Собор - Демилль Нельсон. Страница 86

Сидящий на хорах Лири наблюдал за Меган через прицел винтовки. Он припомнил, что никогда, даже в детстве, никого не бил, и сам поразился этой мысли. Следя за лицом Меган, за ее движениями, он внезапно ощутил, что безумно желает эту женщину.

Брайен Флинн наблюдал за всем, что происходило на алтаре, в большое вогнутое зеркало. До него доносились крики Морин и звуки резких ударов ремня по ее телу, но он пропускал эти звуки мимо ушей, внимательно вслушиваясь в мелодичный перезвон колоколов, визгливый вой волынки, пение и прекрасные густые звуки органа.

Он отвел взгляд от зеркала и прикрыл глаза, прислушиваясь только к далекому колокольному звону. Он вспомнил, что жертвы обычно приносятся на алтарях, и эта мысль не давала ему покоя; видимо, о том же думали и другие в соборе, Морин уж наверняка. Он задумался о двойном смысле жертвоприношения. С одной стороны, подразумеваются посвящение, предложение Богу, благодарение, очищение… Но с другой – выступают таинственность и ужас – боль, утрата, смерть. В любом случае жертвоприношение понимают и как заслуженное наказание жертвы. Время, место и форму для этого особо не выбирают.

Тяжелая печаль охватила Флинна, в памяти поплыли старые воспоминания: Ирландия, Морин, Уайтхорнское аббатство, детство… Он вдруг остро почувствовал, что смертен, ощутил это осязаемо – через покалывание в животе, боль в горле, онемение груди и рук…

Смутный образ смерти заполнил его сознание, он увидел себя обнаженным, лежащим на белом мраморном полу на руках у женщины с длинными, цвета меда, волосами, скрывающими ее лицо, с его губ стекала кровь, пурпурно-красная на мертвенно-белом теле, такая красная и густая, что люди, столпившиеся вокруг, даже удивлялись. Какой-то молодой человек взял его за руку и, опустившись на колени, поцеловал кольцо, но кольцо вдруг соскользнуло с его руки и исчезло, а молодой человек поднялся и пошел прочь недовольный. Женщина, поддерживающая его, мягко сказала: «Все мы прощаем тебя, Брайен». Но от этих слов ему стало еще больнее. Они не дали покоя, потому что он вдруг понял, что недостоин прощения, что не сделал ничего, чтобы изменить ход событий, определенный давным-давно.

Глава 47

Брайен Флинн посмотрел на часы, висевшие на дальней стене церковных хоров. Он взял последний аккорд «Ирландской колыбельной песни» – тихий печальный звук замер в холодном ночном воздухе. Затем нажал клавишу большого колокола, называемого Патриком. Сильные низкие мерные удары заглушили все окрест. Пробило двенадцать раз – наступила полночь. День святого Патрика прошел.

«Самый короткий день года, – подумал Флинн, – хотя это и не день зимнего солнцестояния, но это день, когда я должен умереть. Осталось лишь шесть часов и три долгих минуты нового дня – восемнадцатого марта…»

Тяжелая тишина повисла внутри огромного каменного собора, с улицы в храм просачивался холод, и люди в нем начинали потихоньку замерзать. Четверо заложников, скованные наручниками попарно, урывками дремали на холодном мраморе алтаря.

Джон Хики протер глаза, зевнул и, посмотрев на экран телевизора, направился к органу. Звук телевизора был приглушен, диктор едва слышимым голосом комментировал начало нового дня и строил предположения о том, что может принести восход солнца. Хики было интересно знать, сколько же людей до сих пор смотрят передачу. И он нарисовал в своем воображении картину всенощного бдения тысяч людей у экранов телевизоров (хотя кое-кто, наверное, отправился спать, решив, что лучше посмотреть утром повтор). Хики перевел взгляд на Пэда Фитцджеральда. Его шея была обложена льдом, изо рта торчала трубка, из которой доносились свистящие звуки. Как-то даже неприятно, решил Хики.

