В никуда - Демилль Нельсон. Страница 17

– Вот несколько адресов и номеров телефонов: бар, бордель, чудная прелестница, хороший франко-индокитайский ресторан. – Он подал мне листок.

– Спасибо, – поблагодарил я. – И с чего мне начать?

– Начинать надо всегда с хорошей еды, но теперь слишком поздно, так что отправляйтесь в бар. Мой вам совет: никогда не берите проституток, приглашайте официанток или барменш. Так проявляется степень savoir fair [15].

– Воспитанность – мое второе имя.

– Не платите больше пяти долларов в баре, пять в борделе и двадцать мадемуазель Дью Кьем. Она наполовину француженка и говорит на нескольких языках. Превосходная компаньонка на ужин и способна помочь сделать покупки и осмотреть достопримечательности.

– Недурно за двадцать баксов. – Тридцать лет назад столько в Джорджии брала Дженни, но она говорила исключительно по-английски.

– Только помните: проституция официально запрещена в Социалистической Республике Вьетнам.

– В Виргинии тоже.

– Вьетнам – это скопище противоречий. Правительство коммунистическое – тоталитарное, атеистическое, сплошные ксенофобы. А народ – капиталисты, свободные духом буддисты и католики – дружелюбные к иностранцам люди. Я говорю о юге. На севере все иначе. Там народ и власть заодно. Так что остерегайтесь, если поедете на север.

– Да нет, поболтаюсь по Сайгону, похожу по музеям, развлекусь, накуплю безделушек родным и вернусь домой.

Несколько секунд француз внимательно на меня смотрел, а потом как бы потерял интерес и взялся за газету.

Пилот что-то сказал по-вьетнамски, потом по-французски, а его второй коллега из нераскосых повторил по-английски:

– Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни.

Вскоре мы совершили посадку в аэропорту Сайгона.

Стюардессы принялись собирать бокалы.

Я смотрел в иллюминатор и видел, как в небе над Сайгоном чертили линии красные и зеленые трассеры. Снаряды и ракеты выписывали раскаленные траектории, и там, где они врезались в рисовые посевы, вспыхивали оранжево-красные взрывы. Я видел все это с закрытыми глазами, и в моей памяти всплывали картины тридцатилетней давности.

Я поднял веки: Хошимин оказался в два раза больше, чем прежний Сайгон. И освещен гораздо ярче, чем осажденная столица военного времени.

Я почувствовал, что француз смотрит на меня.

– Вы были здесь раньше, – произнес он. Слова прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Да, был, – ответил я.

– Во время войны?

– Да. – Наверное, это было видно по мне.

– Теперь здесь все иначе.

– Надеюсь.

Он рассмеялся.

– Plus cachange, plus c'est la meme chose [16].

В утробе самолета зашипела гидравлика – мы садились в аэропорту Таншоннят. Мне предстояло путешествие в прошлое.

Книга II

Сайгон

Глава 6

Мы прошли сквозь облака, и я в третий раз в жизни увидел аэропорт Таншоннят.

Странно, но он выглядел почти так же, как тридцать лет назад. После войны так и не убрали укрепления из мешков с песком, и к аэропорту по-прежнему примыкала военная площадка – у старых американских ангаров стояли советские "МиГи". Мелькнул силуэт американского транспортного "Си-130", и я подумал: неужели еще служит или стоит в качестве былого трофея?

Я вспомнил, что в Таншоннят квартировал штаб военных советников во Вьетнаме, что оказалось очень удобным, когда в апреле 1975-го победоносные коммунистические войска приблизились к аэропорту – штабные ребята вместе с другими американскими военными во Вьетнаме взорвали свой штаб и упорхнули на самолетах "Эр Америка". Я следил за этим по телевизору, а теперь лицезрею какие-то руины, которые могли быть штабом военных советников, известным в то время как Восточный Пентагон.

