Самозванцы - Шидловский Дмитрий. Страница 35

Друзья прошли в просторное помещение, где обычно останавливались простолюдины, и увидели там трех мужчин, облаченных в изрядно потрепанные рясы православных монахов. Один из них, пожилой и толстый, привлек внимание Крапивина лукавым выражением, которое как будто навечно запечатлелось на его лоснящемся лице. Второй, помоложе, высокий и худой, напротив, совершенно не выглядел хитрым или даже неглупым. Третий, невысокий, светловолосый, лет двадцати, с большой бородавкой на шее, показался подполковнику знакомым. Память услужливо подсказала: этот парень был в свите Федора Романова в день перед Роем на Варварке.

— Ах, Басов, милый друг, — молодой монах поднялся со скамьи и двинулся навстречу вошедшим. Крапивину показалось, что парень ведет себя с величавостью, которая была бы естественна для аристократа, но никак не вязалась со скромным одеянием монаха. — Как я рад тебя видеть! Уж более года не встречались.

— Здравствуй, Юрий, — обнял его Басов, — Познакомься, это мой друг Владимир Крапивин. Может, ты и помнишь его. Мы на Москву вместе пришли.

— Ну, как же не помнить, — монах улыбнулся Крапивину. — Меня, правда, нынче Григорием зовут. При постриге нарекли.

— Ясно, — кивнул Басов. — Разговор у меня к тебе. Пойдем-ка, поговорим с глазу на глаз. А ты, Владимир, со святыми отцами побеседуй пока. О богословии там… Ну, и про дорогу на Москву узнай. Где заставы, где досмотр.

Он взял молодого монаха за руку и повел из комнаты. Крапивин проводил их долгим взглядом. Он уже понял, что перед ним был Отрепьев, будущий Лжедмитрий.

— Ну что ж, мил человек, присядь с нами, коль не брезгуешь, — пригласил толстый монах. — Меня Варлаам зовут, а его Мисаил. Шли мы, стало быть, из Москвы в Киев…

Дальнейшие два часа для Крапивина прошли в беседе с Варлаамом, хотя непрерывный монолог монаха, лишь изредка прерываемый вопросами подполковника, назвать беседой было трудно. Варлаам правильно понял свою задачу и очень подробно описал спецназовцу путь, проделанный троицей из Москвы. Вскоре Крапивин уже чётко представлял себе все особенности маршрута и все его опасности. Единственно, чему удивлялся подполковник, так это почти профессионализму рекогносцировки, которую провел монах… а может быть, и не монах.

Вернулся Басов и знаком пригласил Крапивина следовать за ним. Когда друзья вышли во двор, фехтовальщик сообщил:

— Завтра выезжаем в Москву.

— Это был Отрепьев? — спросил его в свою очередь Крапивин.

— Да.

— Игорь, мы не можем упускать такого шанса предотвратить смуту.

— Мы не будем совершать ничего, что может поменять ход истории, — отрезал Басов. — По крайней мере сейчас. Тем более я тебе уже говорил: Лжедмитрий — это следствие, а не причина. Его убийство ничего не изменит.

— Но ты ведь пришел сюда, чтобы встретить Отрепьева?

— И это тоже. Вообще-то король послал меня с поручением, касающимся внутренних дел Речи Посполитой. Но у меня есть еще поручение от Федора Романова, пардон, Филарета. Я должен был встретить здесь Отрепьева.

— Так на кого ты работаешь? — в упор спросил Крапивин.

— Как всегда, на себя, — ответил Басов. — Правда, Романов и Сигизмунд считают, что на них. Это сильно облегчает мне жизнь в Речи Посполитой и сильно упростит наше возвращение в Московию. Раз уж вы затащили меня сюда, то дайте хоть устроиться по-человечески.

— Но ведь ты сотрудничаешь с теми, кто заварит смуту! — воскликнул Крапивин.

— Без меня это сделали бы другие, — пожал плечами Басов. — Я не нарушаю хода истории. У нас иная задача — закрыть «окно». И давай закончим этот разговор. Коней седлать пора.

