Эпоха Воюющих провинций - Вязовский Алексей. Страница 2

Мои полтора босса встают, отдают формальный, он же приветственный и прощальный, поклон в пятнадцать градусов (бывает еще поклон глубокого уважения — сорок пять градусов) — и отбывают из офиса домой. Я же, напевая песенку «Мы не сеем, мы не пашем, мы на крыше… э… флагом машем», возвращаюсь на свое рабочее место, где меня ждет мой торговый робот. Это такая компьютерная программа, которая сама торгует на разных биржах, без участия человека. Собственно, благодаря именно ей я и попал в крупнейший японский банк, да еще сразу в дилинг — святая святых кредитного учреждения. На предпоследнем курсе экономфака университета я увлекся алгоритмическим трейдингом. Написал программу под названием «Иван Калита» (да, тот самый князь, собиратель земель русских, ходивший с денежной сумкой — калитой). Поучаствовал в конкурсе, который проводила токийская фондовая биржа (благо в МГУ четыре года учил японский), да так поучаствовал, что занял первое место с доходностью шестьсот семь процентов годовых. Да, вы не ослышались — именно столько, к моему собственному удивлению, заработал Ваня. Правда, оперировал я небольшой суммой — три тысячи долларов (двести сорок тысяч иен) — все, что смогли собрать мои родители для развлечения сынули, — так что озолотиться сам и озолотить родных я не успел. Однако в определенных кругах засветился, был приглашен на банковский форум с докладом, где меня и «подобрали» скауты «Трех орехов» — именно так переводится фамилия основателя «Мицубиши» (хотя пиар-служба, ясен пень, утверждает, что это — «Три брильянта»).

Ах, мистер Афанасьев, вы — финансовый гений, ваше место — на экономическом Олимпе, и этот Олимп находится вовсе не в Греции, а недалеко от горы Фудзи. А конкретнее — сорок второй этаж небоскреба в Токио. Полное обеспечение, все за наш счет, только пишите ваши замечательные программы.

Кто же знал, что от перемены мест слагаемых меняется результат? Сам я из Челябинска, в Москве в общаге не сказать чтобы шиковал. Подрабатывал по вечерам в брокерской компании, встречался с девчонкой-коллегой, жил от зарплаты до стипендии. Но какая-то жилка в моей жизни билась, рождались новые идеи, общался с интересными людьми. Думал, Япония и «Мицубиши» — вообще закинут меня в космос. В двадцать четыре года стану новым Соросом или Баффетом. [6] Мне главное — рычаг получить или, выражаясь на финансовом слэнге, плечо. Ага, держи карман шире. Никто тут плечо мне подставлять не собирался. Япония — очень закрытая страна. Стать своим — сделай себе хоть пластическую операцию на узкоглазие — невозможно. А мир чистогана накладывал еще один неприятный отпечаток. В дилинге работали не коллеги, а конкуренты. Каждый сотрудник замотивирован на индивидуальный финансовый результат. Командной работы нет и быть не может. Увести клиента у соседа — святое дело. Подставить со сделкой и впарить мусорные облигации? Ничего проще. Леша, ты хотел космоса? Получай равнодушный вакуум человеческих отношений, презрительные взгляды в спину (еще один гайдзин [7] как приедет, так и уедет ни с чем) и одиночество огромного города.

Смотрю на часы. Их у нас в дилинге пять штук — японское время, московское, Франкфурт, Лондон, Нью-Йорк — четверть одиннадцатого, за окном уже ночь. Дилинг полупустой — осталась дежурная смена да еще пара человек. Все заняты, головы уткнулись в мониторы, никто балду не пинает, в «Энгри бёрдс» не играет. Нация трудоголиков. Мне же пора домой. Правда, домом мое место жительства назвать сложно — маленькая квартирка в двадцать два квадратных метра в районе префектуры Осима, без отдельной кухни, без отопления (в Японии вообще нет центрального отопления).

Потянувшись, я выключаю компьютер, и тут меня охватывает паника. Воздух в комнате замирает, звуки из приоткрытого окна пропадают, волосы на теле встают дыбом. Я задыхаюсь, а снизу, через все здание идет волна дрожи, сопровождаемая гулом сирен и грохотом разрушений. В дилинге поднимается паника, банкиры ныряют под столы, а комната качается все быстрее и сильнее. Мониторы падают на пол, со стены рушится Доска почета.

