Титан. Фея. Демон - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 16

— По-моему, самое страшное уже позади. Эй, у тебя зубы стучат!

— Я уже не боюсь. Это от холода.

Сирокко тоже мерзла. Температура резко падала. В считанные минуты тропический климат сменился прохладой, а вскоре установилось что-то около нуля. С дующим под шестьдесят километров ветром двум голым землянкам стало совсем не до шуток. Они еще тесней прижались друг к другу, но холод коварно проникал со спины.

— Найти бы хоть какое убежище! — провыла Сирокко.

— Хорошо бы, но какое?

Ни той, ни другой не хотелось лишаться того, пусть жалкого, убежища, которое у них уже было. Они попытались набросать друг на друга комьев земли и сухих листьев, но ветер мигом все сдул.

Когда обе уже не сомневались, что околеют тут до смерти, ветер вдруг утих. Причем не постепенно, а сразу — будто его отключили. В ушах у Сирокко дико зазвенело. Она ничего не слышала — пока, рискуя вывихнуть челюсти, не зевнула.

— Ё-моё. Слышала о перепадах давления — но не о таких.

Лес снова затих. Затем Сирокко обнаружила, что, если прислушаться повнимательнее, можно различить исчезающий призрак того, что раньше было стоном. И, слушая этот звук, Сирокко еще сильнее задрожала — но вовсе не от холода. Никогда она не считала себя наделенной излишне богатым воображением, но стон этот, несмотря на всю свою вселенскую необъятность, звучал как-то очень по-человечески. Ей вдруг захотелось лечь и умереть.

— Не спи, Рокки. Нам тут опять гостинец.

— Что там еще? — Открыв глаза, она увидела, как в воздухе, поблескивая под бледным светом, крутится тонкая белая пыль.

— Похоже, снег.

Чтобы ноги совсем не онемели, они в предельном темпе двинулись дальше, и Сирокко сразу поняла, что единственное их спасение — в недвижном воздухе. Он был холоден; даже земля разнообразия ради стала студеной. Сирокко двигалась словно под наркотиком. Просто черт знает что. Ведь она капитан звездолета; как же она дошла до жизни такой? Какого черта она тащится невесть куда в метель — да еще голая, как порнозвезда?

Но снег оказался недолгим. Когда его уже насыпалось на несколько сантиметров, снизу вдруг стало нагнетаться тепло, и он мигом растаял. Скоро и в воздухе потеплело. Поняв, что они, по крайней мере, не околеют от холода, подруги подыскали себе местечко потеплее и заснули как убитые.

Проснувшись, они первым делом выяснили, что шмат мяса пахнет уже далеко не так аппетитно, как прежде. Ремень Габи тоже порядком смердел. Тогда они выбросили всю гниль подальше и выкупались в речушке. Потом Габи уложила еще одно лжекенгуру — которых они, кстати, уже привыкли звать смехачами. Охота вышла еще проще, чем в первый раз.

Этот завтрак придал Сирокко и Габи бодрости, которую они тут же подкрепили некоторыми менее экзотическими из имевшихся в великом изобилии фруктов. Сирокко особенно понравился комковатый персик с мякотью как у дыни. На вкус же дынный персик был в точности как острый сыр чеддер.

Чувствовала Сирокко себя так, будто может топать хоть круглые сутки, — но вскоре выяснилось, что топать особенно некуда. Речушка, их единственная до той поры путеводная нить, исчезала в здоровенной дыре у подножия холма.

Они с Габи стояли на краю дыры и глазели вниз. Бурлило там примерно как в сливном отверстии ванны, но изредка раздавался сосущий звук, за которым неизменно следовала утробная отрыжка. Сирокко все это сильно не понравилось, и она отошла от края.

— Может, я спятила, — сказала она, — но мне вот что пришло на ум: не тут ли у той твари, что нас сожрала, водопой?

— А почему бы и нет? Только нырять туда, чтобы проверить твою теорию, я не собираюсь. Ну, куда теперь?

— Черт его знает.

— Мы могли бы вернуться туда, откуда пришли, и подождать там. — Но Габи и сама явно не горела этой идеей.

— Проклятье! Я не сомневалась, что, если подальше зайти, непременно найдешь местечко, откуда можно оглядеться. Ты ведь не думаешь, что по всей внутренней стороне Фемиды — один большой тропический лес?

Габи пожала плечами.

— Не знаю. Мало информации.

