Кровные узы - Джеллис Роберта. Страница 5

Девушка отпустила его руку и отступила.

— Милорд, побудьте здесь… Я должна сходить к маме…

Одним прыжком он оказался рядом и мертвой хваткой вцепился в ее хрупкое запястье.

— Ты уже засобиралась к мамочке? — закричал он. — Хочешь отделаться от меня, попроситься на волю? Не делай глупостей! С ногами, без ног, человек или дьявол, не все ли равно… Я знаю, что они говорят обо мне. Но поверь, я вполне подходящая пара для тебя. Наши земли расположены рядом, это очень удобно…

Леа молча попыталась вырвать руку из железных тисков. Наконец, обессиленная, она опустилась перед ним на колени, пораженная резкой переменой его настроения.

— Не надо, милорд, пожалуйста! Я готова ко всему! Я лишь хотела попросить у мамы трав для ванны, вот и все. Прошу вас… — Слезы градом катились по ее щекам. — Не надо делать мне так больно.

— О Господи! — Реднор пришел в себя, отрезвленный слезами девушки, и почувствовал, как горит его рука. — Прости меня. Я и не подумал.

Он отступил к камину, а Леа, по-прежнему стоя на коленях, прислонилась к креслу, потирая запястье, всхлипывая и пытаясь унять слезы. Кейн смущенно кашлянул.

— Если ты хочешь остаться свободной, скажи мне. Я… я что-нибудь придумаю, и ты не будешь мучиться. Бедный ребенок, я дурно обращался с тобой! — Ему стало неловко за свою грубость. В последнее время такие приступы внезапного неукротимого гнева случались у него все чаще — очевидно, сказывалась тяжелая походная жизнь и недостаток отдыха.

— Клянусь вам, милорд, я всем довольна! Только умоляю вас, не говорите ничего моему отцу. Он убьет меня! Милорд, объясните, что я сделала не так? Может, я что-то не то сказала? Только не злитесь на меня! — Он сделал шаг в ее сторону, и Леа съежилась, словно испуганный зверек. — Я никуда не пойду, милорд, только умоляю вас, не бейте меня!

— Бить тебя? Но за что? За свой собственный скверный характер? — Кейн ласково прикоснулся к волосам Леа. — Не надо больше думать об этом. Я постараюсь вести себя помягче, мне не хочется, чтобы ты боялась меня. — Он прикрыл глаза и горько усмехнулся. — Хорошенькое начало помолвки. Ломаю тебе руки, пугаю так, что ты совсем уже ничего не понимаешь. — Он наклонился, поднимая ее на ноги. — Не позволяй мне пугать тебя, Леа. Я зверею от твоего страха. — Последняя фраза прозвучала настолько странно, что Кейн сам расхохотался. — Я-то много чего в жизни повидал, а ты еще совсем молоденькая. Но я постараюсь запомнить эту безобразную сцену и больше не допускать ничего подобного. Ты и, правда всем довольна и сможешь забыть мою грубость?

Убедившись, что буря миновала, Леа робко улыбнулась сквозь слезы, хотя и продолжала дрожать как осиновый лист.

— Правда, правда, милорд! Я всем очень довольна. Вы, милорд, совсем не грубы со мной. Отец часто обращается со мной куда резче, но никогда не просит прощения.

— Он что, бьет тебя? — удивился Кейн.

— Конечно, нет, — поспешно ответила Леа. Девушка страшно перепугалась: вдруг Кейн решит, что она вздумала судить отца. — Просто я так часто делаю глупости, да и вообще я ужасно бестолковая. Ему нельзя не замечать моих ошибок… Разве я поумнела бы, если б не отец?

Она робко взглянула на лорда Реднора. Кейн выглядел измученным и пристыженным. Это явилось для Леа полнейшим откровением и неожиданностью. Она привыкла к неукротимому характеру своего отца, смирилась со вспышками необоснованного гнева, считая, что все дело во взрывном темпераменте Пемброков. Леа жила, свято веря, что все мужчины таковы. У нее самой на душе было как-то неуютно от случившегося, но особенно ее смущало и почему-то пугало, что Кейн признал перед ней свою вину и попросил прощения. Так с ней себя еще не вел никто.

Но Леа не могла знать, что причина неожиданной ярости Кейна таилась не в усталости или дурном характере, а в том страхе, что гнездился у него глубоко в душе. Изнурительная борьба с этим страхом и явилась истинной причиной охватившего его гнева. Реднор вообще считал своим проклятием эти вспышки неконтролируемой ярости.

