Армагеддон. Книга 1 - Коул Аллан. Страница 2

Моторные бесы были гордой расой и презирали всё, что так или иначе связывалось с их мягкокожими повелителями. И всё же бесы служили повелителям, служили хорошо. Бесы и черти должны подчиняться людям – гласил древний закон, провозглашённый Великим Заклинанием на заре веков. Проклятое заклинание! Ничего, ну ничегошеньки с ним не поделаешь! Крутись, вертись, служи. Фрахты и чартеры, консаменты и страховые полисы, премиальные и оклады, грузовые терминалы и ремонтные доки…

Чертовски хороший поэт – как там его? – Редьярд Киплинг. Даром что мягкокожий. Несмотря на всё презрение к людям, Старый Чёрт скрасил немало минут жизни, перебирая в памяти строчки Киплинга. Но никто, даже лучший друг старика Ашгарот, не знал об этом тайном пороке.

Да, «заклятья, заклятья, заклятья…». Заклятья и заклинания. Те, что двигают корабль сквозь Космос. Отдельный набор заклинаний – чтобы управлять ордой младших моторных бесов и прочей нечисти. Заклинания, оберегающие заумное и чертовски дорогое оборудование от разрушения в гиперпространстве. И ещё тысячи тысяч заклятий и заклинаний. Каждое из них – капля за каплей – выжимало силы из Старого Чёрта. Подчас он начинал ненавидеть свою работу, в чем боялся признаться даже самому себе. Частенько он вспоминал родной дом – Преисподнюю. Да-да, тот самый ад, те самые нижние миры, чьё гордое могущество было сломлено мягкокожими тысячелетия назад. Великий огонь погас, и теперь рядовому моторному бесу (или суперпроцессорному бесу, или электрогенераторному) приходилось вкалывать от зари до зари, чтобы заработать себе на частичку хотя бы суррогата – секторного пламени. Ангельё бы побрало всю эту вымороженную работу в горние выси, так их раздери!.. Раскудрить её с орбиты сквозь десять могил, сраных серафимов, херовых херувимов в тибетского ламу и чёрную дыру всем скопом! Вспоминая о своём подчинённом положении, Старый Чёрт непременно начинал ругаться. Немудрено, что ругань была его привычным состоянием, и именно она сделала его знаменитым.

Старый Чёрт был знатным мастером по части ругани. Он постоянно брюзжал, нецензурно выражался, кощунствовал, бурчал, проклинал всё на свете, охаивал всех и вся и ругался на чём свет стоит. Проклятия и крепкие слова были для него своего рода бронёй, защищавшей его от некомпетентности капитанов и штурманов, портовых колдунов и хозяев кабаков. Жаловался старина на всё, что вонзалось острыми шипами в шкуру любого моторного беса. Но именно он, став лучшим проклинателем всех времён и народов, умел ставить мучителей на место. Некоторые из его забористых проклятий вошли в легенды, как и послужившие для них поводом выверты бюрократии. Старого Чёрта просто переполняла раскалённая лава упрямства, духа противоречия и жажды спора; многие члены экипажа впадали в депрессию, едва прочитав его имя в бортовом списке.

Был у Старого Чёрта и ещё один тайный, никому не ведомый порок помимо слабости к Киплингу. Старый Чёрт ненавидел свою работу и… любил её одновременно. Ему нравилось мерцание звёзд, переливы их пылающих корон и гигантские выплески протуберанцев. Нравились ему бури жёсткого рентгеновского излучения, бушующие в районах чёрных дыр, нравились разноцветные планеты – синие, пурпурные, жёлтые, багровые, зелёные… Любил он голоса далёких друзей, приносящиеся на крыльях космических скоростных заклинаний, как любил и многое другое, любил саму жизнь моторного беса.

А Авалон… На Старого Чёрта вновь нахлынули приятные воспоминания. Да, «Три повешенных монаха». Высшее блаженство. Густая завеса дыма и чёрные камни, висящие в воздухе, пронзённом застывшими молниями, бесчисленными громовыми раскатами и насыщенном упоительным теплом Истинного Огня. Куда этим гуманоидам выдержать такое! Заклинания, перелетающие от одного посетителя к другому, обжигающий хлопок по плечу, искры, танцующие и кружащиеся вокруг моторных бесов сектора 666.

Старый Чёрт вздохнул, предвкушая удовольствие. Скоро, очень скоро он вновь окажется на Авалоне.

Нужно всего лишь закончить работу, привести корабль в космопорт.

