Титан. Фея. Демон - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 44

Воздух здесь был неспокоен. Внезапный ветер налетал откуда ему хотелось — и перед путниками то и дело принимались плясать песчаные смерчи.

Вскоре они услышали вой. Гулкий, неприятный — но ничуть не похожий на жуткий ураган скорби из Океана, известный как Плач Геи.

Из рассказов Волынки Сирокко и Габи уже знали, чего следует ожидать. Гребни, по которым они теперь взбирались, были на самом деле покрытыми почвой жилами троса, что под углом в тридцать градусов выходили из земли. Меж жилами свирепый ветер выдул глубокие лощины, также направленные к источнику звука.

Дальше стали попадаться всасывающие дыры — некоторые не более полуметра в диаметре, в другие же запросто могла провалиться титанида. Каждая дыра свистела на свой собственный лад. Получалась дисгармоничная, разупорядоченная музыка, напомнившая Сирокко некоторые еще более невразумительные эксперименты рубежа веков. И на фоне всего этого безобразия звучал непрерывный органный тон.

Титаниды выбрали последний, самый длинный гребень. Твердая и каменистая его почва давно сбросила с себя лишнюю грязь, но самый хребет гребня был очень узок, а глубокие расщелины — напротив, широки. Сирокко очень надеялась, что титаниды знают, когда лучше остановиться. От ветра уже слезы на глаза наворачивались.

— Вот и Место Ветров, — пропела Волынка. — Дальше приближаться мы не осмеливаемся, ибо ветры там столь сильны, что могут тебя сдуть. Но, если спуститься по склону, можно увидеть Великую Плакальщицу. Хочешь, я тебя туда отвезу?

— Спасибо, я лучше пешком, — сказала Сирокко и спрыгнула на землю.

— Я покажу дорогу. — Волынка стала спускаться по склону мелкими шажками, пританцовывая. Казалось, ей трудно удерживать равновесие — но так только казалось.

Догарцевав до отвесной пропасти, титаниды вдоль нее двинулись к востоку. Когда туда же подобрались Сирокко и Габи, обе сразу почувствовали усиление и ветра и шума.

— Если станет еще покруче, — проорала Сирокко, — думаю, нам лучше сдаться!

— Согласна!

Но, добравшись до того места, где остановились титаниды, они сразу же поняли, что идти дальше уже ни к чему.

Оттуда стали видны семь всасывающих дыр — каждая на конце длинной, крутой лощины. Шесть из них составляли от пятидесяти до двухсот метров в диаметре. А Великая Плакальщица легко заключила бы в себе все остальные.

Сирокко прикинула, что от дна отверстия до его верха примерно километр и где-то около полукилометра в его самом широком месте. Овальную форму дыры обуславливало ее расположение меж двумя выходящими из бурой земли жилами троса, что нависали над ней перевернутой римской пятеркой. В месте их стыка разверзлась огромная каменная пасть.

Стены Великой Плакальщицы были столь гладкими, что отражали солнечный свет подобно кривым зеркалам. Ветер заодно со шлифовальным песком не зря трудились здесь многие тысячелетия. Прожилки в темном камне более светлой руды наводили на мысль о перламутре.

Нагнувшись, Волынка пропела Сирокко в самое ухо.

— Ничего странного, — проревела Сирокко в ответ.

— Что она сказала? — захотела узнать Габи.

— Она сказала, что титаниды зовут это место передней промежностью Геи.

— Действительно ничего странного. А стоим мы сейчас на одной из ее ног.

— Точно.

Хлопнув Волынку по крупу, Сирокко снова указала на вершину гребня. Хотелось бы ей узнать, какие чувства вызывает это место у титанид. Благоговейный трепет? Вряд ли. Слишком близко с городом. Разве швейцарцы благоговеют перед горами?

Славно было вернуться в место сравнительно тихое. Стоя рядом с Волынкой, Сирокко обозревала окрестности.

Продолжая аналогию с гигантской рукой, можно было сказать, что они добрались до второго сустава одного из ее пальцев. Плакальщица же располагалась в перепонке.

— А есть другой путь наверх? — спросила Сирокко. — Так, чтобы добраться до лежащей там широкой равнины и чтобы Гея тебя не всосала?

Рожок, чуть постарше Волынки, кивнул.

