Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Бартон Уильям Реналд. Страница 30

– В тысяча девятьсот девяносто седьмом году на нас вышли адвокаты "Мил и Уид" из Детройта. Они представляли семейную пару, погибшую в автомобильной катастрофе, но оставившую на сохранение свои эмбрионы. В те времена лишние эмбрионы обычно замораживали, а позже их могли использовать либо по назначению, либо в исследовательских целях. Родители погибшей пары изъявили желание, чтобы эмбрионы были отданы бездетным парам. Все участники сделки должны были остаться анонимными. – Робинсон снял очки и потер переносицу. – Такое происходило тогда, происходит и сейчас. Кроме того, клиенты компании "Мил и Уид" были людьми состоятельными и могли предоставить необходимые гранты нуждающимся парам. В Нью-Гемпшире тогда медицинская страховка не покрывала расходов на искусственное оплодотворение. Все бумаги "Мил и Уид" были в порядке, мы также проверили лабораторию, где хранились эмбрионы. Мы не наводили справки о самих клиентах, ибо они пожелали остаться неизвестными, но мы внимательно проверили их истории болезни. Такие ситуации тоже не редкость. Когда мы получили эмбрионы, то вызвали Берджеров.

Робинсон молча оглядывает всех присутствующих:

– На днях я обнаружил, что бумаги "Мид и Уид" были поддельными. Лаборатории, которую мы проверяли, больше не существует. Их бумаги тоже оказались липовыми. Я даже пред ставить себе ничего подобного не мог. И главный прокурор штата Мичиган тоже. Он сейчас расследует это дело, но прошло восемнадцать лет, так что вряд ли удастся что-либо найти.

Кэрол смотрит на Хау и Фила.

– Не так уж они и похожи. Может, тут произошла ошибка.

Робинсон кивает головой:

– Ничего удивительного. В тысяча девятьсот девяносто девятом году мы пользовались методикой Долли. Клон Долли существенно отличается от генетического родителя. На эмбрион оказывают влияние три фактора: содержимое самой яйцеклетки вне ядра, нуклеарная ДНК яйцеклетки и спермы и внутренняя среда материнского организма. От мистера Хау Фил получил лишь один из этих факторов. Остальное – от неизвестного донора яйцеклетки и от миссис Берджер.

Фил поднимает глаза:

– А другие человеческие клоны существуют? Прошло семнадцать лет. Не может быть, чтобы я был единственным.

– Хороший вопрос. – Робинсон поправляет очки. – До сих пор клонирование людей не сертифицировано Управлением по контролю за продуктами и лекарствами; даже учитывая современные технологические возможности, велика доля риска, слишком много дефектов у эмбрионов. Ну и что? Клонирование незаконно, но всех это не остановит. Процедура сложная, даже в наше время, но это вовсе не означает, что никто не будет пробовать ее провести. Правда, об этом не кричат на каждом углу.

Кэрол тихо спрашивает:

– И кто может рискнуть?

Робинсон отвечает:

– Это как лотерея. В первом порыве энтузиазма, сразу после клонирования Долли, на свет было произведено несколько человеческих клонов. – Робинсон закрывает глаза и качает головой. – В том числе и Фил, хотя в основном случаи оказались неудачными. Опыты по клонированию человека начались незадолго до того, как на свет была успешно произведена Долли. Рождались дети без мозга или без глаз, с серьезными мозговыми нарушениями. Это надолго приостановило опыты по клонированию людей. Люди боятся даже синдрома Дауна, не говоря уже о таких уродствах. К тому же существовало достаточное количество законных, безопасных и более дешевых методик искусственного оплодотворения. Методика клонирования могла заинтересовать лишь тех, кого не волновал вопрос, сколько уродцев он произведет на свет, пока не будет достигнут желаемый результат, кто обладал достаточной силой и властью, что бы держать все в тайне, и кого при этом не слишком мучили бы угрызения совести.

Фил кладет руки на колени.

– Например, если кому-то нужно было клонировать Горди Хау?

– Именно. – Робинсон грустно улыбается. – Конечно, в последние годы все изменилось. Открыто много новых методик. И дебаты относительно этической стороны клонирования начинаются заново.

– Почему? – У Фила голова идет кругом. – Зачем вообще это нужно? Зачем делать это здесь? Почему выбрали именно Горди Хау? – Он смеется, но смех его звучит как собачий лай. – Мы ведь в Новой Англии! Почему тогда не Бобби Орр? Не Рей Борк?