— Прошу вас, ну, присядьте, — взмолилась Леа.

Он покорно опустился в кресло и повернул лицо к огню. Леа заботливо поправила подушки. Кейн молча смотрел на огонь, потирая руки, словно они у него замерзли. Девушка опустилась перед ним на колени и начала расстегивать пряжку ремня, на котором крепился меч. Филигранной работы змеи и птицы, вытесненные на мягкой, но прочной коже ножен, привели ее в совершенное изумление. Отец, ужасный скряга, все хорошие вещи прятал по сундукам… Лорд Реднор откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул, когда Леа, наконец, сладила с пряжкой. Постепенно она стала стягивать с него по очереди все доспехи.

Чувствовалось, что оттащить меч ей стоило немалых усилий. Затем она сняла накидку, прикрывавшую кольчугу. Под кольчугой оказалась бархатная рубашка со ржавыми пятнами на плечах. Эта рубашка привела Леа в недоумение. Она отлично знала: бархат стоит немалых денег, его привозят в Англию в очень малых количествах. Это кем же нужно быть, чтобы надевать под кольчугу бархатные рубашки?! Но сейчас не время для глупых расспросов. Он наклонился к ней, чтобы Леа было проще снять с него кольчугу. У нее даже перехватило дыхание, когда тяжелая кольчуга, наконец, оказалась у нее в руках. Обычно такая работа — для оруженосца, но ни у лорда Реднора, ни у его отца никогда оруженосцев не было.

Несмотря на высокое положение и заслуженную репутацию Гонтов как искусных воинов, лишь немногие решились бы отдать своих сыновей им в ученики. Старик Гонт отличался грубостью, его манеру обращения перенял и Реднор. К тому же отец и сын не жаловали своим вниманием двор и появлялись там только в случае крайней необходимости. Они недолюбливали Стефана и в гражданской войне оказались на стороне Роберта Глостера, однако явно против короля не выступали. У тех же баронов, чьи политические симпатии были на стороне Гонтов, находились иные причины удерживать своих сыновей. Во-первых, Гонт никогда не предлагал теплых местечек их сынкам, предпочитая назначать на денежные места наемников. Кроме того, молодые бароны, как многие считали, не получали должного благородного воспитания у Гонтов. Им не преподавали модного искусства ведения разговора, не учили со вкусом одеваться. В общем, при желании было к чему придраться в школе Реднора и его отца.

Леа стянула с Кейна шерстяной свитер и льняную рубашку, покрытые пятнами грязи и крови, и покачала головой.

— Милорд! — воскликнула она. — Вам надо бы надеть свежую рубашку и свитер.

— И что из этого следует? — с подозрением спросил он.

— Можно, я оставлю вас на некоторое время? Мне нужно отнести грязные вещи. — Леа осторожно попятилась к выходу.

— Да, конечно.

— Ключи от чулана у мамы. А вы запретили мне обращаться к ней, — как бы извиняясь, пробормотала девушка.

— Не будь глупышкой! Неужто ты думаешь, что я собираюсь запретить тебе видеться с матерью? — Кейну вновь стало неловко за свое поведение: надо же было так запугать бедного ребенка!

— Ваши мысли — не мое дело, — просто ответила Леа. — Мой долг — лишь подчиняться вам.

— Все так, все очень правильно, но у тебя должно быть хоть какое-то свое соображение? Если ты никуда не пойдешь и никто не придет сюда, мы же, в конце концов, помрем здесь с голоду, а о купании тогда и мечтать не приходится. А мне так хочется смыть с себя грязь! — За шуткой он попытался скрыть свое смущение.

Леа не сразу поняла, что он шутит. Но, наконец, она улыбнулась.

— Да вы смеетесь! — воскликнула девушка.

Кейн собирался что-то ответить ей, но внезапно его пронял озноб. Может, комната оказалась сыроватой или огонь в камине слабоват. Леа опрометью метнулась к деревянной кровати, что стояла у стены, и рывком сдернула покрывало. Вновь опустившись на колени, она закутала Реднора в покрывало и нащупала его тяжелую руку, крепкую, словно из стали, и иссеченную шрамами у костяшек пальцев.

Реднор замер, с трудом переводя взгляд с огня на девушку. И он вдруг вспомнил, как лежал на поляне в лесу рядом с домом и над ним кружились птицы. Он тогда тоже затаил дыхание, чтобы не испугать их. А сейчас он боялся испугать эту солнечную пичужку. Раздался треск горевшего в камине полена. Сказка закончилась.