Лунный пёс. Антология - Семенова Мария Васильевна. Страница 26

Все это время они ехали рысью, но теперь, сберегая силы коней, перешли на шаг.

— Как они доспехов на всех напаслись… — задумчиво произнес Сын.

Не то чтобы его это очень сейчас волновало, но надо же что-то сказать.

— Я забыл, Господин Великий: Дело Металлов у них тоже сейчас поставлено на новый лад. Равно как и Школьное Дело. Да и все остальное. Их уже не узнать, Господин Великий. Тут все меняется быстрее, чем языки огня.

— Головастый ублюдок. Нам бы такого… Где эта Далакта?

Начальник Разведки стал объяснять, но Сын слабо ориентировался в границах Нико. Лишь когда он упомянул, что это ближайший город к месту падения Колесницы, все встало на свои места.

Час за часом кони трусцой несли их вверх по дну ущелья, но только земляные крысы с испуганным писком шарахались из-под копыт.

— Останови, я хочу напиться.

Начальник Разведки неодобрительно промолчал — опять задержка! — но он уже исчерпал резерв неповиновения. Один из гвардейцев, на ходу откупоривая флягу, скатился по травянистому откосу к ручью. В половодье это, надо думать, была река, но сейчас вода едва сочилась где-то далеко внизу, в непролазных зарослях бурьяна и кустарников.

И тут начались чудеса.

Буквально через несколько шагов гвардеец скрылся из виду, его движение прослеживалось только по шуму раздвигаемых стеблей. Внезапно, как оборванный, прекратился и этот звук. Когда оставшиеся забеспокоились и начали кричать (негромко и с опаской, чтобы не выдать себя), ответа им не было. Кто-то было рванулся следом, но Начальник Разведки, угрюмо набычившись (так, что даже Сын не решился возразить), запретил. Гвардеец либо мертв, либо дезертировал, что не исключено, так как трудно умелого воина взять совсем уж без борьбы. В любом случае разыскивать его не стоит: сейчас есть вещи поважнее, чем карать изменника.

Они опять шли рысью, хотя лошади уже хрипели, роняя пену. Но еще через час вдруг из задних рядов донесся крик — не крик, а вопль. Это был кто-то из солдат.

— Смотрите! — вопил он.

Сзади, во многих полетах стрелы от них, по крутому горному склону бежал собаковод. Блестели доспехи на гигантском псе, чуть ли не с лошадь ростом, рыжей пылью вились за ним несколько псов поменьше, вился на ветру защитный плащ собаковода… Даже с такого расстояния в прозрачном воздухе было видно, что он очень молод, почти мальчик, и видно было как ровен и вынослив его небыстрый бег. Значит, это он догнал их у ручья. К ночи снова догонит.

— Что будем делать? — Сын повернулся к Начальнику Разведки.

— Делать можно. Сделать нельзя.

Но это сказал не Начальник Разведки, а тот солдат.

Начальник Разведки тут же занес плеть (хорошо, что не меч), но Сын неожиданно для самого себя властным движением остановил его. Солдат даже не покосился на них: взгляд его все еще был устремлен туда, где, перебежав открытый участок, скрылись в зарослях собаки и человек.

Сын впервые разглядел его. Рослый, светловолосый, типичный солдат Армии Лара, но с какой-то странной тоской в глазах. Непонятный парень.

Подъем стал круче, и Скадли на некоторое время потерял их. Собственно, он и до этого мог самостоятельно нащупать только солдат с их кожаными шлемами, поскольку металл на голове гвардейцев напрочь отсекал от внешнего мира мысленный рисунок. Солдаты, впрочем, его мало интересовали: не они принимают решения — и на них даже не стоило тратить сил; поэтому Малый скрытно бежал чуть впереди конного отряда, а так как он при этом оказался ниже всадников, то кое-что мог улавливать через их неприкрытые лбы и лица. Скадли, в свою очередь, держал связь уже через него. Конечно, при двойной передаче многое искажалось, но общую картину все же можно было оценить.