– А кто такой Бобби Орр? – спрашивает Робинсон.

– Не важно.

Робинсон пожимает плечами и берет в руки дипломат, который принес с собой.

– Я захватил с собой все необходимое для анализов. Если Фил и мистер Хау не возражают, к утру мы можем расставить все точки над i.

После того как Робинсон берет образцы на анализ, все поднимаются на ноги и ждут только, когда он их упакует. Неожиданно Фила осеняет:

– Доктор Робинсон, а сколько эмбрионов вы получили от "Мил и Уид"?

Робинсон поднимает лицо от стола, он вдруг как-то сникает.

– Четырнадцать.

– И что сталось с ними?

– Два эмбриона ушло на тебя. Остальные двенадцать были отданы еще пяти парам. – Он останавливается, потом продолжает: – В трех случаях эмбрионы не прижились. Еще в одном получился выкидыш. Всего две пары произвели на свет детей.

– Две?

У Фила, возможно, есть брат. Человек, который разделит его беду.

– Да. Он вместе с родителями живет в Нашуа. – Робинсон опять замолкает. – Черт побери, ты должен это знать. Зовут его Дэнни Хелстром. У него тяжелый случай церебрального паралича, ничего более страшного я в жизни своей не встречал.

На следующее утро заезжает Робинсон. Результаты анализов уже никого не удивляют. Да, Фил настоящий клон Горди Хау. Фил опускается в кресло. Хотя он и готов был к таким результатам, но им овладевает депрессия.

Национальные каналы пока что молчат, и Фил облегченно вздыхает. Даже мимолетное замечание по ведущим каналам может сильно испортить его жизнь. Местные каналы тоже молчат. Фил надеется, что на этом все и закончится.

Он выглядывает на улицу. Небо ясное и холодное, такое голубое, что похоже на жидкий кислород. Вместо того чтобы идти в школу, он берет коньки и направляется к озеру. Старшеклассникам иногда разрешается пропускать занятия.

Он усиленно тренируется: забег, остановка, смена направления, забег, резкий поворот назад, резкий поворот вперед. Понемногу из тела уходит напряжение. Дышит он тяжело, рот и горло обжигает ледяной воздух, мышцы похожи на растопленное масло. Ни на секунду не задумываясь, он проскакивает мимо двух рыбацких лунок, объезжает места с тонким льдом и проезжает под мостом на канал, впадающий в озерцо.

Зима стоит сухая и холодная, канал тоже покрыт льдом. Фил дотрагивается до льда рукой. Пальцы на какое-то мгновение приклеиваются ко льду. Потом он скользит рукой дальше по гладкому и очень толстому льду. На катке такой лед считают идеальным для игры в хоккей. Однако здесь, на канале, лед неровный, он кочковат. У берега в лед вмерзло много веток и корней, а ветви склонившихся надо льдом деревьев совсем высохли и сморщились. Вот поворот, отсюда дорогу не слышно и не видно, а сам канал расширяется, превращаясь в длинный пруд. Огромные валуны торчат прямо изо льда, и Фил осторожно объезжает их, небольшие преграды он просто перескакивает. Интересно, а получился бы из него фигурист, и что бы тогда думал о нем Хау? Фил сердится на себя из-за того, что ему небезразлично мнение Хау. А что испытывает фигурист при исполнении двойного акселя?

Он пытается вспомнить, как случилось, что он увлекся хоккеем, а не каким-то другим видом спорта. Вспомнить он ничего не может. Смутно припоминает, как учился держаться на коньках, как ездил, толкая перед собой пустую тележку для бидонов с молоком, а на голове у него был такой огромный шлем. Потом, уже в четыре года, он катался на озере, играл в хоккей с мальчиками постарше.

Фил останавливается и склоняется над валуном. Да, конечно, другие четырехлетки катались еле-еле, но какое ему до них дело. Тут как в математике или музыке: ты или делаешь что-то хорошо, или нет. Можно играть на пианино, но не быть при этом Моцартом; можно складывать и вычитать, но не быть Эйнштейном; можно играть в хоккей, но не быть Горди Хау. Фил всегда был крупным мальчиком. Когда ему было четыре года, многие давали ему шесть. А те, кому было по шесть-семь лет, катались много лучше его. Он всегда мечтал играть за НХЛ, мечтал стать вторым Уэйном Грецки или Бобби Орром. Да. А какой мальчишка не мечтал? Но особенным он себя никогда не чувствовал. Горди Хау был потрясающим игроком. Интересно, а он чувствовал себя особенным?