, стрижет, как змей глазами.
В бечевки вьет уже — глядите! —
Дождя серебряные нити.
А дождь шумит, а дождь гудит,
Все ближе он, сюда спешит,
Туманом дали застилая.
Упала капля, и другая,
За ними целым водопадом
Тугие капли, словно градом,
По листьям дуба стеганули
И дальше сети потянули.
Вот молнии всплеснулось пламя
Криницей алой над лугами
И гром-перун бичом великим,
Как некий царь косматоликий,
Оря, трясет, колотит тучи,
И луг, и небосвода кручи,
Бушует долго, с дикой злобой,
Несется над лесной чащобой,
И гнева тяжкие раскаты
Опять в удар сливает клятый,
Всеоглушающий, железный,
Как будто в огненную бездну
Низвергнуть землю хочет вдруг
И все спалить, стереть вокруг.
И дождь надвинулся стеною,
Непроницаемой, сплошною,
И хлещет накосо жгутами
Над лугом, бором, над полями.
Кругом посмотришь — вот забота!
Остановилась вся работа.
Мужчины, женщины бегом
Спешат к стогам, зарыться в сене, —
Вот это дождик, нет спасенья!
Кто, прикрываясь армяком,
А кто, накинувши дерюгу,
Сидит как курица средь луга.
«Кропи нас, дождичек, стегай!
Сюда, девчата, под стога!
Бог даст от копен и стогов
У нас прибавится косцов!»
Под дождь, под гром, под ветра гуд
Несутся шутки там и тут,
И жаркий смех, и визг девчат —
Ведь кто ж затронуть их не рад!
Но и они не уступают
И остро хлопцев подсекают —
Находчивы в ответах тоже.
В неделю, если дни погожи,
Проходит, глохнет косовица,
И только кое-где копна,
Поникнув над водой одна,
Глядит забытою вдовицей
И, скорбь какую-то скрывая,
Печалью сердце овевает.
Стога ж — итог трудов богатых —
Стоят, как панские палаты,
А луг, своей красы лишенный,
Такой унылый, оголенный,
Наводит скуку видом жалким.
Вороны, и грачи, и галки
Давно детей повыводили
И вот над лугом закружили,
Слетелися ордой шумливой:
Тут ждет их славная пожива!
Эх, скошен луг, погасли краски
Цветов, как чары милой сказки,
Что в годы грустного скитанья
И одинокого блужданья
Тебе слагают думы сами
И золотыми поясами
Твои дороги обвивают
И в горькой доле утешают.
Глядит-грустит пустая даль,
И на душе растет печаль:
Эх, лето, лето дорогое,
Ты отцветаешь, золотое!..
Но ведь косьба — начало лета.
А сколько в нем еще привета!
Оно так щедро и богато —
Тужить о лете рановато!
Еще не раз над спелой нивой
Заря с улыбкою счастливой
Пройдет царицей по росе,
Пройдет во всей своей красе.
Еще немало дней у лета,
Немало ласковых рассветов,
Когда туманы бор скрывают,
Его вершины обнимают,
А в море жита, нежно-мглистом,
Вдруг заблистает свет лучистый —
Жемчужно-алый тихий свет,
Зари ласкающей привет.
Луга молчат, не видно люда,
Пошла коса дремать покуда,
Висеть под крышей на покое.
Чтобы всегда быть под рукою —
На всякий случай и потребу.
Теперь почет давайте хлебу!
Серпок кривой уж просит дела,
Подходит жито, побелело.
Свой стебель выгнувши дугою,
Свисает колос над землею,
А зернышки во все сторонки
Глядят, как шустрые глазенки,
Как будто хочется скорей им
Попасть в снопы к веселым жнеям.
И вот настал желанный час:
Зарей пригожей даль зажглась,
В лучах растаяла роса,
Свежи и ясны небеса,
Как взоры чистые детей.
Недвижна тишина полей.
Дымочек тонкий, розоватый
Уж развевается над хатой, —
Ведь надо ж печку истопить,
Да и на ниву поспешить.
Пригрело солнце. Вереницей,
Как лебеди, проходят жницы,
В платочках легких, в кофтах белых;
Их руки, ноги загорелы.
Идут девчата, молодицы,
Весельем, силой пышут лица.
Вдруг кто-то песню запевает,
И поле сразу оживает.
И женки медленно идут,
Детишек за спиной несут —
Такая уж ты, бабья доля!
Идут усталые на поле.
Пришли на узкие загоны,
Где колосочки шумы-звоны
В напев таинственный сплели,
Челом склоняясь до земли.
Горячий день. На поле душно.
Притих и ветер непослушный,
Как бы отдавшись думам-чарам;
Земля, что пекло, дышит жаром,
И пот струит лицо парное,
И губы высохли от зноя.
А жницы жнут и в хлебном море
Везде мелькают на просторе —
То встанет тут одна над рожью
В платочке, как цветок, пригожем,
Оглянет поле, усмехнется
И вновь с серпом своим согнется;
Другая ж там — над головою
Взмахнет проворною рукою,
Пучок колосьев колыхнется,
Дугу, как радугу, опишет,
Как след погасшей в небе искры,
И в перевясло ляжет быстро.
Посмотришь, красотою дышат
Все эти взмахи, все движенья.
По правде — просто загляденье!
Горячий день! Зной льет потоком.
Прохлада вечера далеко.
Земля сомлела от жары,
Нагрелись камни и бугры.
Кругом все тихо, немо, глухо.
И только мушка возле уха
Гудит и вьется надоедно, —
Не хуже доли нашей бедной, —
Да в колыбельке лубяной
Ребенок плач заводит свой.
