Тайны острова Плам - Демилль Нельсон. Страница 28
Золлнер скомандовал:
– Ну что ж, следуйте за мной. Я познакомлю вас со здешним производством, и вы сможете передать друзьям и коллегам, что мы не производим бомбы, начиненные сибирской язвой. – Он рассмеялся. – Пятая зона запретная. Чтобы проникнуть туда, нужно пройти специальные вакцинации и поупражняться в одевании биозащитных костюмов и респираторов. Доступ в подвальный этаж также воспрещен.
– Почему? – спросил я.
– Потому что там мы прячем мертвых инопланетян и нацистских ученых. – Он снова рассмеялся.
Фостер попытался сострить:
– Я думал, что инопланетяне и нацисты находятся в подземных бункерах.
– Нет, мертвые инопланетяне лежат в маяке, – сказал Золлнер. – Мы переселили нацистов из бункеров, когда они начали жаловаться на вампиров.
Все рассмеялись. Юмор в биологически опасной зоне. Надо сочинить рассказ для "Ридерс дайджест".
Пока мы шли, Золлнер рассказывал:
– Появились новые вирусы, вызывающие болезни либо у животных, либо у людей, либо у тех и других. У нас и у животных высших видов нет иммунной реакции на многие из этих смертельных болезней. Сегодняшние антивирусные лекарства не очень эффективны, поэтому ключом к спасению будущих поколений от катастрофы являются вакцины, а ключ к новым вакцинам – генная инженерия.
– О какой катастрофе идет речь? – спросил Макс.
Золлнер продолжал бодро шагать и живо говорить, в то же время раздумывая, как ответить на вопрос.
– Что касается болезней животных, – сказал он, – то может вспыхнуть эпидемия ящура, который способен уничтожить наш скот и лишить миллионы людей средств к существованию. Тогда стоимость другого продовольствия, вероятно, возрастет в четыре раза. Вирус ящура, похоже, самый заразный и опасный, вот почему он привлекает внимание тех, кто занимается подготовкой биологической войны. Эти люди почувствуют себя на седьмом небе в тот день, когда их ученые сумеют генетически создать вирус ящура, заражающий людей. Хуже всего, что некоторые из этих вирусов изменяются без постороннего вмешательства и становятся опасными для человека.
Мы свернули в еще один из многочисленных и, казалось, бесконечных коридоров. Золлнер продолжал читать свою лекцию: – В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, например, в Ланкастере, что в штате Пенсильвания, вспыхнула очень заразная и смертельно опасная эпидемия гриппа. Она унесла семнадцать миллионов жизней. Я имею в виду цыплят. Домашнюю птицу. Но вы видите, куда я клоню. Последняя большая эпидемия гриппа, унесшая многие жизни, вспыхнула в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Во всем мире умерло около двадцати миллионов человек, из них пятьсот тысяч в Соединенных Штатах. Вы можете себе представить себе такое сегодня? А вирус восемнадцатого года был не особенно опасный, и, разумеется, люди тогда путешествовали медленнее и не так часто. Сегодня инфекционный вирус может распространиться по всему миру в считанные дни. Хорошая сторона самых опасных вирусов, как эбола, например, состоит в том, что они убивают так быстро, что не успевают вырваться из какой-нибудь африканской деревни, поскольку все живое там исчезает.
– Отсюда отходит паром в час дня? – спросил я.
Золлнер рассмеялся.
– Уже нервничаете? Бояться здесь нечего. Мы очень осторожны. С большим уважением относимся к маленьким вирусам, живущим в этом здании.
Золлнер любил говорить, мое дело – слушать, так что пока все шло прекрасно.
Мы вошли в комнату, которую Золлнер назвал рентгеноскопической лабораторией кристаллографии, и я не собирался спорить с ним.
Женщина склонилась над микроскопом, Золлнер представил ее как доктора Чен, коллегу и хорошего друга Тома и Джуди. Ей было лет тридцать, довольно привлекательна, на мой взгляд, с хвостом перехваченных сзади длинных черных волос. Веди себя хорошо, Кори. Она ученый и намного умнее тебя.
Доктор Чен поздоровалась с нами, оставаясь серьезной. Возможно, она была просто расстроена гибелью своих друзей.
