Мечтатели - Музиль Роберт. Страница 3

Регина. Мало того, вот увидишь, при Йозефе он вообще притихнет. Будет твердить, будто мы приехали к вам только потому, что здесь умер Йоханнес.

Томас. Увидим, дойдет ли таким манером до крайности.

Регина. Он вовсе не хотел, чтобы все так кончилось.

Томас. А чего же он хотел?

Pегина (с легким презрением, которого Томас не, замечает). Я ведь его соблазнила!

Томас. Ты - его?! Господи, ты же никогда ни за кем не бегала! И за Йозефа пошла, как другие принимают постриг!

Регина. Он неимоверно разволновался, когда мы вдруг снова обрели друг друга.

Томас (поспешнее, чем ему бы хотелось). Ему плохо жилось?

Регина. Ему всегда плохо живется. Если он не может приблизиться к какому-то человеку, то сразу делается как ребенок, который потерял мать.

Томас. Да-да-да... Братские чувства ко всему миру. Всемирный любимец. Он и перед Марией такого разыгрывает.

Регина (невольно вкладывая в свои слова страстное предостережение). Другой человек для него - как одержимость, как болезнь! Он полностью отдает себя в его власть и тотчас должен поставить промежуточное сопротивление!

Томас. Что?.. Сопротивление?

Регина. Не понимаешь. А я не умею объяснить. Ну, сопротивление. Гадкое чувство. Чтобы замахнуться на что-нибудь скверное.

Томас. А вот разные нелепости для тебя бесспорная реальность; ты всегда была такая: чем больше чувствовала, что тебе не поверят, тем реальнее воспринимала это сама. Но он-то не говорит о бесспорной реальности, он твердит одно (передразнивая многозначительный тон): так могло бы быть... В избытке чувства. Намекает на необычайные переживания. Окружает себя и свою жизнь тайной. Регина, ему есть что утаивать?

Регина (близко подойдя к нему; настойчиво). Он будет сломлен и пойдет на отчаянные поступки, если ты станешь ему мешать! Если вынудишь его хоть чуточку отступить от образа, какой он строит перед Марией!

Томас. Но ведь ты не веришь, что он искренен?

Регина. Нет, конечно, это фальшь!

Томас. Ну так что же?.. Говори!

Регина. И все-таки он искренен. (В порыве отчаяния.) Ты разве никогда не слыхал фальшивого пения с искренним чувством?! Отчего же человек с фальшивыми чувствами не может чувствовать искренне? Не думай, что у него это просто самовнушение, в пику тебе! Поверь, человек способен убить себя ради чувства, которое не принимают всерьез!! Люди много чего не принимают всерьез, и все-таки это их жизнь, возьми хоть нас.

Томас (упрямо). Посмотрим, что будет, когда явится Йозеф. (Другим тоном.) Как хочешь, Регина, а я останусь при своем: мы все близки друг другу, как две стороны игральной карты.

Регина (страстно, с насмешкой, страхом и предостережением). Не надо приносить себя в жертву! Гони нас прочь! Ты слишком сильный, чтоб понять слабых. И слишком... чистый, чтоб разглядеть обман.

Томас. А он? Он ведь тоже! Регина, он ведь не умеет лгать! Только...

Входят Мария и Мертенс; ждут, Мария с письмом в руке.

правдивость у него... очень уж замысловатая. Когда-то давно антиподом правды в нем, как и реальности во всяком духовном существе, стала не ложь, а скудость!

Pегина (с упорством). Да, возможно, ты прав; пусть будет, как он хочет.

Мария (мягко и медленно). По-моему, нужно както подготовиться к приезду Йозефа.

Томас (не сразу оторвавшись от своих мыслей, с легкой насмешкой). Ах да, конечно, Йозеф, нужно подготовиться.

Мария. Он может явиться в любую минуту. Ты разве не читал его письмо?

Томас. Нет, забыл. (Поворачивается к Регине.)

Мария. Оно у меня. Йозеф пишет, что едет поговорить с тобой. По его словам, позволяя Ансельму и Регине жить здесь, ты попустительствуешь обольщению и супружеской измене...

Мертенс (Марии). Но о супружеской измене тут и речи нет, я свидетель.

Mapия. И если ты не положишь конец этой непонятной ситуации в твоем доме, он сделает свои выводы.

Мертенс. Я свидетель, что для женщины, которой совесть велит хранить верность покойному, и для мужчины, который с такой добротой заботится о страждущей, столь... э-э... примитивные поступки просто немыслимы.

Мария. Да-да, конечно. Но ведь Томас фактически сам вложил ему в руки это оружие. (Томасу.) Он полагает, что в личной беседе ты, как человек спокойный и рассудительный, поймешь...

Томас. Слушайте, а почему бы нам не уехать? К примеру, на экскурсию?

Мария. Вечером мы все равно вернемся, и он будет ждать.

Регина. Он правда может тебе навредить?

Томас. Конечно.

Pегина (с удовлетворением, какое испытывают и в неприятностях). Значит, определенно навредит; не стоит его недооценивать. Пока внешне все было благоприлично, он, как ягненок, терпел все капризы, отвращение, сцены. Пожалуй, счастье всегда представлялось ему неким усилием. Пусть оно даже утомительно, он готов примириться; а может, все это ему непонятно, и наоборот, до некоторой степени всерьез. Но от малейшего публичного скандала он будет отчаянно защищаться!

Мария. Он уже сейчас зовет ее женой Потифара.

Мертенс. Мученица! Жертва собственной тонкой натуры!

Регина. Но он ведь и про Ансельма говорит, что...

Мария. Тут он сам себе противоречит, потому что одновременно подозревает измену, да?

Регина. Про Ансельма он говорит, что тот поневоле целомудренный... (Выхватывает у Марии письмо.)

Томас. О-о!

Мария. Регина, как ты неделикатна!

Регина. Так ведь это его слова! Что-де Ансельм поневоле целомудренный распутник.

Томас. Любопытно, однако. (Забирает у Регины письмо.) Почему сразу-то не сказали?

Мария. В письме нет слова "распутник"; Йозеф только и говорит, что они друг друга соблазнили и запутали.

Регина. А еще там написано: обманщик!

Томас. Обманщик?.. (Ищет нужное место.)

Регина. На третьей странице.

Томас. Неспособный любить обманщик. Вампир. Авантюрист. Откуда он это взял?

Регина (по-гномъи вздернув плечи). Да ниоткуда...

Мария. Наверно, не стоит так негодовать на него. Он бесспорно уязвлен ревностью, вот и возводит напраслину, чувствуя, что до Ансельма ему как до звезды небесной!..

Томас. В конце концов Ансельму без малого тридцать пять, а чего он достиг?

Мария. Помнится, он был приват-доцентом, как и ты.

Томас. Ровно год, и когда - восемь лет назад! Потом он оставил доцентуру и как в воду канул. Кстати, то, о чем пишет Йозеф, странным образом имеет некую псевдовероятность. (Со злорадством еще раз просматривает те же фрагменты письма.) К Йозефу он подобрался под видом этакого середнячка; участливого друга, полного симпатии ко всему миру; скромного идеалиста... Но мы-то знаем, каков Ансельм был раньше; так какой же он теперь - на самом деле?