— Есть, и не один. Эта великая матерь всех дыр самая крупная. По любому из остальных гребней можно добраться до плато.

— Почему же вы меня туда не отвезли?

Волынка удивилась.

— Так ты же сказала, что хочешь увидеть Место Ветров, а не взбираться навстречу Гее.

— Ах да, извини, — признала Сирокко. — И все-таки — какой путь лучше?

— Что, к самой вершине? — широко раскрыв глаза, пропела Волынка. — Я же просто шутила. Ведь ты, конечно, не собираешься туда отправляться?

— Почему? Как раз хочу попробовать.

Волынка молча указала на следующий гребень к югу. Сирокко внимательно рассмотрела землю по ту сторону расщелины. Гребень казался нисколько не сложнее того, по которому они уже взобрались. У титанид на подъем ушло полтора часа. У нее, стало быть, уйдет часов шесть-восемь. Потом еще шесть часов по верхнему участку до плато, а дальше…

С этой точки обзора наклонный трос казался какой-то нелепой горой. Километров пятьдесят он тянулся на свету, а потом уходил во мрак над границей Реи. На протяжении первых трех из этих пятидесяти километров не росло решительно ничего — виднелись лишь бурая почва и серый камень. Потом еще столько же шли одни корявые деревья без листьев. А дальше упрямая растительность Геи все-таки находила себе зацепку. Сирокко не могла разобрать, были там луга или леса. Видно было лишь, что весь пятикилометровый в диаметре ствол троса оплетен зеленью — ржавая якорная цепь океанского судна.

Зелень тянулась до самой сумеречной зоны у рубежей Реи. Границы этой зоны не были четко очерчены — краска словно понемногу смывалась мрачными водами. Зелень переходила в бронзу, бронза тускнела до темного золота, дальше из-под кроваво-красного начинало проступать серебро — а под конец трос обретал цвет облаков с притаившейся за ними луной. Но трос упорно не становился невидимым. Взгляд следовал по его немыслимому изгибу, пока из каната он не превращался в бечевку, в струну, в нитку, прежде чем проткнуть густую тьму нависшей крыши и кануть в отверстии спицы. Видно было, что спица постепенно сужается, но все остальное уже окончательно тонуло во мраке.

— Вполне осуществимо, — обращаясь к Габи, заметила Сирокко. — По крайней мере до крыши. Я надеялась, что здесь, внизу, окажется что-нибудь наподобие механического лифта. Возможно, он тут все-таки есть, но если мы возьмемся его искать… — Широким жестом она обвела всю истерзанную местность. — Уйдут многие месяцы.

Внимательно осмотрев склон троса, Габи вздохнула и медленно покачала головой.

— Я, понятное дело, туда же, куда и ты. Но знаешь, ты просто спятила. Дальше крыши нам все равно не пройти. Ну сама посмотри. Ведь оттуда придется взбираться по отвесному склону — и не просто отвесному, а под сорок пять градусов.

— Ну и что? Альпинистам такое не в новинку. На тренировках ты и сама это проделывала.

— Ага. На тренировках. Метров десять проползала. А здесь-то — пятьдесят, а то и шестьдесят километров. Дальше, правда, полегче — всего-навсего по вертикали. И всего-навсего 400 километров.

— Да, тяжело придется. Но попытаться-то мы должны!

— Мать твою за ногу. — Габи шлепнула себя ладошкой по лбу и закатила глаза.

Все это время Волынка следила за жестами Сирокко и пыталась вникнуть в суть. Теперь же она запела, причем в темпе ларго.

— Ты хочешь подняться по великой лестнице?

— Не хочу, а должна.

Волынка кивнула. Затем нагнулась и поцеловала Сирокко в лоб.

— Черт бы вас всех побрал, — взъярилась Сирокко. — Достали своими похоронными ритуалами.

— Чего это она? — поинтересовалась Габи.

— Да так, ничего. Поехали, пора возвращаться.

Покинув зону ветров, путники остановились. Волынка расстелила коврик, и все присели перекусить. В термосах из ореховой скорлупы оказалась горячая пища. Габи и Сирокко досталась, наверное, десятая ее часть. Остальное слопали титаниды.

До Титанополя оставалось пять километров, когда Волынка вдруг оглянулась, и на ее лице выразилась странная смесь скорби и предвкушения. Она пристально разглядывала темную крышу.