Граница не знает покоя - Авдеенко Александр Остапович. Страница 4

Выкованные годами его волевые качества и приобретенные военные знания ярко раскрылись в дни войны. Покидая с боями пылающий Севастополь, подполковник Рубцов собрал вокруг себя пограничников, подбадривая их хорошим словом в самые трудные минуты, сурово пресекая малейшие отступления от воинских требований, и вывел всех к Черному морю. Когда фашисты заняли высоты, господствующие над Балаклавской бухтой, преграждая пограничникам путь к Севастополю, подполковник Рубцов и в этом очень трудном положении нашел правильное решение. По его приказу на Золотом пляже Ласпинской бухты, под строениями старого русского кордона, пограничники принялись сбивать плоты из деревьев, срубленных в горах под огнем немцев. Все шло в дело — и ржавая проволока, подобранная на берегу, и гвозди, вытащенные из старых балок, и обрывки пеньковых канатов.

Даже на хорошем моторном катере из Ласпинской бухты в Севастополь не так-то скоро доберешься. Но сколько надо было потратить усилий, чтобы, гребя саперными лопатами и досками, прогнать по морю из Ласпи на мыс Херсонес неуклюжие, кое-как сбитые плоты! Да еще перевезти на них маленькими партиями 130 пограничников!

Великая цель — защищать от врага Севастополь — вдохновляла на преодоление всех трудностей и невзгод. Группа вышла в полном составе на скалистый берег Херсонеса, и вот тогда-то пограничники, участники героического похода, поняли, каким замечательным организатором, несгибаемым человеком является их командир.

Он знал каждого из состава отряда, гордился своими людьми и верил, что в защите Севастополя пограничникам будет принадлежать важная роль.

— Здесь наше место, — обратился Рубцов к личному составу, — у Севастополя. Будем сражаться, мужественно, не посрамим своего честного имени…

Очень трудный и ответственный рубеж обороны получил пограничный полк — от совхоза «Благодать» до обрывистых берегов за старинной Генуэзской башней, где тихая и глубокая Балаклавская бухта, делая крутой поворот к югу, становится открытым Черным морем.

Тут был самый левый фланг огромного фронта Великой Отечественной войны. Фронт этот протянулся от таких же скалистых и обрывистых, овеваемых студеными заполярными ветрами берегов Рыбачьего полуострова, от самых северных пограничных застав, поблизости речушки Западная Лица, до полуразрушенной Генуэзской башни, видной отовсюду на много верст окрест.

Захватив Балаклаву, враг не только мог получить выгодную стоянку для своих легких кораблей, но и немедленно ринуться кратчайшей дорогой на Севастополь, отрезать выход защитникам к морю.

А чтобы враг не смог этого сделать, надо было поставить на оборону Балаклавы воинов высокой закалки. Такими воинами были пограничники.

…Холодным ноябрьским рассветом над зубчатой верхушкой Генуэзской башни затрепетал на ветру алый советский флаг. А когда показалось из-за свинцовых облаков, ползущих к морю, утреннее солнце, фашисты, залегшие на вершинах, господствующих над Балаклавой, обнаружили еще один сюрприз, приведший их в бешеную ярость.

По крепостной стене, что протянулась от башни в направлении Кучук-Мускомия, виднелась большая, хорошо различаемая из немецких окопов надпись: «Смерть фашистским оккупантам!»

Надпись всю ночь выводил на неровных камнях стены, обращенных к противнику, предприимчивый агитатор и организатор политмассовой работы коммунист Гусев. Этого быстрого в движениях, вездесущего бойца в зеленой фуражке хорошо знали не только все солдаты, но и гражданское население Балаклавы. Перебегая и переползая под градом пуль от окопа к окопу, от батальона к батальону, Гусев разносил листовки Политуправления флота, свежие номера газеты «Красный Крым», новые сводки Совинформбюро.

Огромные испытания легли на защитников Севастополя, но положение Балаклавы и ее пограничного гарнизона было еще труднее. Сложность обороны маленького города заключалась в том, что немецкие позиции выдвинулись на вершины, с которых отлично просматривался весь уютный приморский городок, расположившийся по берегам глубокой синей бухты в горной расщелине.