Снова Бет позаботилась о том, чтобы все поняли, что я друг Гордонов и именно по этой причине зарабатываю один доллар в неделю. Люди не любят, когда толпа полицейских засыпает их вопросами, но если один из них общий друг усопших, тогда у вас есть небольшое преимущество. Во всяком случае, мы все были едины в том, что смерть Гордонов – это трагедия, и все говорили о них только хорошее.
Разговор перешел на работу Чен. Она изъяснялась доступным языком, так что мне удалось даже кое-что понять:
– Я облучаю рентгеном кристаллы вирусов, с тем чтобы нанести на карту их молекулярную структуру. Сделав это, можно попытаться изменить вирус так, чтобы он перестал быть болезнетворным, но если ввести этот измененный вирус в тело животного, оно может генерировать антитела, которые, как мы надеемся, будут способны воздействовать на настоящий, вызывающий заболевание, вирус.
– Этим и занимались Гордоны? – спросила Бет.
– Да.
– Над чем конкретно они работали? Над какими вирусами?
Чен покосилась на Золлнера. Я не люблю, когда свидетели так делают. Это все равно, как если бы тренер дал спортсмену сигнал бросать мяч. Золлнер, должно быть, просигнализировал быстро, так как Чен ответила откровенно:
– Над эболой.
Никто на это не прореагировал, но Золлнер добавил:
– Обезьяньей эболой, разумеется. – Затем он кивнул доктору Чен.
Чен продолжила:
– Гордоны пытались генетически изменить вирус обезьяньей эболы так, чтобы он перестал быть опасным и генерировал иммунную реакцию в организме животного. Существует много видов вируса эболы, и мы еще не представляем, какие из них склонны преодолевать видовой барьер...
– Вы хотите сказать, переходить от животных к людям? – спросил Макс.
– Да, заражать людей. Однако это первый важный шаг на пути к созданию вакцины для человека против эболы.
Золлнер дополнил:
– В большинстве случаев мы здесь работаем с животными, дающими нам молоко и кожу. Однако со временем определенные государственные учреждения начали поддерживать другие виды исследований.
Я спросил:
– Подобно военным ведомствам, занимающимся подготовкой к биологической войне?
Золлнер не ответил прямо:
– Этот остров уникален с точки зрения окружающей среды, изолирован, но близок к большим транспортным и коммуникационным центрам, а также к лучшим университетам страны, близок к множеству высокообразованных ученых. К тому же наш центр в техническом отношении ушел далеко вперед. Значит, помимо военных мы работаем с другими учреждениями, и здесь, и за рубежом, всегда, когда возникает что-либо очень необычное или потенциально... опасное для людей. Например, эбола.
– Другими словами, – заметил я, – вы как бы снимаете здесь комнаты?
– Это большой центр, – возразил он.
– Гордоны работали на американское министерство сельского хозяйства? – спросил я.
– Не имею права отвечать на этот вопрос.
– Кто им платил зарплату?
– Зарплату все получают от министерства сельского хозяйства.
– Но не каждый ученый, получающий зарплату от министерства, является его сотрудником? Я прав?
– Я не собираюсь вступать с вами в семантический диспут, мистер Кори. – Он посмотрел на Чен. – Продолжайте, пожалуйста.
– Здесь выполняется так много специфических заданий, – продолжала она, – что всего не знает никто, кроме руководителя проекта. Им был Том. Джуди работала его ассистенткой. Вдобавок они сами были отличными исследователями. Оглядываясь на прошлое, я понимаю, чем они занимались – побуждали нас проводить испытания в направлениях, которые поначалу, казалось, никуда не ведут. Иногда они передавали нам проект, с осуществлением которого зашли в тупик. Они строго контролировали текущие клинические тесты над обезьянами, а люди, ухаживающие за животными, знали не очень много. Том и Джуди единственные владели всей информацией. – Она ненадолго задумалась. – Я не считаю, что они начинали обманывать... Пожалуй, осознав, как близко подошли к эффективной вакцине против обезьяньей эболы, они стали взвешивать варианты передачи технологии в частную лабораторию, где следующим логическим шагом было бы создание вакцины для человека. Вероятно, они верили, что для человека ничего лучше нельзя сделать. Скорее всего, они полагали, что могут разработать эту вакцину быстрее и эффективнее за пределами центра, который, как большинство государственных учреждений, бюрократичен и медлителен.