ГЛАВА 17

Невозвращенцы

В Москву въехали днем. Сугробы снега, собранные на обочинах улиц, уже таяли под ласковым весенним солнцем, в ярко-голубом небе носились только что прилетевшие грачи, оглашая окрестности громкими криками. Крапивин, привыкший измерять сроки передислокации на тысячи километров часами, недовольно поморщился. Этот век подобных молниеносных перемещений не ведал. Поездка из Москвы в Тверь представляла собой многотрудное и опасное путешествие, а уж проделанный ими с Басовым путь из-под Киева вообще казался невероятным. Большинство здешних жителей никогда не предпринимали столь дальних вояжей. И уж в любом случае для перемещений на такие значительные расстояния требовались недели и месяцы.

Подполковник нервничал. Он знал, что в то время как они с Басовым тащились сначала по дорогам Речи Посполитой, а потом по разбитым трактам Московии, их противники, которые уничтожили отряд и устроили на него самого засаду в Броварах, пользовались всеми достижениями двадцатого века. Это напоминало поединок с волшебником, который внезапно возникает перед тобой и потом в мгновение ока исчезает, чтобы снова обнаружиться уже за спиной.

«Когда выезжали из Острога, была еще зима, теперь весна, — раздраженно думал Крапивин, — Бог знает, что успел Селиванов и иже с ним за это время».

Впрочем, Басов беспокойства друга не разделял.

— Не питай иллюзий, — говорил он. — Они же считают себя великими, солью земли. Мы для них исполнители, мелочь, пыль. Ну оказался ты ненужным в их раскладе. Решили они от тебя избавиться, а ты ускользнул. Думаешь, они по этому поводу сильно переживают? Посмотри на ситуацию их глазами. У них великие планы, прожекты. Они сила. И эта сила рвется к власти в таком значимом государстве как Московия. Ну затерялся в Речи Посполитой какой-то беглец с сабелькой. Это ли проблема? За тобой они ещё могли послать небольшую группу в Речь Посполитую. Но никому и в голову не придет, что ты полезешь туда, где они уже свили себе гнездо.

Сам Басов действовал с нарочитой неспешностью и обстоятельностью. Еще в Киеве он заявил, что пришла пора преображаться в русского дворянина. Его аккуратная эспаньолка постепенно превратилась в широкую бороду, а щегольской костюм придворного шляхтича Басов сменил на русский кафтан, широкие штаны и сапоги. Да и сам как-то неуловимо изменился. Вся «польскость» с её горделивостью и задиристостью исчезла. Перед Крапивиным снова был русский дворянин, немного сумрачный и надменный, но заносчивый только с теми, кто ниже рангом.

В Киеве друзья нанялись в охрану большого купеческого обоза, шедшего на Москву. Конвой в основном состоял из мелкопоместных или безземельных шляхтичей, стремившихся таким образом поправить свое финансовое положение. Купцами были и москвитяне, и киевляне. Польский, украинский и московский диалекты смешались в этом странном караване. Впрочем, никаких ссор и даже трений на национальной почве Крапивин не заметил.

Путешествие протекало спокойно. Несмотря на то что Московия сильно пострадала от неурожая прошлого года и на дорогах все чаще пошаливали разбойнички (о чем неоднократно говорили путешественникам хозяева и прислуга на постоялых дворах), никто так и не осмелился напасть на хорошо охраняемый обоз. Крапивин снова наблюдал за жизнью средневековой Руси: разбитые грунтовые дороги, пока еще покрытые снегом и потому не доставлявшие путникам много хлопот; крестьяне, везущие свой нехитрый скарб на санях-розвальнях, в которые были запряжены тощие лошаденки; стрельцы, патрулирующие тракты в поисках «воров»; купцы, опасливо продвигающиеся по дорогам в поисках барышей; монастыри, сияющие белизной стен и позолотой куполов на фоне прочей невзрачной бревенчатой архитектуры.

«Что мне так дорого в этой стране? — спрашивал себя подполковник. — Почему я вдруг решил сражаться за нее, а если надо, то и умереть? При том решил, как только попал сюда, как только понял, с чем имею дело». Он задавался этими вопросами снова и снова, пока не понял, что все дело — в отношении к той стране, откуда он был родом. Здесь он увидел возможность предотвратить те беды, которые свалились на его страну за последние четыреста лет: смуту, развал великой империи в семнадцатом, крушение страны в девяносто первом. Ему всегда было стыдно, что ни он, ни его предки не смогли этого предотвратить. И вот теперь появился шанс. «За себя и за того парня», так сказать.