Тысячелетие - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 35

Я молча курила, стараясь изо всех сил прочесть что-нибудь на его карикатурной рожице. И, клянусь, чем дольше я смотрела, тем более человеческой она мне казалось. Мне стало жаль его. Если хотя бы половина из того, что он мне наплел, правда, то на него взвалили куда более тяжкое бремя, чем на меня.

— Ты можешь представить мне какое-нибудь доказательство?

— Запросто. Хотя не гарантирую, что оно убедит тебя на все сто. Ты слишком недоверчива. Но я могу, например, процитировать послание из твоей временной капсулы.

И он это сделал, слово в слово. Я не прервала его даже тогда, когда он упомянул про ребенка и про «не трахайся с ним, если не захочешь».

— А я захочу?

— Об этом я не могу тебе сказать.

— Но ты знаешь.

— Да.

Я опять уставилась на него. Нет смысла по новой углубляться в лабиринт сомнений, по которому блуждал мой мозг, пока я изучала физиономию Шермана, потому что в конце концов я вернулась к исходной точке.

— Большой Компьютер мог рассказать тебе содержание моего послания.

— Думаешь, мог? Несмотря на строжайший запрет Совета?

— Я знаю, что ему это под силу, — а стало быть, мог.

— Замечательно! — Шерман и впрямь выглядел довольным. — Твой подозрительный ум сослужит тебе хорошую службу в ближайшие дни, как не раз уже бывало прежде.

— То есть хорошую не для меня, а для вас с БК. Ты хочешь сказать, что я, как всегда, буду начеку.

— Точно. — Он наклонился вперед, изобразив на лице вполне сносную имитацию искренней озабоченности. — Луиза, тебе, конечно, все это не по душе. Но я и не прошу тебя изменить свое отношение к ситуации. Мне самому она не нравится.

— Тебе? Или Большому Компьютеру?

— Иногда проводить разделение бессмысленно. Но я способен чувствовать. Мне не всегда нравится то, что я делаю, однако я знаю, что иного пути нет. Нам предстоят тяжелые времена. Мы на всех парах приближаемся к неотвратимой катастрофе, избежать которой невозможно. И в то же время выход есть. Мы не достигнем его, пока не разыграем весь этот несчастный спектакль от начала и до конца. Но в конце я выведу человечество к земле обетованной.

— Человечество. Хороший термин и, главное, широкий. Я всю свою жизнь работала во имя спасения человечества. — Я затушила окурок. — Ну и что же будет со мной? — Я не была уверена, что хочу услышать ответ, но не спросить не могла.

— Тебе, Луиза, тоже предстоят тяжелые времена. Подробнее я не вправе рассказать. Но концовка будет счастливой.

— Для меня? — Я не скрывала недоверия. Все что угодно могу себе представить, только не счастливую концовку.

— Счастливее, чем ты когда-либо ожидала. С тебя достаточно?

Для твердолобой, битой жизнью и отпетой пессимистки, думаю, достаточно. По крайней мере мне вдруг непонятно отчего полегчало, хотя я ни на миг не усомнилась в том, что моя собственная концовка будет приправлена изрядной долей горечи. Но чем хорош пессимист: для него и горькая радость- приятная неожиданность.

— О'кей, — сказала я. — И все-таки твои библейские аллюзии ошибочны. Ты говорил, что собираешься вывести нас к земле обетованной. Иисус не делал этого.

Шерман изумился, точно непогрешимый Папа Римский, поставивший на ипподроме не на ту лошадь. Низменная часть меня злорадно ухмыльнулась: быть может, послание Шермана не включало в себя такую реплику?

— Зови меня Моисеем, — сказал он.

Итак, окно «Б». Решение, как и многие другие решения в нашей неформальной организации, было принято в виде консенсуса.

В двадцатом веке существовало государство под названием Китайская Народная Республика. Там царила диктатура пролетариата- более пошлого словосочетания мне не доводилось встречать ни в одном из двух миров, — и решения там принимались в процессе критики/самокритики, диалектического анализа и прочих ученых словечек. Полученный в результате ответ теоретически выражал волю масс. На самом же деле Политически Правильный ответ всегда принадлежал Председателю, кто бы им ни был в данный момент.