Землетрясение! Да еще какое сильное. Я вслед за японцами кидаюсь под стол. От потолка начинает отваливаться плитка, срабатывает пожарная сигнализация, и на нас льется вода. За окном слышны хлопки и взрывы, страшный грохот и душераздирающие крики. Тряска немного затихает, после чего возобновляется с новой силой. Я с ужасом гляжу на стену, на которой висели портреты членов правления банка. По ней змеится натуральная трещина. Испугавшись, вскакиваю и на негнущихся ногах, балансируя руками, пытаюсь идти к лестнице. Коллеги вслед мне кричат:

— Теиши! [8]

Какое тут стой! Тряска кидает меня на пол, и я, обсыпанный строительной пылью, на четвереньках ползу к открытой двери. Еще мощный удар, с потолка отлетает кусок плитки и бьет мне прямо в висок. Вспышка, темнота.

Ах какая пытка! Правый висок просто разрывается от пульсирующей боли. Я с трудом разлепляю глаза. Все тело ломит, во рту вкус крови. Я лежу в большой комнате с высокими потолками в виде перекрещивающихся стропил. На дворе день, солнце светит, птички поют. Скосил глаза вправо — каменная стена, обшитая материей с живописной вышивкой. Красные цветы, зеленый дракон, обвивающий гору. А что у нас слева? Окна в форме бойниц, стекол нет — лишь распахнутые деревянные ставни. Впереди традиционная японская раздвижная стена из бамбука и бумаги — сёдзи. Я потрогал пол — и тут все «без сюрпризов». Классическое татами из рисовой соломы. Пора переходить к личному осмотру. Вернее, к ощупыванию. Так, голова у меня перевязана, потрогать раненый висок не удается, а вот выше рука натыкается на обритый лоб. В чем дело?! Мне делали трепанацию? А почему я тогда не на больничной койке, а лежу на полу, укрытый шелковым одеялом? Рука идет дальше и… натыкается на косичку. В жизни хвостов из волос не вязал. Что-то явно не так. Меня начинает бить легкая дрожь. Я откидываю одеяло — и тут меня конкретно накрывает. Тело не мое. Ну то есть совсем ни разу не мое — желтоватая кожа, безволосое, мускулистое. Я оттягиваю край фундоси — набедренной повязки, похожей на стринги. Слава богам, это тело мужчины, японского, но мужчины — все признаки на месте. Однако паника не унимается, дрожь продолжает бить мое новое пристанище. Я точно помню, что буквально совсем недавно был двадцати трех лет от роду, молодым белым парнем. Русский, европеоид, не состоял, не служил, не привлекался. Потом землетрясение в Токио. Дальше какой-то провал в памяти. И вот я тут — непонятно где, непонятно в ком.

Так, стоп, даю команду себе. Воспользуемся японским методом успокоения. Беру дыхание под контроль — глубокий вдох с выпячиванием живота. Задержка, глубокий выдох. И еще раз. Через минуту прихожу в себя. Опираюсь на татами, пошатываясь, встаю. Накатывает тошнота, как при контузии или сотрясении мозга, но еще несколько правильных вдохов и выдохов — меня окончательно отпускает. Ноги сами несут мое новое тело к окну. И что я вижу?

Цензурно не выразиться. И не надо. Ругаюсь родным русским матом.

Передо мной открывается вид из окна замка. Натурального, средневекового. Каменные стены, донжон в виде пагоды, черепичные крыши, какие-то постройки внутри двора, садик, в котором ходят маленькие фигурки. Я прищурился — точно, японцы. Кимоно и выбритые лбы с косичками можно различить даже сверху. А еще заткнутые за пояс мечи. Да что происходит-то?! Кино, что ли, снимают? Я двинулся к другому окну.

Тут тоже был еще тот видок. Террасы рисовых полей, залитых водой, в которых копошатся раздетые крестьяне. Поля разделены напополам дорогой, которая упирается в ворота замка. По дороге скачет отряд человек сорок на лошадях. За каждым всадником закреплен прямоугольный флажок фиолетового цвета. Реконструкторы, наверное. Просто японцы выехали на природу пожить жизнью предков. Да, именно, очень натуральная реконструкция под старину.