Южане куртуазнее северян (СИ) - Дубинин Антон. Страница 34

Господь дает дары. И каждому — именно такие, без которых тот не смог бы. Годфруа Он подарил новую флейту, купленную за жалкие гроши у пьяненького жонглера в кабаке в Сансе; а для Кретьена припас совсем особенный, самый желанный подарок. Потому что когда на пороге рыцарской залы, куда ввел его незнакомый молодой парень с рожком дозорного на поясе, Кретьен на миг зажмурил глаза, чтобы перекреститься в своем сердце — в следующий миг непрочный в последнюю неделю мир перевернулся-таки с головы на ноги. Потому что первое, что сделал широкоплечий, скуластый человек с ярко-синими глазами, волосы которого и здесь, в замке, были словно откинуты назад сильным ветром — это заключил пришлеца в объятья. И когда они так постояли немного, в удивленном молчании древних стен, помнящих все об этих двух людях, помнящих, кто из них есть кто — медведеобразный незнакомый человек, оказавшийся самым настоящим Анри, разомкнул-таки свои железные руки. И пришлец, чьи глаза стали совсем мокрыми, однако же разглядел сквозь воду, что и лицо хозяина мокро, и что глаза его — как мокрые звезды, а широкий рот улыбается.

— Ну вот, — сказал шампанский граф, отстраняя недоучившегося легиста от себя, взглядом длинным, тревожным и неосмысленным вбирая в себя последние признаки болезни на его заострившемся, весьма небритом лице. — Ален, ну вот ты и вернулся. Ты мне был нужен дома. Здесь.

…Анри, сын Тибо Шампанского, изрядно изменился. Да иного нельзя было и ожидать. С годами он начинал все больше походить на отца — тем, что слегка сутулился, и манерой усмехаться, и жестами, и громким, властным голосом. Однако не было в нем ни на грош Тибальдовой мрачности, и вместо бороды он в раздумье потирал ладонью подбородок — терпеть растительность на своем лице так и не научился. Появилось у Анри и несколько новых шрамов — пара-тройка турнирных и один — боевой, на лбу, прикрытый волосами. Но это был он, дурак Кретьен зря боялся, это был он. Ничего, что выросло благого, за годы никуда не девалось — граф и вассал как бросились друг другу в объятья при первой встрече, так вроде бы и оставались обнявшимися в своих сердцах в последующие дни. Годфруа Анри вовсе не возмутил — ему, признаться, было все равно; граф даже выделил ему некий доселе пустовавший покой на третьем этаже донжона — довольно хороший; а то, что рядом жили графские слуги, привычного ко всему Годфруа вовсе не смущало. Подолгу задерживаться на одном месте не входило в его обычаи, но пока здесь кормили, и пообщаться было с кем, и не требовали многого — знай себе исполняй иногда простенькие песни… Несколько его славных музыкальных вариаций на отрывки из Кретьеновых романов — и живи себе, как в раю, отдыхай! А особого внимания к себе самодостаточный Годфруа не требовал, довольствуясь тем, что Кретьен представил его своему сиру как, э-э… ученика. Ну, ученик — так ученик… Даже очень почетно, с его-то стихами… А на охоту с Кретьеном и его сиром не очень-то и хотелось — тем более что у бродяги в жизни не было своего сокола. Пусть там загонщики весело поднимают дичь, пусть злая желтоглазая птица портит шкуру зайчикам — Годфруа с юных лет умел развлекать себя сам. Особенно в местах, где водятся хоть сколько-нибудь привлекательные девушки.

И не знал Годфруа, что на этой самой охоте, призванной порадовать графа и отметить возвращение к его другу рыцарских шпор, с Кретьеном, впервые за долгие годы шпорившим коня, как подобает, и пьяневшим от радостной правильности происходящего, случится небольшое несчастье.

Анри сообщил другу новости. Те, которые тревожили его самого.

— Я тут женюсь, — сказал Анри между делом, потряхивая рукавицей, на которой в монашеском своем колпаке восседала его новая, трижды линявшая, очень дорогая птица.

— Что?.. Мессир Анри…

— Ну, да, — Анри посерьезнел, взглянул на друга исподлобья. Завопили рожки загонщиков — но граф на сей раз не обратил внимания. Ветер взлохматил его блестящие волосы, дунул в глаза. — Это надо сделать. Я же граф теперь, а графы, они себе не принадлежат… Да, иногда я тебе, Кретьен, завидую, что ты никому ничего не должен…

— Как же — должен. Своему сеньору должен. То есть тебе.

