Страницкий и Национальный герой - Дюрренматт Фридрих. Страница 2
Мария. Я, господин Страницкий, потеряла место на парфюмерной фабрике и была у сестры. А теперь я устроилась работать в трикотажном концерне «Диана и КО» и вот снова здесь.
Страницкий. Это мне не нравится. Трикотажный концерн не для вас, фройляйн Мария.
Мария. Я буду мести лестницы и цеха, господин Страницкий. Тридцать пфеннигов в час…
Страницкий. Цеха и лестницы за тридцать пфеннигов! Фройляйн Мария, конечно, я нищий, безногий, которого возит по городу слепой, сижу у пострадавших от обстрела стен собора святого Себастьяна и сую людям под нос жестяную тарелку. Все это, конечно, так. Но если бы вы закрыли глаза и хоть разок представили себе меня, фройляйн Мария, с обеими ногами да еще в черно-красной футболке команды «Патриа», вы бы должны были признаться, что я был парнем что надо.
Мария (смущенно). Господин Страницкий!
Страницкий. Таким парнем, который показал бы директору трикотажного концерна, как заставлять симпатичную девушку вроде вас мыть полы.
Мария (робко). Господин Страницкий!
Страницкий. Вы покраснели, фройляйн Мария. Ну что ж, понимаю: такую девушку, как вы, смущает, конечно, что безногий объясняется ей в любви. Но это объяснение на тот случай, если бы я был при своих ногах, чтобы показать вам, каков бы я был, если бы они не валялись в песках Сахары под каким-то холмом.
Мария (горячо). Но ведь вы можете, господин Страницкий, получить ноги от государства, так сказал мне господин из социального обеспечения.
Страницкий. Знаю я этого господина! Он приходил ко мне со своими прописями, фройляйн Мария. Прекрасно, сказал я, государство вернет мне мои ноги. С его стороны весьма благородно. Хорошая сделка. А что это за ноги? Превосходные протезы, сказал он. А смогу ли я играть на них в футбол? Он ответил мне, что на этих протезах люди одолевали горы. Я не альпинист, сказал я, я футболист. Смогу ли я с ними снова играть левым полузащитником в первом составе команды «Патриа»? Господин Страницкий, ответил тот человек из социального обеспечения, это невыполнимое требование. Тогда мне не нужно ног, сказал я. Я зарабатывал своими ногами, такая у меня была работа, и новые ноги должны помочь мне снова зарабатывать. Государство обязано предоставить мне ноги, равноценные тем, которые оно у меня отняло, и баста. Или я останусь тем, что я есть, — живым напоминанием о надругательстве, совершенном надо мной государством.
Мария (плача). Но ведь вы мне нравитесь, господин Страницкий!
Страницкий. Не плакать, фройляйн, не плакать. Кто знает, что нас ждет, кто знает, что у Страницкого на уме и чего он еще может добиться, если выпадет случай, великий неповторимый случай! Зря, что ли, я забил четыре гола испанцам! И этот случай подвернулся. Не только для меня, но и для вас, и для длинного Антона. Марихен, Марихен, Марихен, разве вы не слышите торжественной траурной музыки, которую целое утро разносит радио из окна Флейшеров? А речь, которую произнес министр внутренних дел?
Министр внутренних дел.…коварна, но наш Националъный герой может быть уверен, что в этом тяжком испытании с ним любовь и почитание всей нации. Мы будем верны герою Финстервальда и Сан-Плинплина, даже если он прокаженный — произнесем же однажды это страшное, убийственное слово. Именно в этот час мы клянемся …
Диктор. Но предоставим министру внутренних дел продолжать свою привлекшую всеобщее внимание и не раз повторявшуюся в течение дня по радио речь, оставим также и инвалида Станиславского…
Страницкий (скромно). Страницкого.
Диктор. Страницкого с его безумными надеждами, Марией и слепым водолазом Антоном в чердачной комнате номер четырнадцать и обратимся к общественности. Хотя Национальный герой со временем и несколько вышел из моды, хотя над ним у нас втайне посмеивались, как над музейным экспонатом, еще игравшим в качестве главы государства декоративную роль при открытии памятников и государственных визитах, но уже не принимавшимся всерьез, болезнь целиком и полностью восстановила его потускневшую славу: никогда еще Меве не был так популярен, как теперь. Его поясной портрет с косой улыбкой, как у Кларка Гейбла, но в целом больше напоминающий Гёте, — его поясной портрет сразу появился на всех стенах и в каждой комнате. Газеты пестрели посвященными ему сообщениями. Собирались конгрессы врачей. Забастовки с требованием повышения заработной платы были отменены под предлогом, что материальные разногласия. неуместны перед лицом болезни Национального героя. Организовывались комитеты, по улицам шествовали дети, скандировавшие хором, общество Меве торговало значками с надписью: «Не дадим Меве сгнить заживо! Был основан фонд Меве. Короче, возбуждение по поводу редкой в наших местах и потому занимавшей фантазию болезни было велико, и поэтому неудивительно, что на обоих инвалидов обращали еще меньше внимания, чем обычно. Ни одна монетка не упала в их помятую жестяную тарелку, пока они, полные надежд, совершали свой путь по раскаленным от солнца нескончаемым асфальтовым пустошам нашей столицы, направляясь к Вифлеемской клинике, где лежал Национальный герой: слепой толкал тележку безногого, безногий направлял шаги слепого.
Разносчик газет. Дневной выпуск: заболевание нашего Национального героя — абиссинская форма лепры, «Ди Цайт»! «Ди Цайт»! Интервью со специалистом по лепре Модерцаном!
Страницкий.
Продавец. Памятные значки общества Меве! Покупайте значки общества Меве!
Страницкий. Сверни направо, Антон! Направо! К собору святого Себастьяна!
Антон.
Страницкий. Налево, Антон, мимо газового завода!
Антон. Пусто. Ни одного пфеннига. Никто ничего не дает.
Страницкий. На эти деньги, Антон, целый день покупают значки в честь Меве, с чего ж тут тебе отчаиваться!
Выкрики. Фонд Меве, жертвуйте в фонд Меве!
Антон. Есть хочется.
Страницкий. Есть? Сейчас?! Ты что, больной вроде Меве?
Разносчик газет. «Эпоха»! Организация Объединенных Наций выражает сочувствие!
Антон. Странно. Еще вчера газетчики кричали все больше об экономическом кризисе, а сегодня что ни слово, то Меве.
Страницкий. Тебе этого не понять, Антон. Один разносчик одолжил мне иллюстрированный журнал, так там воспроизведен большой палец нашего героя, тот самый, прокаженный. Что экономический кризис, когда у кого-нибудь растет такое.