Когда мы приблизились к посадочной полосе, я заметил, что гражданский терминал был таким же дерьмом, как прежде. У меня сложилось странное ощущение, что я выбрался из Сумеречной зоны [17] и возвращаюсь в это место в третий раз. На самом же деле так оно и было.

Мы коснулись бетонки без ощутимого толчка – значит, самолет пилотировал не косоглазый. Но покрытие, судя по всему, до сих пор не избавилось от снарядных оспин, потому что миля пробега оказалась тряской дорогой.

Самолет свернул на рулежку и почему-то остановился. На подлете я больше не видел ни одного воздушного судна – значит, причина не в том, что мы ждали очереди у ворот. Когда во время войны аэропортом управляли американцы, Таншоннят был третьим по загруженности портом в мире и прекрасно функционировал. Но это уже другая история. Я понимал, что необходимо вернуть мысли в реальность настоящего времени, и изо всех сил старался это сделать. Но пока мы стояли на рулежке, мозг перенес меня в 1972 год, к событиям, которые повлекли за собой мою вторую поездку в это место.

Я находился в Форт-Хэдли, когда решил остаться в армии еще на один срок, после того как мы перестали переписываться с Пегги Уолш. Или, если быть честным, когда я бросил ей писать.

Там через шесть месяцев только Бог, а кроме него, разве что Зигмунд Фрейд знает, почему я решил жениться на местной девушке Пэтти.

Пэтти была очень привлекательной, говорила с сильным джорджийским акцентом, не отличалась ненавистью к янки, была беднее меня, любила секс и бурбон и всю жизнь мечтала выйти замуж за солдата, хотя я так и не выяснил почему. У нас не было и не могло быть абсолютно ничего общего, но жениться молодым и без всяких на то причин считалось чем-то вроде части местной культуры. Не понимаю, о чем я думал.

С жильем для семейных во время войны было туго – в форте ничего не нашлось, и мы вместе с сотнями других солдат, их жен и детей обитали на убогой стоянке автотрейлеров, которая носила название Шепчущие Сосны.

Мы видели, как солдаты уходили на фронт, некоторые возвращались, некоторые – нет, а то еще хуже – попадали в военный госпиталь калеками. Мы слишком много пили, забавлялись с супругами – отнюдь не своими, – а война тянулась и тянулась, и ей не было видно конца.

Так я и жил – парень из Бостона – в автоприцепе, с женой, чей выговор и вид делали ее для меня наполовину загадкой. Впереди было много лет в армии, а ребята вокруг успели сделать по второй и по третьей ходке во Вьетнам. Не подумайте, что я не скучал по Пегги и Бостону, по моим друзьям и родным. Особенно когда Пэтти включала западную кантри-радиостанцию и мне приходилось слушать песни "Вынь язык у меня изо рта, потому что это поцелуй прощания" или "Разве я смогу по тебе скучать, если ты не уйдешь?".

Мама, папа и братья до сих пор не имели чести познакомиться с новоявленной миссис Бреннер: я воздерживался от поездки на север, а они не приезжали на юг.

Не думал, что снова увижу Шепчущие Сосны, но пришлось – в прошлом году, когда получил секретное задание раскрыть дело о продаже оружия в Форт-Хэдли, которое обернулось расследованием убийства генеральской дочери. Пока я работал инкогнито, то мог жить где угодно, но выбрал Шепчущие Сосны – к тому времени почти покинутые и населенные одними призраками. С возрастом я стал принимать странные решения и отдавать предпочтение непонятным вещам: словно все время стремился вернуться в места из далекого прошлого. Вот как теперь – на рулежной дорожке аэропорта Таншоннят. Надо бы проконсультироваться с хорошим психиатром.

Но возвратимся в Форт-Хэдли, в 1971 год. К тому времени мне дали четвертую сержантскую лычку – мы быстро росли в званиях – и как боевого ветерана направили в пехотную школу учить молодых призывников уцелеть и убивать таких же, как и они, молодых ребят. Пехота превратилась в настоящую муру, но учить молодых солдат было лучше, чем загреметь во Вьетнам.