Еще в начале моей карьеры в проекте Ворот я заметила, что, формально или неформально, дела у нас вершатся по какому-то определенному образцу. Я не поленилась углубиться в вопрос. Если сложить мои тогдашние выводы с информацией о КНР двадцатого века, можно сформулировать эффективный метод достижения консенсуса: пускайте окружающим пыль в глаза до тех пор, пока они не решат, что вы правы.

Вот я и напылила. Мне даже не пришлось говорить о своем категорическом нежелании идти в окно «В». Просто когда пыль улеглась, как-то само собой оказалось, что наилучший вариант-это окно «Б».

Должна признать, мне немало помогла молчаливая поддержка Шермана. И, разумеется, я понимала: если и теперь вылазка будет безрезультатной, то альтернативы окну «В» больше не останется. Но, как любят говорить путешественники во времени, завтра само о себе позаботится.

Понедельник, 12-е декабря, Оклендский международный аэропорт.

Я уже была здесь в этот день с восьми до девяти утра, но для меня с тех пор прошло двое суток. Не забыть бы, что для Смита прошло всего пять часов. Он наверняка меня узнает, если у него есть хоть какая-то память на лица. Мое лицо и фигуру не так-то легко забыть.

Ворота выкинули меня в одном из укромных уголков центрального здания аэропорта. Я поначалу возражала против такой высадки, не очень-то веря в способность операторов рекалибровать Ворота настолько точно. Но в конце концов махнула рукой: пускай решает Лоренс, на то он и эксперт. Порой приходится полагаться на мнение экспертов. Да и повод показался мне слишком мелким, чтобы применять тактику достижения «консенсуса».

На сей раз Лоренс не подвел. Я очутилась в шести дюймах от запланированного места высадки. И Ворота действительно появились бесшумно, как Лоренс и обещал. Я быстро огляделась кругом, чтобы удостовериться в отсутствии зрителей, и двинулась по коридору к залу, выделенному для закрытых совещаний сотрудников Национального комитета по безопасности перевозок.

Мне пришлось пройти через зал ожидания, битком набитый народом. Завтра-послезавтра толчея здесь будет еще больше. Ведь празднование Рождества, продолжающееся у двадцатников чуть ли не целый декабрь, было в самом разгаре. В зале стояла большая елка, увешанная лампочками, на стенах висели всевозможные украшения. Рождество- время мотовства, путешествий и пьянок. Когда-то его праздновали в честь рождения Иисуса Христа, но к 80-м годам двадцатого века о Христе как-то подзабыли и его место занял новый идол в красном халате и с фальшивой бородой.

Народ кругом хранил приличествующую обстоятельствам мрачность. Особенно угрюмые лица были в толпе, окружившей будку, где оформляли страховку. Во всем здании не нашлось бы сейчас ни одного человека, который не думал бы о недавней воздушной катастрофе. Многие решили приобрести страховочные полисы, хотя на самом деле эти бумажки ни от чего не страховали, а были чем-то вроде пари между вами и крупной компанией. Ставкой служила ваша жизнь, и чтобы выиграть пари, вы должны были умереть. Не исключено, впрочем, что я воспринимала бы игру с полисами иначе, будь у меня наследники.

Пробраться на совещание оказалось легче легкого. Я прошла через серию дверей с табличками: «Вход только для персонала», а у последней двери пообщалась немножко с охранником, в чьи обязанности входило не пускать в зал прессу и прочих любопытствующих. Но меня щедро снабдили удостоверениями, форма на мне была подходящая, и я выучила все имена, какие только годились в качестве пароля. Мы тщательно просканировали ход расследования и установили, кто из его участников обладает достаточной властью для пренебрежения правилами. Поэтому, просияв охраннику фирменным значком и восемнадцатью превосходными зубами, я небрежно уронила, что меня ожидает мистер Смит, — и проникла в зал.

Через несколько минут я из него вышла.

Мое симпатичное платьице, правда, намокло от кофе, но я была довольна собой. Даже Лорел и Харди [11] не смогли бы сыграть это лучше. Самое виртуозное падение на задницу в истории человечества! Поднос полетел точно в цель, так что пленку с «боинга» в ближайшее время никому прослушать не удастся.