Враги - Шидловский Дмитрий. Страница 88

- Полюбуйтесь их произведениями искусства и архитектуры, и вы поймете, что об отсталости сознания говорить не приходится. Возможно, они даже опережали нас в некоторых вопросах.

- И в чем же вы видите недостатки нашей, европейской, цивилизации? осведомился господин Коковцев.

- Есть много проблем, - проговорил Алексей, - но главная, пожалуй, в том, что мы утратили способность жить в гармонии с природой. Мы относимся к ней хищнически, живем за ее счет, растранжириваем ее богатства, ничего не создавая взамен. Все это кончится очень плохо. Среднестатистический европеец убежден, что он венец творения и вправе вмешиваться в любые мировые процессы. Поэтому, если не остановимся, мы неизбежно приведем наш мир к глобальной катастрофе.

- Считаете, что в Японии этого нет? - поднял брови господин Коковцев.

- В японской традиции этого нет, - уточнил Алексей. - Сама Япония сейчас уверенно становится на европейский путь и многое теряет из-за этого. Но японская философия содержит постулаты, позволяющие человеку жить в гармонии с собой и природой. Я более чем убежден, что, пройдя свой путь развития и столкнувшись со многими сложностями, наша цивилизация обязательно востребует тот опыт, которым уже сейчас обладают японцы.

- Но вы ведь не будете отрицать, - нахмурился Коковцев, - что именно европейская цивилизация дала миру столько необычайных технических достижений. Что же, нам отказаться от них в угоду идее гармонии с природой?

- Ни в коем случае - покачал головой Алексей. - Но как правда всегда лежит посередине, так и лучшие способы развитая человечества находятся на стыке культур. Любая цивилизация имеет свои сильные и слабые стороны. Объединившись, мы сможем сложить все лучшее, что имеет каждая из культур.

- Вы чрезвычайно интересный собеседник, - откинулся на спинку стула Коковцев. - Я был бы рад подробнее обсудить с вами эти темы и здесь, и в Петербурге. Вы будете желанным гостем в моем доме.

- Да, генерал, - закивала мадам Коковцева, - всегда будем рады видеть вас.

"Это было бы неплохо", - подумал Алексей, косясь на юную Катю Коковцеву, рассматривавшую его с явным интересом. Вслух он произнес:

- Почту за честь.

* * *

Выбравшись из битком набитого людьми трамвая, Павел быстрым шагом пошел по улице, подняв воротник пальто и надвинув кепку на глаза - мелкие капли обильно сыпались с серого московского неба. "Черт побери, - раздраженно думал он, - когда наконец распогодится? Надоело, уже две недели дождь стеной. Комната в коммуналке, склоки с соседями из-за не выключенной в туалете лампочки, скучная работа. Почему, зачем, для чего? Был бы прок. Я готов переносить любые лишения, готов подвергаться самой большой опасности, но только ради великого дела. А здесь я не нужен. Даже Петерс обращается ко мне все реже. Один интерес остался - тренировки со Спиридоновым. Но какой в них прок, если я не смогу применить эти навыки в реальных боях с врагами? Я загниваю здесь, меня поглощает быт. Я хочу сражаться, а меня гноят в канцелярии, заставляют разбирать заявки ингрийских, эстонских и шведских коммунистов на отдых в Астрахани и Новороссийске. Астрахани и Новороссийске! Если бы не Алексей, они бы ездили отдыхать в Крым. В красный Крым. А сейчас сами слова "Крым" и "Симферополь" - синонимы контрреволюции и белого движения. Врангелевцы объявили о создании собственного государства, строят укрепрайоны, возводят заводы, готовятся к новым боям. Врангель создал гражданское правительство, провел денежную реформу, установил новую налоговую систему. Похоже, собрался сидеть там долго! Леха прав, Крым естественная крепость. Взять его сейчас мы не можем. Сволочь ты, Алексей! Ну и что с того, что он сейчас не у дел, в отставке? Свое черное дело он сделал. Помог установить реакционный буржуазный режим в Северороссии, спас от неминуемой гибели белых недобитков в Крыму. А я? Да, я попортил ему немало крови в гражданской войне, перекрыл канал, по которому лучшие ученые страны бежали в Петербург, вот и все. Я думал, что, попав в этот мир, смогу способствовать скорейшему распространению коммунизма на всей земле, а смог лишь немного воспрепятствовать Алексею. Почему, ну почему я не включил его в расстрельные списки в семнадцатом? Скольких бед можно было бы избежать, сколько жизней наших товарищей сохранить! Вот он, мой враг, хитрый, умный, кровожадный. Всегда так было - самые хитрые и изворотливые обманывали народ, заставляли его работать на себя, служить себе. Я хочу положить этому конец, установить царство всеобщей справедливости на земле. А он противостоит мне в этой борьбе.

Да, он сейчас в отставке, но и я не у дел. Прохлаждается Леха, наверное, в какой-нибудь Ницце. Потом откроет свое дело, наверняка будет производить оружие. Чем еще заниматься такому паразиту, ненавистнику пролетарской революции и политикану со связями? Укреплять армии наших врагов. Я знаю, мы еще сойдемся в смертельном бою. Я не пощажу его. Он противится приходу справедливого мира, в котором я хочу жить. Он не имеет права на существование. Мы не имеем права сейчас на жалость. Жалость, сострадание - все это будет потом, когда мы победим. А сейчас - бой, кровавый, беспощадный. Мои цели светлые, значит, тот, кто сражается со мной, - на стороне зла. Я одержу победу".

Он свернул в парадную и поднялся по грязной, плохо освещенной лестнице на пятый этаж. Там, толкнув входную дверь, он попал в огромную кухню, где не менее семи женщин стряпали, кипятили белье, судачили. От огромных кастрюль поднимался пар, чадили керосинки.

- Паша, - закричала на всю кухню старуха Сидорова, - вы сегодня утром опять в туалете свет не выключили.

Павел бросил на нее такой взгляд, что она отшатнулась и замолчала. Пробравшись среди кипящих кастрюль и развешенного белья, Павел вошел в комнатку, служившую жилищем ему и Наталье. Жена кормила грудью месячную Розу, их первого ребенка. Она вопросительно взглянула на мужа.

- Наташа, - подсел к ней Павел, - наши дети будут жить в самом справедливом, самом светлом, самом чистом в истории обществе. Я залью землю кровью, чтобы это было так.

* * *

Алексей вышел из кабинета заместителя начальника департамента учета военнослужащих запаса. Вернувшись в Петербург, он обнаружил в почтовом ящике письмо с предложением посетить это учреждение. Первого июля двадцать третьего года была введена новая форма документов, удостоверяющих личность военнослужащих, и ему, как генералу в отставке, предлагалось обменять старые документы на новые. Бюрократическая процедура, пустая формальность. Впрочем, времени было достаточно, и уже на следующий день он явился по указанному адресу. Учитывая высокое звание Алексея Татищева, его не стали томить в очереди к регистрационному окошку, а сразу провели к заместителю начальника департамента, который, постоянно расшаркиваясь и лебезя перед ним, лично выправил все бумаги.