Сирокко усиленно шевелила мозгами. Габи явно ждала от нее решения.

— Ладно. Значит, так. Сперва мы залезем на этот холм и поглядим, что там дальше. А потом, если ничего толкового там не окажется, я бы хотела забраться на одно из этих деревьев. Может, если залезть повыше, что-нибудь разглядим. Как ты считаешь, получится?

Габи внимательно осмотрела ствол.

— С такой гравитацией — нет проблем. Только никакой гарантии, что удастся высунуть голову наружу.

— Знаю. Ладно, полезли на холм.

Холм был круче всей той местности, которую они уже прошли. Попадались участки, где взбираться приходилось на всех четырех точках, — там впереди шла Габи, имевшая больше опыта в скалолазании. Помимо опыта, Габи была миниатюрней, проворней и гибче Сирокко. Вскоре та почувствовала, что каждый месяц разницы в возрасте висит на ней тяжким грузом.

— Ох, ни хрена себе! Ты только глянь!

— Что там такое? — Сирокко была в нескольких метрах позади. Подняв голову, она, естественно, узрела только задницу Габи — причем в весьма необычном и интересном ракурсе. Как странно, подумалось ей, что на всех членов команды мужского пола она уже давно насмотрелась в неглиже, — а вот для того, чтобы увидеть голую Габи, пришлось оказаться на Фемиде. Какая же она странная без волос!

— Наконец-то мы нашли себе славную точку обзора, — сказала Габи, оборачиваясь и протягивая Сирокко руку.

На гребне холма плотными рядами росли деревья, величиной, впрочем, далеко уступавшие тем, что остались позади. Ни одно из них, густо оплетенных вьющимися побегами, не было выше десяти метров.

Сирокко намеревалась забраться на холм, чтобы выяснить, что там на другой стороне. Теперь она это выяснила. Другой стороны у холма просто не было.

Габи стояла в нескольких метрах от края утеса. А Сирокко с каждым шагом открывалась все более широкая и захватывающая перспектива. Когда она встала рядом с Габи, склон утеса по-прежнему был ей виден, — но теперь она отчасти представляла себе и глубину разверзшейся дальше пропасти. Пропасть эта измерялась километрами. У Сирокко аж дух захватило.

Они стояли у края обода — и через всю ширь Фемиды глядели на другую ее сторону. Где-то далеко виднелась тончайшая тень, вполне способная быть близнецом того утеса, на котором они стояли. Выше той линии лежала зеленая земля, что пропадала в белом, затем в сером и, наконец, — пока взгляд Сирокко следовал по пологому склону до полупрозрачного участка в крыше: — переходящая в ослепительную желтизну.

Потом глаза ее вернулись к изгибу отдаленного холма. Ниже земля была еще зеленей — белые же облака где окутывали ее, а где вздымались даже выше их наблюдательной площадки. Все было как если смотреть с горной вершины на Землю, — за исключением одного. Земля казалась ровной только впереди — но не справа и не слева.

Там она закруглялась. Сирокко охнула и выгнула шею, пытаясь выровнять боковой пейзаж, пытаясь не дать тем краям угрожающе над нею возвыситься.

Дыхание перехватило. Она замахала руками, удерживая равновесие, потом опустилась на четвереньки. Подползая все ближе к пропасти, Сирокко продолжала смотреть налево. Там, далеко-далеко, лежала страна теней, казавшаяся ей наклоненной вбок. В ночи там поблескивало темное море — море, которое невесть почему не выходило из берегов и не изливалось прямо на Сирокко. По ту сторону моря была еще одна светлая область вроде той, что лежала прямо внизу, уменьшающаяся на расстоянии. Дальше обзор закрывала висящая над головой крыша, которая, казалось, прежде чем слиться с землей, раздувается. Сирокко понимала, что это всего лишь иллюзия перспективы; в действительности крыша там должна располагаться на той же высоте, что и та, где теперь стоит она.

Они оказались на самом краю одной из областей непрерывного дня. Справа от Сирокко землю накрывала расплывчатая линия раздела — далеко не столь резкая и отчетливая, как при взгляде на планету из космоса, — образующая сумеречную зону километров тридцать-сорок шириной. По ту сторону сумеречной зоны царила ночь — но не кромешный мрак. Там плескалось громадное море, вдвое больше того, что лежало в другой стороне, — словно залитое ярким лунным светом. Искрилось оно подобно бриллиантовой равнине.