А кучерявые снопочки,
Над ним смыкая колосочки,
Стоят и терпеливо ждут
И будто жниц к себе зовут:
«Под нашу тень спасайтесь, жницы!
Для вас мы можем потесниться!»
А жницы жнут. Лицо горит,
Их жажда лютая томит.
Серпок мелькает деловито
И в рожь вгрызается сердито,
Под корень стебли подрезая,
Недаром вылез из сарая.
Теперь ему быть господином.
Живей, живей сгибайтесь, спины!
И жницы глаз с серпов не сводят,
По струнам-стеблям пальцы ходят,
Горстями рожь кладут на жгут,
Снопочки на глазах растут.
Пойди под вечер ты на поле
И полюбуйся им, соколик, —
Стоят тут копны ровно-ровно,
Ну, по шнуру их клали словно!
И как они пригожи, статны,
Как шапки ладны их, опрятны!
Все, как одна, — за рядом ряд,
Но все по-разному глядят,
У каждой облик свой особый.
Посмотришь — важные особы!
И заберег тебя потеха,
Тут не удержишься от смеха.
Они приветливы, скромны,
Но уважения полны
К земле, к тебе, к себе самим —
Лишь приглядись поближе к ним!
А утро в поле, боже мой!
Начало летнего рассвета!
Эх, выйди в поле, брат, до света —
Навек запомнишь час такой!
В тиши душа твоя услышит,
Как мирно, весело все дышит,
Как в каждом дереве, листке
И в самом маленьком ростке,
Во всем, что взор твой обнимает,
Надежда светлая играет.
Все здесь в согласье меж собою
И радостью живет одною,
И воздух столько счастья льет,
Как будто жизни гимн поет,
Хвалу всей прелести земной.
Чтобы исчезнул мрак ночной.
Восток живет, горит, пылает,
Столбы лучей своих вздымает,
Как матерь, нежит все вокруг…
Ну, как забудешь это, друг!
Чтоб завершить картины лета,
Чтоб песня уж была допета
Сполна на мой манер и лад,
Чтоб описать мне все подряд
И под конец родному краю
Спасибо молвить, — я желаю
Вернуться в милый уголок,
И хоть еще один разок
Пройтись с кошелкой по лесочку.
Тогда уже поставлю точку
И кончу с летнею порою.
Грибы мне не дают покою,
Боровики — ну просто снятся.
Мне надо с ними расквитаться.
Я чую — грех их обойти,
Привета им не принести —
Черноголовым удальцам,
Боровичкам, моим друзьям!
Какою славною семьею
Встаете вы передо мною!
Я помню летние походы
И бор с грибным его народом!
Чуть свет, нет никого кругом.
В лесу, еще объятом сном,
Своей заветною тропинкой
Спешишь тихонечко с корзинкой
Хозяек обогнать шумливых,
Бессонных, вечно хлопотливых
И завистью их всех помучить —
Набрать побольше, самых лучших!
Потом пускай кричат они,
Что тут лишь корешки одни.
Настроит струны бор могучий
На лад веселый и певучий.
И только солнца луч червонный
Осыплет золотом короны
Высоких сосен в том бору
И кинет пурпур на кору, —
Он весь вдруг вспыхнет звоном алым
И зарокочет, как цимбалы,
И только эхо задрожит,
Переливаясь, побежит.
«Марыля! Чу! Ау, Татьяна!»
«Ау, Магдуся! Чу! Марьяна!»
«Антоля! Тетка Михалина!
Алеся! Зося! Катерина!» —
По лесу переклик пошел
Девчат я женщин ближних сел.
Но вот запел и бас мужской, —
Дрожит от криков бор седой.
А как смешно в лесу бывало
(Давно то, правда, миновало).
Когда сверженские девчины
И бабы шли капеллой чинной.
Глядишь — одна уже отстала,
И вот пошла вопить, кричать,
По именам всех называть:
«Каруся, Палуся!»
«Цацеля, Марцэля!»
«Алена! Магдалена!»
«Зося, Антося!»
«Анэта, Праксета!»
«Тетка Югася!»
«Бабка Кася! Ау!»
Забавно это было, право!
Как будто шла в лесу облава.
Так ходят бабы и девчата,
Приподымают мох мохнатый,
Сгребают хвою, где приник
И прячет шапку боровик.
Иная низенько пригнется,
Не ходит — ползает кругом,
Рукою шарит подо мхом,
Ну, будто клад нашла, сдается!
Искать и лазать не устанет,
То там под елочку заглянет,
То вереск тронет, то пенек,
Осмотрит каждый бугорок,
И кучку листьев раздерет, —
Ну, все как есть переберет!
И посчастливится порой
Тебе, бродя в глуши лесной,
Найти такое захолустье,
Где ни Авдоля, ни Маруся
Ногой ни разу не ступали,
Где голоса их не звучали.
Остолбенеешь вдруг, как врытый, —
Ну, прямо — не грибы, копыта!
И под раскрытыми зонтами
Такими выглядят панами!
Серьезны, важны, даже хмуры,
Видать, что не простой натуры.
Стоишь безмолвный перед ними
И меришь взглядами своими.
Они ж глаза твои — вот-вот —
Отнимут! Ну, озноб берет!
Такой собор найдешь не часто:
Приземисты и коренасты,
Черноголовы, полнотелы,
На корешках, что скатерть белых,
Одни сидят особняком,
Иные ж, спарившись, вдвоем.
Что ни особа — свой узор,
Своя усадьба и свой двор.
Глядишь на них, и сердцу мило,
Какая-то исходит сила
От них, чарует, покоряет,
По жилам радость разливает.
Придешь домой, ложишься спать —
Они в глазах стоят опять…
Эх, утро детства, радость лета!
Навек тобой душа согрета.