Среднего он присоединил к Малому лишь однажды, возле ручья. Вообще-то Малый может одолеть человека и сам: обессилить его внимание ложными выпадами, многократно рассечь мышцы и сухожилия, выпустить кровь. Но он не сумеет сделать этого в одну хватку — сразу и не дав крикнуть…

Но теперь даже небольшая собака не смогла бы укрыться в почти исчезнувшей высокогорной растительности. Впрочем, это не так важно запах-то свой они никуда не денут. Да и дорога им всего одна. А скоро в ущелье упадет ночь, столь же непроницаемая для глаз, как гвардейский шлем для мысли…

Когда стемнело, Начальник Разведки приказал скрытно разбить лагерь на небольшой поляне в кольце ощетинившихся шипами кустов, довольно высоко на склоне, вдали от ручья. Лошадей привязали к корявому деревцу посредине поляны. Бедные: отдохнут, но не попасутся. Ничего, еще на сутки их хватит (днем-таки удалось напоить), а там уже граница недалеко. Костер не разжигали — опасно.

Спал только Сын. Время от времени кто-либо из гвардейцев задремывал, но плеть Начальника Разведки будила его. Сам старик словно только что принял холодную ванну, а не скакал весь день, закинув лодыжки к подвязанному конскому хвосту.

Ночью лошади внезапно пришли в такой ужас, что разбудили Сына. Он встал, похлопал своего жеребца по морде, успокаивая. Где там — от страха тот готов был спрятаться ему в сапог.

— Не спишь, Господин Великий?

Сын обернулся. Да — тот самый солдат.

— Что тебе нужно?

Краем глаза Сын заметил, что Начальник Разведки уже стоит у него за спиной.

— Думаю.

— Думаешь? Ты что, член Совета, законник или философ? Я здесь думаю, в крайнем случае — он.

— Слушаюсь! — вскочил солдат, но глаза его выражали не бравую готовность, а все ту же тоску. Тоску и боль.

— О чем? — внезапно спросил Сын. («Он ведь мой одногодок» — пришла незванная мысль.)

— За все нужно платить. Мы — платим.

Это было настолько неожиданно, что Сын от нахлынувшей почти детской обиды ввязался в спор:

— Платить?! Твоя родина…

— Моя родина здесь.

— Так ты из никанских ларов?

Солдат не ответил. Теперь все было ясно. Ларские граждане, родившиеся и выросшие в провинции Нико (когда это была еще провинция), подразделялись на две примерно равные по численности категории. Одни из них, сполна испив вина изгнания, бились за возврат к родным очагам яростно и беспощадно, и им здесь не было цены. Из них, и только из них, формировался состав лазутчиков: все они знали местные условия, многие — язык, да и внешность кое у кого была подходящая (в мирное время на «черненьких» косились, но тем больше усердия они проявляли сейчас). А другие… Ну, вот он стоит другой. Гнида. Здоровая белобрысая гнида, как назло, внешне — будто копия с барельефа богов-основателей Лара.

— Из никанских ларов, репатриант?

— Ты — сказал, Господин Великий.

Сын услышал, как у Начальника Разведки перехватило дыхание. Тут же сзади что-то звякнуло — клинок о ножны? И снова он останавливающе махнул рукой.

— Да, до пятнадцати лет я жил здесь. Здесь я начал дышать и мыслить, здесь у меня были друзья. И первым языком для меня был «общий» колониальная мешалка. Я даже начал было ходить в Школу Собаководства, так что повернись все иначе…

Помолчали. Сын уже засомневался, не прав ли Начальник Разведки, который стоит сзади с прямым белым блеском в руке? Правда, сейчас не время и не место, чтобы терять одного из возможных защитников, да и старик чересчур много командует.

Словно во сне он увидел, как маленькая серая тень неслышно продвинулась между часовыми (дремлют?), помедлила и вдруг оказалась рядом. Собака… Конечно, не боевой пес — маленький, ниже колена. Бродяжка. Что ей надо?

— Берегись, Господин Великий!

Солдат оглянулся и тут же занес копье, но опоздал. Серая тень пружинисто рванулась к лошадям, одна из них завизжала от боли — и натянувшийся повод с сырым звуком лопнул. Лошадь исчезла в темноте. Рычание, конский топот, звон оружия, одновременность боя и бегства…

Все были начеку и мгновенно выстроились в круг, сомкнув щиты. Не сразу они поняли, что все излишне. Пес исчез, исчезла раненая лошадь (та, что визжала). Исчез и один гвардеец — в первые мгновения суматохи он вскочил в седло и погнал лошадь галопом, стремясь настичь собаку. Он пропал в ночи, а потом до утра было слышно, как где-то вдалеке дикие звери урчат и огрызаются над добычей. Дикие ли?