Противостояние - Шидловский Дмитрий. Страница 16

- Он слишком мелко плавал, - поморщился Риббентроп. - Карелия населена финским населением, более родственным германскому народу, чем русскому. Полагаю, исторически это скорее территория наших интересов, чем ваших.

- Карелия - земля, весьма богатая природными ресурсами, - возразил Павел, - а они интернациональны. Не думайте, что мы так просто откажемся от прав на нее.

- В настоящее время обсуждается вопрос о советском влиянии в Эстонии, Латвии, восточной Польше*, новгородских, псковских и архангельских землях. Вам мало?

- Но и Германия планирует взять под свой протекторат большую часть Польши, Литву и Ингерманландию, - парировал Павел. - Давайте говорить о реальных уступках, господин рейхсминистр.

В кабинете воцарилась тишина, которую первым нарушил Павел:

- Я считаю, что вопрос принадлежности Карелии может быть предметом дальнейших переговоров.

- Хорошо, - кивнул Риббентроп. - Тогда на сегодня у меня к вам последний вопрос. Каким вы видите политический режим на территориях Северороссии, отошедших под ваш протекторат?

* Согласно воспоминаниям участников переговоров между СССР и Германией в 1939 году, первоначально предполагалось, что Литва отойдет в немецкую "зону влияния", а проще говоря, будет оккупирована Германией. Но потом немцы отдели Сталину Литву за определенные уступки на территории Польши.

- На этих землях будет сформирована Североросская Советская Социалистическая Республика, со столицей в Новгороде. Она войдет в состав СССР.

- Это неприемлемо, - энергично запротестовал Риббентроп. - Мы создадим на отошедших к нам территориях формально независимое государство и не будем... пока включать его в состав рейха. От вас мы ждем, что вы установите близкий вам по духу режим, который признает отторжение отошедших к немецкому государству областей, но формально сохранит статус независимого государства.

- А мы как раз готовы обсуждать вопрос включения Ингерманландии в состав рейха, - мгновенно среагировал Павел.

- На данный момент мы в этом не заинтересованы. Такое объединение может вызвать чрезвычайно негативную реакцию Франции и Великобритании, которой бы хотелось избежать.

Слушая рейхсминистра, Павел сдержанно улыбался, думая, что в Москве ситуацию прогнозируют куда лучше, чем в Берлине. Готовя нападение на Польшу, Гитлер рассчитывал, что Лондон и Париж, как и в случае с аншлюсом Австрии и оккупацией Чехии, испугаются открыто выступить против него и ограничатся лишь дипломатическими ходами. Фюрер полагал, что предстоит лишь небольшая локальная война. А вот Сталин, открывая нацистам возможность напасть на Польшу, как раз и рассчитывал на возникновение большой европейской войны. Той войны, в которую Советский Союз вступит последним, но получит самый большой приз. А предложение включить Ингерманландию в состав рейха было той наживкой, которая должна была еще больше усилить противостояние западной коалиции с Берлином. Немцы не проглотили ее, но Павел надеялся, что все остальное сработает и приведет к нужному результату. Как сказал ему Молотов, безусловно цитируя Сталина: "В грядущей войне победит тот, кто вступит в нее позже всех, предоставив остальным участникам конфликта изрядно ослабить друг друга".

Между тем Риббентроп продолжал:

- Однако для нас было бы нежелательным столь скорое включение отошедших к вам земель в состав СССР. То же касается вопроса присутствия частей Красной армии на этих территориях...

- Здесь, боюсь, мы не сможем пойти вам навстречу, - перебил его Павел. - С высокой долей вероятности можно утверждать, что после... э-э-э, падения буржуазного режима Северороссии остатки недобитых частей североросской армии и часть населения будут оказывать серьезное, в том числе и вооруженное, сопротивление новому режиму. В связи с этим мы видим необходимость в присутствии на этой территории частей Красной армии и НКВД. Скажу сразу: мы не имеем ничего против ввода на отошедшие к вам территории частей вермахта и СС.

Помедлив и пожевав губами, Риббентроп наконец произнес:

- Резонно. В таком случае давайте зафиксируем достигнутые нами договоренности, в качестве основы для дальнейших переговоров. В дальнейшем вы будете вести переговоры с моим советником Рихардом Крайнцем. Разумеется, Крайнц будет информировать меня, а я фюрера о всех нюансах переговоров. Надеюсь, ваше руководство в Москве также намерено держать руку на пульсе.

- Разумеется, - кивнул Павел.

- Тогда я бы хотел, чтобы мы согласовали также следующие вопросы. Во-первых, на тех землях, которые, как мы ожидаем, отойдут к вам, проживает значительное количество этнических немцев. Мы настаиваем на их праве покинуть земли, занятые Красной армией, и переселиться во вновь образованное немецкое государство или на территорию рейха. Форму их депортации вы должны согласовать.

- Хорошо, - недовольно поморщился Павел. - В таком случае в качестве ответной меры мы ждем, что вы позволите вывести в советскую зону оккупации, или даже в СССР, ряд лиц. Деятелей Белого движения, последовательных врагов советской власти, а также тех, кто во время Гражданской войны переселился в Северороссию.

- Мы говорим о несколько разных вещах, - произнес Риббентроп. - Мы настаиваем лишь на том, чтобы коренные немцы, желающие выехать на территорию Ингерманландии и рейха, могли это сделать беспрепятственно. Вы же говорите о том, чтобы мы выдавали вам ваших противников.

- И всё же мы настаиваем на этом.

- Хорошо, обсудим это позже, - произнес Риббентроп. - Вторым вопросом должна стать форма... аннексии Северороссии нашими странами. Понятно, что это не должно выглядеть агрессией. Мы продекларируем, что защищаем национальные интересы. Но при этом ни одна сторона не должна задевать интересы другой стороны.

- Конечно, - расплылся в улыбке Павел, - в этом вы можете не сомневаться.

* * *

Алексей встал на песчаное дно, тряхнул головой, чтобы из шевелюры вылетели многочисленные капельки морской воды, и нехотя направился к берегу. Раздвигая торсом соленую воду Черного моря, он бросил взгляд на стоящую на горе византийскую крепость, в свое время принадлежавшую генуэзцам, а потом туркам. "Как переменчива жизнь, - подумал он. - Кто из турок в семнадцатом веке мог полагать, что в двадцатом русская принадлежность Крыма не будет вызывать сомнений?"