День «Д». 6 июня 1944 г. - Амброз Стивен. Страница 81

На разборе полетов 13 августа 1944 г. в Глеб-Маунт-хаус полковые и батальонные командиры 82-й дивизии пришли к выводу: войска должны быстрее сосредотачиваться в местах сбора и уметь находить сброшенное на парашютах снаряжение и оборудование. «Но еще важнее, – отмечалось ими, – использовать ночные часы для захвата ключевых объектов и достижения стратегических целей. С наступлением рассвета действия противника становятся более решительными».

Далее указывалось: «После приземления десантник обязан незамедлительно приступить к активным действиям. Если парашютист «зарывается в землю» и не проявляет упорства, то он неминуемо подвергает себя опасности быть окруженным и уничтоженным. Как только воздушно-десантное подразделение касается грунта, оно овладевает инициативой и должно ее удерживать. В этом заключается успех организации и завершения операции».

Очевидно, что командиры не были довольны тем, как вели себя войска во время высадки. Слишком много солдат пряталось в живых изгородях в ожидании рассвета, а некоторые просто спали. Рядовой 506-го полка Фрэнсиз Палис стал очевидцем, пожалуй, одного из самых распространенных нарушений воинского долга. Он объединил вокруг себя у Вьервиля группу десантников численностью в отделение. Услышав «шум и пение», доносившиеся из фермерского дома, Палис со своей командой решили заглянуть в него. Там компания американцев из двух дивизий допивала бочку кальвадоса (такие бочки можно было найти в подвале любого нормандского фермера), и они, как вспоминает Палис, напились так, как могут накачаться только какие-нибудь деревенские мужики во время субботнего кутежа.

Военный историк Аллен Лангдон попытался объяснить причины поведения американцев, которых встретил Палис, и других им подобных парней, не проявлявших нужного «упорства». Он писал: «Прыжок с парашютом (боевой в особенности) настолько возбуждает, что человек (тем более новичок), совершивший его и оставшийся живым, забывает, для чего он это сделал (в данном случае – бить немцев). Ощущение примерно такое: «Я прыгнул, мне теперь не до немцев – пусть они катятся к черту». Необходимо время для того, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что парашют – это просто средство передвижения. Другая причина… шок от мгновенного перехода из мирной ситуации… в боевую. Поэтому многие десантники в первые моменты после приземления не могут воспользоваться оружием».

Рядовой Дуэйн Берне скорчившись сидел под навесом живой изгороди. Он услышал какой-то шум по ту сторону забора: «Я взобрался на дерево и осмотрелся. В это время немец тоже встал с колен и взглянул вверх. В темноте я едва мог различить черты его лица. Мы долго смотрели друг на друга, потом оба тихо развернулись и двинулись в разные стороны».

О схожих ситуациях могут рассказать многие ветераны. Лейтенант Линн Томлинсон из 508-го полка шел вдоль живой изгороди, как вдруг сквозь кусты увидел четырех немецких солдат: «Они показались мне детьми. Меня от них отделяли каких-то полтора метра. Из-за облака выползла луна, и один из этих мальчишек посмотрел на меня и улыбнулся. И я подумал: если они не будут стоять на моем пути, то и я тоже не перебегу им дорогу».

Рядовой 508-го полка Р. Дж. Ниблас скрылся в живых изгородях, за которыми пролегала мощеная дорога. Ротный приказал ему не стрелять. Ниблас услышал стук подшитых гвоздями сапог и увидел проходящий рядом немецкий дозор: «Это были совершенные юнцы, мы, конечно, тоже не очень старые. Но на меня произвела впечатление их какая-то по-особому заостренная униформа. Мы не сделали ни единого выстрела. И я подумал: «Господи, смогу ли я вот так запросто убить ничего не подозревающих людей» [43] .

Некоторые командиры батальонов и рот распорядились, чтобы солдаты не открывали огонь, дабы не обнаружить свои позиции. Нашлись и такие, кто приказал не заряжать винтовки или автоматы. Десантники должны были пускать в дело либо гранаты, либо ножи. На разборочном совещании в 82-й дивизии такие решения расценили как ошибочные.

Сержант Дан Ферлонг вряд ли согласился бы с этим выводом. После спуска он проник в фермерский дом, который оказался забит немцами. Сержант слышал их голоса. Они, видимо, встревожились, потому что во двор вышел солдат. «Я стоял у стены, – рассказывает Ферлонг, – и когда немец приблизился, мне ничего не оставалось, как ударить его прикладом по голове, добить штыком и мгновенно исчезнуть».

Ферлонг чувствовал себя в ночной темноте одиноким пришельцем, как, впрочем, и сотни других десантников. «Датч» Шульц бродил по окрестностям, пытаясь уловить, откуда доносятся выстрелы. Но прежде чем он смог выйти на американцев, наступила тишина. «Вокруг был такой покой, как будто ты прогуливаешься за городом в воскресный вечер», – вспоминает Шульц.

Конечно, на совещании (август 1944 г.) был проведен серьезный критический анализ высадки. Командиры полков и батальонов готовились к очередной ночной акции, поэтому они сосредоточились на упущениях и ошибках, совершенных в день «Д», а не на взаимных поздравлениях. Воздушно-десантный сброс нельзя считать полным успехом с точки зрения выполнения всех поставленных задач. Тем не менее действия войск в целом оправдывали проведение операции.

Три воздушно-десантные дивизии должны были предотвратить концентрированное контрнаступление немцев против высаживающихся с моря союзнических сил и обеспечить фланговую оборону на участках побережья «Меч» и «Юта». Для 6-й дивизии это означало разрушить мосты через реку Див, захватить мосты через реку и канал Орн, взять под контроль кряж между Див и Орн и уничтожить батарею в Мервиле.

Батарея состояла из четырех орудий неизвестного калибра, размещенных в казематах, и располагалась к востоку от устья Орн на равнинном пастбище. Орудия простреливали все пространство до участка «Меч» и могли остановить высадку на берег 3-й дивизии союзников. Поэтому ликвидации батареи придавалось приоритетное значение. Уничтожить ее предполагалось с воздуха, с земли, а если необходимо, то и огнем корабельной артиллерии.