Билли Иванов был влюблён.

Ему было десять лет, и она – объект его чувств – танцевала перед ним во всей своей красе. Она была стройной, с пышными формами – знойная уроженка юга. Правда, всего лишь наполовину, ибо родилась она в смешанном испано-американском браке. Звали черноокую красавицу, улыбкой переворачивающую душу мальчишки, Люпе Моррис. В данный момент она танцевала ни с кем иным, как со своим недавним женихом, а теперь – мужем, который, по мнению Билли, на вид был обезьяна обезьяной. Имя этого орангутана Джо Моррис, и он был американцем от макушки до пяток. Этот здоровяк-тугодум оглушал, казалось, весь корабль до нижних трюмов, когда разевал пасть, чтобы ласково произнести имя своей дражайшей Люпе.

Гремела горячая, зажигательная музыка, и Люпе, в костюме тореадора, изящно обтягивающем её стройную фигуру, извивалась в ритме танца, пробуждая в душе Билли незнакомые, но весьма приятные чувства. Одна из стен его каюты представляла собой огромный экран, который на данный момент был целиком занят глазами Люпе, танцующей в карнавальном зале несколькими палубами ниже одинокой «холостяцкой» каютки Билли. Мальчишка прошептал очередную команду, и видеоэльф, прошипев в ответ: «Есть, сэр», дал общую панораму зала.

Центральный салон корабля был заполнен новобрачными, пришедшими на традиционно устраиваемый в конце рейса костюмированный бал. Многие костюмы были смелы и даже вызывающи: молодые женщины выходили танцевать в чём-то прозрачном, а их мужья присоединялись к ним в одеяниях куда более скудных, чем у античных скульптур. Встречались и более скромные костюмы, но в основном так одевались пары среднего и даже старшего поколения, проводящие на корабле второй, а то и третий медовый месяц. На борту «Холидея Первого» отдыхал стопроцентно средний класс. Некоторые пассажиры годами откладывали деньги или влезали в долги, чтобы прокатиться экономическим классом; кое-кому из молодых поездку оплатили в складчину старшие родственники. Практически для всех это было единственное в своём роде впечатление – на всю жизнь. Путешествие к порочным огням и безудержному веселью курортов Пограничной Зоны. Впрочем, по правде говоря, сами курорты вовсе не были столь уж скандальными и порочными. Но «Стаp-Фан Инкорпорейтед» хорошо знала рынок и своё дело. Многим туристам, весьма добропорядочным и консервативным, не понравилась бы откровенная, шокирующая атмосфера порока и необузданной страсти. Но сидящие в большинстве из них лицемерие и ханжество притягивались как магнитом к возможности прикоснуться к порочной жизни и брезгливо отдёрнуть руку, заглянуть в замочную скважину борделя, а затем презрительно кривиться. Чтобы заполнить все каюты и не упускать прибыль, компания предлагала тур как в Новой Америке, так и в Новой России. Как бы ни был полон танцевальный зал во время карнавала, он был чётко разделён на две части быкообразными охранниками, зорко следившими, чтобы представители двух долго враждовавших стран не смешались друг с другом и не испортили обще-раздельное веселье.

Билли снова произнёс команду, и видеоэльф послушно приблизил лицо Люпе, чьи жемчужные зубы ярко отражали гирлянды карнавальных фонарей.

– Эй! Эй! Ну и ну! – призвал внимание Билли видеоэльф. – Да вы только посмотрите сюда, хозяин! Честное слово, стоит того!

Билли и самому надоело смотреть на улыбку Люпе, но он не стал менять крупного плана. Впрочем, когда музыка сменилась и послышалось что-то спокойно-романтическое, Билли приказал эльфу дать средний план. К своему огорчению, он увидел Джо – американскую обезьяну, – прижимающего Люпе Моррис к своему омерзительному телу.

– Вырубай! – скомандовал Билли.

Эльф всхлипнул и выключил камеру. Большой корабельный салон исчез с экрана. Заменили его медленно изменяющие форму и расцветку нечётко очерченные разводы – вид в гиперпространство. Билли был образованным мальчиком и знал, что на магических скоростях ничего не видно, а изображение на стене лишь иллюзия, представление о том, как мог бы выглядеть космос на сверхсветовых скоростях. Разумеется, при том условии, что глаз смертного проник бы, не разрушившись, в искривлённое пространство-время. Посозерцав немного изящные переливы красок, Билли тоскливо зевнул и отвернулся от экрана.