Флинн снова начал играть на колоколах, на сей раз это была песня американских ирландцев «Что случилось в Глосса-Морра?»

Хики опять посмотрел на экран телевизора. Толпы людей на улицах одобрили выбор мелодии. Взявшись за руки и подняв их вверх, они раскачивались в такт песни, и по их раскрасневшимся лицам текли пьяные слезы. Но Хики знал, что в конце концов магия этих мелодичных звуков пройдет и страх за жизнь заложников и собор снова вступит в свои права. В эту ночь много раз раздавались переливы колоколов и величественное звучание органа, и даже сам Хики был очарован восхитительной игрой. Он посмотрел на пустующий трифорий, где раньше находился Фрэнк Галлахер, затем повернулся и крикнул в сторону алтарной лестницы:

– Фрэнк!

С лестничного пролета послышался голос Галлахера:

– У меня все спокойно!

Хики перевел взгляд наверх, где сидели Салливан и Абби Боланд, – они помахали ему руками в ответ. Из трифория над головой Хики отозвался Имон Фаррелл:

– Все спокойно!

Хики поднял трубку полевого телефона. Артур Налти быстро перекатился по полу и схватил трубку.

– Слушаю.

– Обрисуй обстановку.

Налти откашлялся:

– Может, хватит трезвонить в эти чертовы колокола? Я ничего не слышу, у меня в ушах все время лишь гул да звон.

– Крепись, парень, – усмехнулся Хики и набрал следующий номер. – Колокольня?

Маллинс задумчиво смотрел через разбитое окно на улицу. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем он расслышал и быстро схватил трубку.

– Колокольная звонница слушает.

В трубке послышался ехидный голос Хики:

– Дрыхнешь, поди, на посту?

Маллинс подсунул трубку телефона под один из наушников и раздраженно ответил:

– Дрыхну? Да кто же, черт побери, может спать под такой грохот? – Он замолк, подумал, а потом добавил: – Ну разве псих какой?

– Как там дела на улицах? – спросил Хики. Маллинс распутал телефонный провод и обошел по периметру башни.

– Кто-то уходит, кто-то приходит. Но народу все прибывает. В прилегающих парках расположились солдаты. Проклятые репортеры облепили крыши и пьют всю ночь напролет. Только душу мне растравливают.

– Ну, для этого ты потом выкроишь время. А завтра в этот час где ты думаешь быть?

– В Мехико… Улечу-ка я в Мехико… – Маллинс попытался рассмеяться. – Правда, далековато от Типперери.

– Зато там тепло… Будь начеку. – Хики нажал на рычаг и набрал следующий номер. – Южная башня?

Ответил Рори Дивайн:

– Все без изменений.

– Следи за прожекторами.

– Да знаю я.

– Снайперы до сих пор играют на твоих нервах, парень?

– Уже нет, – рассмеялся Дивайн. – Они составляют мне компанию. Мне без них даже скучно станет.

– Куда ты собираешься направиться завтра?

– На юг Франции. Мне говорили, что там уже весна.

– Ну что ж, поезжай. Но помни, через год в этот день встречаемся в пивной Каванахса в прекрасном Дублине.

– Я буду обязательно.

Хики улыбнулся, смутно припоминая каванахскую пивную, фронтальная стена которой упиралась в ограждение Гласневинского кладбища. В стене была лазейка, и могильщики через нее нередко опохмелялись свежим холодным пивком – и от этого, надо заметить, многих покойников захоронили не в те могилы. Хики вспомнил об этом, рассмеялся и сказал:

– Да, Рори, ты там успокоишься.

Он повесил трубку и, все так же улыбаясь, набрал еще один номер.

На церковных хорах трубку поднял Лири.

– Скажи Брайену, пусть он даст колоколам немного передохнуть, – проговорил Хики.

Лири медленно повернулся к Флинну и что-то сказал ему. Хики видел их. Затем Лири вернулся назад к телефону.

– Он сказал, что ему нравится играть.