— Ну, я тебя жениться не заставляю, — криво усмехнулся Анри — не Кретьену, нет: своему отцу, покойному графу Тибо, властному старику с жесткой бородой, тело которого давно уже остыло в склепах Сен-Жана, но воля была еще здесь. Где-то совсем рядом, и скакала возле сына на железном коне. — Кроме того, тебе не обязательно продолжать свой род, если он пресечется — горя большого не будет… А мне отец успел брак устроить. Кретьен, она через полгода приедет. Верней, я за ней поеду, в Париж. Отец считает… считал, что так будет лучше — если я сам поеду.

— А… кто она? — спросил-таки Кретьен, и голос его был холодным и нарочито отстраненным. Даже и глядел он не на графа, а на руку его, на ястребиху, перебиравшую на перчатке кривыми лапами. Почему-то казалось, что без клобучка птица похожа на горбоносого Ростана. Кто-то, какая-то дама, как ни жаль, приедет, чтобы отобрать у голодного его кусок хлеба. Чтобы отобрать у меня мой кусок Анри. Ну, что ж поделаешь, может, так оно и надо. Кроме того, может быть, это никак ни на чем и не скажется… Браки по сговору редко сближают людей настолько, чтобы им хотелось видеться где-нибудь еще, кроме как иногда — на супружеском ложе.

— Ох, она… — Анри шумно вздохнул. Похоже, идея предстоящего брака его вовсе не восхищала, и Кретьен почувствовал укол недостойной радости. — Отец много усилий приложил, чтобы этого добиться. Мы с детства помолвлены были, а потом отец с королем поссорился, и помолвку только недавно восстановили. Я зимой женюсь на Мари, дочери Короля нашего. И этой, королевы бывшей… Как ее? Которая в Святой Земле была…

Майское небо внезапно стало октябрьским. А ястреб обратился в ворона, и ворон закружил над трупом, прицеливаясь выклевать правый, серо-зеленый глаз.

— И она… Будет жить… всегда в замке? Дочь короля нашего Луи? (Кто за Луи сейчас пойдет…)

— А то, конечно. Где ж ей еще жить? Где я, там и она будет… Ну, в мирные дни, конечно. А Аду, кстати, ну, сестренку, отец в жены Королю сплавил. Так сказать, обменялись девицами. Свадьбы будем вместе играть… Большая честь нашему роду, со всех сторон в королевскую родню угодили.

— А-а… (Ну надо же что-то сказать.) — А невеста хоть молодая? Красивая?.. (Я имею в виду — похожа ли она на отца, но ты не поймешь, мессир, что я имею в виду, и ладно. Лучше пока и не знать… Еще хоть недолго.)

— Толком не знаю. Кажется, ничего себе… Я ее видел, знаешь, Ален — один раз, лет пять назад… Король устраивал турнир по случаю чего-то там… То ли рождения очередной дочки, то ли ее совершеннолетия?.. Неважно… Отец тогда как раз решил, что меня на ней женит, — Анри сокрушенно помотал головой. Кажется, красота будущей супруги не радовала его, а внушала еще большую неуверенность. — Знаешь, она… Такая… ну, вся из себя утонченная. Стихи, латынь, песни поет, в глаза не смотрит, ну, ты понимаешь… Слушай, Ален, — Анри впился зубами в ноготь и отгрыз огромный кусок. Голос его звучал едва ли не умоляюще. Испанский конь Кретьена — драгоценный подарок господина по прибытии, вместе с парой шпор и новой одеждой — нервно перебирал ногами. Звуки рожков загонщиков влекли его, он не понимал, чего ради глупые люди застряли посреди поля, вместо того, чтобы всласть поскакать. Это тебе не старушка Женни, а полностью, к сожалению — Геньевра, теперь вкусившая давно заслуженный покой. Скакун-пятилеток, прекрасно обученный и очень умный, с врожденным благородством, не позволяющим прекословить всаднику — даже если тот явственно не прав. — Слушай, — повторил Анри, встряхивая недовольную птицу, — ведь ты мне поможешь, правда?.. В конце концов, я в беде, а ты — мой вассал. Ты поедешь со мною туда, и потом все время будешь рядом, я знаю… А то я просто подохну со скуки с этой женой, а она, пожалуй что, тоже зачахнет денька за три, и все отцовские труды прахом пойдут. Придется тебе побыть при мне нянькой. Или посохом для больного старика… Кровь Святая, вот до чего же не хочется жениться!..