Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович. Страница 91
V. ПЕРЕСЕЛЕНЬЕ
Весенних дней Михал с семьею
Тревожно ждал: всегда весною
В лесничестве перетасовка
Объездчиков и лесников —
Уж тут порядок был таков.
Как ни вывертывайся ловко,
Лесничий к просьбам глух и нем,
Его не прошибешь ничем,
Ну, словно бык какой упрется.
«А может, даст бог, перетрется.
И тут годок иль два пробудем?» —
Не веря ни себе, ни людям,
Все ж, хоть и робко, наш Михал
Жену и брата утешал.
Но вот на сессии Михала {3}
К себе лесничий вызывает.
«Ну, это что-то означает,
И уж добра тут, верно, мало».
Он в канцелярию приходит
И глаз с лесничего не сводит.
«Ага, ты тут! Ну, человече,
Вяжи пожитки и в Поречье —
Подсохнет чуть — перебирайся,
Да перед пасхой постарайся
На новом месте основаться.
Ну, с богом, нечего бояться!»
«За что ж немилость мне такая? —
Спросил, растерянно моргая, Михась. —
Иль в чем я провинился?
Иль пан вельможный рассердился?
Ведь я не крал, трудился честно,
Моя работа всем известна,
За что ж нас пан перемещает?»
Лесничий строгий взгляд бросает:
«Мне человек там нужен верный,
Известный службою примерной,
Такой, как ты, лесник ретивый,
А не гуляка нерадивый.
Поречье — место не плохое,
Хоть поле там и небольшое,
Зато лугов богатых много.
И хлеб и каша будет. С богом!
Пока я жив — не пропадешь,
Где лучше службу ты найдешь?
Держись за место и старайся,
Стеснять не буду — разживайся».
Михал пошел домой в раздумье,
А по дороге к тетке Фруме
Решил свернуть и выпить малость,
Чтоб голова бодрей держалась.
И стало впрямь светлей от хмеля:
«Чего боюсь я, в самом деле?
Меня лесничий уважает,
По службе вроде повышает.
А место, правда, не плохое».
«И-эх! Житье ты наше зло-о-ое!» —
Запел Михал в тиши лесной,
Знакомой тропкою шагая
И песне в такт ружьем махая.
Скорей бы уж прийти домой
Да новостями поделиться.
Идет он смело, не боится
Проборки дома за горелку, —
Ну, выпил сущую безделку,
Ведь с горя чарку опрокинул.
Вновь на Михася мрак нахлынул,
В душе тревогою разлился.
И он внезапно разозлился.
А на кого? За что? Не знал.
Иль, может, злость он напускал,
Чтоб дома женка не ругалась,
Тем боле что уж показалась
Его усадьба за пригорком, —
Ох, будет все-таки проборка!
Михал вошел не сразу в хату,
Он к стенке хлева привалился
И так в свинью глазами впился,
Как будто в цирке где, за плату.
Потом, кренясь, в гумно зашел,
С Антосем разговор завел.
И после уж ровней как можно
Побрел к крылечку осторожно.
Но как Михась наш ни старался,
Чуть-чуть, а все-таки качался.
Антось давно заметил это:
«Плывет, как панская карета!»
Михал, чтоб отвратить атаку:
«Ей-богу, хмеля в рот не брал!»
Зашел на пчельник, постоял,
В сенях же изругал собаку,
Что худо хату охраняет,
Чужих не чует и не лает,
За зайцем в поле не бежит
И всякий раз лишь норовит
Скорее затесаться в хату.
«Ах, лодырь ты, дурак лохматый!
Беги, бреши, чтоб слышно было!
Горшечник! Чертово ты рыло!»
Пса на все корки разбранив,
Михась ружье с плеча снимает,
На ржавый гвоздь его цепляет
И в хату входит, приуныв.
Молчит, глаза отвел в сторонку,
Чтоб сразу не узнала женка:
Ведь если только скажешь слово,
Дохнешь — и влип уже, готово!
«И где ты этак налупился?
А чтоб ты, сыч, смолы напился! —
Жена накинулась сердито. —
Пропьешь ведь разум, волокита!
Хоть в пост бы, ирод, воздержался,
Не зря свиньей, знать, любовался!»
«А в пост, скажи, ругаться можно?
Ведь это, мать моя, безбожно! —
Смеясь, ответил ей Михал. —
Я ж под забором не лежал.
Ну, перестань кричать, не лайся.
В дорогу лучше собирайся!»
«Да ты совсем сдурел. Хорош!
Куда в дорогу? Что плетешь?»
Жена к Михасю подступила,
Но сразу тон переменила,
Почуяв правду. Как иглою,
Пронзило сердце ей тоскою.
К отцу придвинулись ребята.
Как раз вошел и дядя в хату.
«Так вот, Антось, переезжаем.
Последний час тут доживаем».
«Куда?» — «В Поречье, брат, в болото!»
«Чтоб треснуть пану! Вот забота!
В какую глушь он загоняет!»
Антось Поречье проклинает.
А мать вздохнула: «Трудно, трудно!»
И сразу в хате стало смутно,
Как будто из углов и щелей,
Где пятна, мох, суки чернели,
Все беды вдруг повыползали
И так сурово озирали
Больших и малых, скарб их нищий,
Их неприглядное жилище,
Что люди руки опустили
И разом речи прекратили.
Почти без сил сидела мать:
Сказать легко — переезжать!
Ведь как-никак тут обжились,
На ноги было поднялись.
Пожить еще б годочек тихо!
Так нет, опять такое лихо —
Пожитки собирай, трясись
По колеям, с добром, с семьею,
Как раз в распутицу, весною.
«Где наше, брат, не пропадало! —
Сказал Михал. — Трудней бывало!
Иль только света, что в окошке?
Ну, что ж! Помаемся немножко,
А там приладимся за лето.
Не сыщешь ямы горше этой.
Где здесь покос? Идти устанешь!
А там ведь близко, возле дома.
Поречье мне насквозь знакомо.
Луга что море, не оглянешь.
И, как в венке, стоит там хата.
Грибов и ягод — страх богато!
И детям будет веселее…»
«Поедем, тятенька, скорее!
Грибы я быстро собираю
И где какой заране знаю!» —
Костусь в ладоши бьет и скачет.
А мать от горя чуть не плачет.
«С одних грибов, брат, не запляшешь.
Вот что про хлеб ты нам расскажешь? —
Спросил Антось уже сердито. —
Где там посеять можно жито?
Земли — лишь бабке старой сесть!
Ведь это вроде в петлю лезть!»
«И ничего, брат, не попишешь, —
Живем не под своею крышей…»
«Ему, как выпил, горя мало!» —
На батьку снова мать напала.
«Мне, думаешь ты, очень сладко?
Тут ясно сказано и кратко,
А с паном не затеешь спора,
Ступай — и все, без разговора!
А нет — так вон! С куста ворона,
А семь — на куст… Все люди стонут,
Хлеб не легко теперь дается!