Великий перелом - Шидловский Дмитрий. Страница 68

— Извините, Владимир Ильич, кажется, мы отвлеклись, — произнес он вслух. — Вы говорили, что я вам нужен.

— Да, Вадим. Как я вам говорил, положение архисложное. Контрреволюция стягивает силы. На Дальнем Востоке белые части рвутся к Уралу. Контрреволюционное офицерство со всей России собирается на юге. Пять дней назад пал Екатеринодар. Правда, при штурме погиб генерал Корнилов, но в корне обстановку это не меняет. В таких условиях нам нужны военные специалисты. Такие, как вы. Народ в своей массе нас поддерживает, но белые части подготовлены и обучены несравненно лучше. Поэтому мы хотим, чтобы вы со всей энергией взялись за подготовку новой Красной армии. Готовы ли вы к этой работе?

— Готов, Владимир Ильич.

— Вот и отлично. Сейчас в Москве формируется четвертая интернациональная бригада. Я бы хотел, чтобы вы ее возглавили.

— Конечно, Владимир Ильич. Только будет ли у меня достаточно времени для подготовки новобранцев? Посылать людей в бой неподготовленными, — значит посылать их на гибель. Так, кажется, Конфуций говорил.

— А вот времени у вас, батенька, решительно не будет. Судьба революции решается здесь и сейчас. Как только завершится формирование бригады, вы отправитесь на фронт.

— И вам не жалко тех, кто погибнет? Неужели у нас не найдется лишней недели, чтобы подготовить людей?

— Мне будет значительно более жалко мировой пролетариат, если русская контрреволюция задушит советскую власть в зародыше.

— Понятно. Разрешите идти?

— Да, идите. Вы где остановились?

— Пока нигде.

— Зайдите к секретарю. Вас поселят в гостинице «Метрополь». Там сейчас часто размещается наш комсостав.

— Спасибо.

— Спасибо потом скажете. Пока отдыхайте. Завтра за вами придут.

Как только Крапивин вышел, Ленин снял трубку телефонного аппарата.

— Дзержинского, — потребовал он. — Алло, Феликс Эдмундович, Ульянов у аппарата. К нам тут вернулся Крапивин. Помните? Тот, что охраной командовал еще в Петрограде. Он потом в составе сводного отряда красноармейцев на немецкий фронт отбыл… Ах, вы уже в курсе. Вот и отлично. Я назначил его командиром четвертой интернациональной бригады… Что?.. Нет. Зачем? Вы же сами говорите, что данных о его связях ни с немцами, ни с Юденичем не выявлено… Да бросьте вы, Феликс Эдмундович. Если бы он не увел меня из Разлива в июле, может быть, мы с вами сейчас и не разговаривали бы… Феликс Эдмундович, так или иначе, военные специалисты нам сейчас очень нужны. Вы же знаете, под Екатеринодаром отряды Красной армии в десять раз превосходили белых по численности, однако корниловцы атаковали, опрокинули наши части и с минимальными потерями взяли город. Такого больше допускать нельзя… Нет, это не измена. Это обыкновенное неумение воевать. Сейчас мы остро нуждаемся в опыте имперских специалистов. И в военном деле более, чем где-либо. Это потом, когда подготовим собственные военные кадры, мы сможем отправить всю эту публику на свалку. А сейчас нам бывшие офицеры, вроде Крапивина, как воздух нужны. Так что свое решение о назначении я не отменю. Если бы он хотел предать, он бы остался у Юденича. Знаю я этих бывших офицеров. Но правда в ваших словах есть. Кое-что в его настроениях мне не понравилось. Поэтому давайте назначим ему в комиссары проверенного человека из ЧК. Не тупоголового, чтобы не мешал действовать грамотному военному специалисту, и достаточно проницательного, чтобы вовремя увидеть готовность переметнуться к врагу. Ну и решительного, чтобы не побоялся применить оружие в случае измены… Подберете? Заранее благодарен.

Отель «Метрополь» выглядел более чем своеобразно. Среди шикарных интерьеров одной из лучших московских гостиниц ходили пропахшие махоркой и перегаром красные командиры и советские и партийные работники с периферии. Армейские шинели и кожанки, штатские пиджаки и пальто, перетянутые портупеями, наполнили коридоры и холлы. Мат звучал так часто, что даже Крапивин, не слишком избалованный светским обществом, чувствовал себя неуютно. Клубы дыма от самокруток поднимались к потолку, заставляя поминутно кашлять и чихать любого, кто не привык к этому экзотическому куреву.

Немногочисленные служащие гостиницы, оставшиеся, очевидно, в надежде на лучшие времена, испуганно метались среди новых постояльцев. Черт его знает, как поведет себя важный партийный товарищ с Волги или красный командир из бывших унтеров, если после лениво оброненного им приказа: «Кипяток!» — подать не слишком горячую воду или чуть промедлить. Вполне может и стрельбу открыть, и хорошо если в воздух.

«Что может быть хуже человека, который родился и вырос барином? — подумал Крапивин. — Только холоп, который стал барином».

Он резко повернулся к Рачковскому, который, как всегда, попытался незаметно подойти к нему со спины.

— Да что у тебя, глаза на спине? — недовольно проворчал тот, останавливаясь в шаге от комбрига.

Под мышкой Рачковский держал большую бутыль с полупрозрачной жидкостью.

— Глаза не глаза, но больше такие шутки выделывать не советую, комиссар. А то ведь я человек нервный. Могу и стрельнуть.

— А вот этого не надо, товарищ военспец, — недобро прищурился Рачковский. — За убийство комиссара и под трибунал попасть можно.

— Как говорят американцы, пусть лучше меня двенадцать человек судят, чем шестеро несут.

— Ну, если убить комиссара, то приговор трибунала известен заранее.

— Тебе от этого легче не станет.

— Ладно, не злись, комбриг, — усмехнулся Рачковский, доставая из-под мышки бутыль. — Я вот тут самогона у ребят из ЧК взял. Они недавно облаву на черном рынке проводили. Говорят, вам перед отправкой на фронт расслабиться надо. Так что пошли в номер. У нас сегодня славный вечерок будет. Можем и шлюх вызвать.

— Тоже из ЧК?

— Не зли меня, военспец! То, что тебя сам Ленин командовать бригадой назначил, ничего не означает. Если я тебя в контрреволюции уличу…

— А нелюбовь к первачу и шлюхам — это контрреволюция?

— Шлюх можешь не любить, а самогон не пить. Но ЧК как орган пролетарской диктатуры уважать обязан,