Однажды в Балаклаву, окруженную врагами, прибыли военные инженеры с Большой земли. Они посмотрели оборону города, и один из них сказал:

— Фашисты господствуют над обороняемой местностью, и, чтобы выстоять под непрерывным обстрелом многократно превосходящего противника, сдержать натиск его атак, защитники Балаклавы должны показать величайшее мужество и стойкость.

— Как бы нам трудно ни было, — сказал подполковник Рубцов, — мы с честью выполним приказ командования.

Если проходить левой стороной набережной Балаклавы к морю по направлению к Генуэзской башне, то можно увидеть на верху горы развалины желтенького домика лесника. Из любого окна этого домика просматривается почти весь город с его беленькими и зеленоватыми домиками, прилепившимися под скалами по обе стороны бухты.

Во время боев этот маленький домик облюбовали немецкие снайперы. Выдвинувшись вперед от своих загнутых внутрь флангов, они контролировали всю жизнь города. Поэтому подвоз продовольствия на боевые позиции пограничников, транспортировка раненых, питание людей, — словом, вся работа защитников города была перенесена на ночное время.

Днем можно было передвигаться только под прикрытием гор, в мертвом пространстве, куда не достигали пули врага, канавами, задворками, используя любую ямку, да и то лишь ползком. У всех пограничников на локтях и коленях появились особые перевязки из кожи или брезента, предохраняющие одежду от износа.

А немецкие снайперы наглели все больше и больше. Они убивали детей, выбегавших по неосторожности на улицу в минуты затишья.

Так было, пока в смелое единоборство с фашистами, засевшими на горе, не вступил зачинатель снайперского движения на южном фланге фронта Великой Отечественной войны пограничник Иван Левкин.

До сих пор балаклавцы хорошо помнят этого плечистого, молчаливого и очень скромного сержанта-пограничника с ласковыми выразительными глазами и мужественным лицом. Беседуя с людьми, он говорил очень тихо и никогда не рассказывал о себе.

Снайперская работа Ивана Левкина в Балаклаве началась с того, что он еще до организации особых снайперских позиций стал уходить в вольный, рискованный поиск. С наступлением ночи Левкин подвязывал кожаные нарукавники и наколенники, брал с собой хлеб, патроны и уползал в темноту. За каким-нибудь удобным камнем или кустом, как можно ближе к противнику, невзирая на холод и осенний дождь, он терпеливо дожидался рассвета. А когда начинался рассвет, пограничник выбирал цели повыгоднее, «покрупнее» и точными выстрелами уничтожал офицеров, пулеметчиков, связных. Целые дни проводил Левкин в доблестном и очень опасном снайперском труде. Не раз возле него рвались мины, не раз очереди пуль, выпущенных из крупнокалиберного пулемета, вздымали пыль перед самым укрытием и осыпали снайпера щебенкой, не раз враги, считая, что им, наконец, удалось убить пограничника, подползали поближе, чтобы отыскать его «труп», но они всегда находили свою собственную смерть. Снайпер, будто неуязвимый, оживал где-то под скалой, за камнем.

Слава об Иване Левкине распространилась не только в пограничном полку, но и во всей Приморской армии, обороняющей Севастополь. В числе первых из Пограничников, награжденных боевыми орденами, оказался и знаменитый снайпер.

Позднее Левкина перебросили с фланга в самый центр обороны Балаклавы на борьбу с гитлеровскими снайперами, засевшими в железобетонном доте, устроенном в домике лесника.

Левкин долго присматривался, выбирая позицию поудобнее, и, наконец, определил свое место в одной из комнат верхнего этажа дома райисполкома. Вырванные взрывной волной окна этого дома были заколочены досками. Отсюда, из-за этих досок, Левкин повел наблюдение.

Вскоре снайпер открыл счет мести врагу и на этом участке фронта. Жесткий, сухой выстрел прокатился гулким эхом в пустых комнатах дома, над бухтой и горами.