Карьеристки - Бэгшоу Луиза. Страница 11

Она околачивалась повсюду с этой дерзкой американкой, буквально не расставаясь с ней и заявляя во всеуслышание, что собирается заняться музыкальным бизнесом.

Она была феминисткой. Предательницей.

Ее надо проучить.

Если бы Джилберт Докер увидел, что скрывается под холодной маской Ровены, выставленной напоказ всему Оксфорду, он бы немного расслабился. Работа в его поддержку шла, дело продвигалось.

Правда, никто не знал, что делает Питер Кеннеди.

А Ровена Гордон потеряла контроль над собой.

Она вздохнула, руки Питера двигались от ее бедер к соскам, едва касаясь кожи, он понял, такие прикосновения разжигают ее больше всего. Он был внутри нее, он продвигался все глубже и глубже, словно добираясь до самой сути, где таилось удовольствие, двигался ровно, не сбиваясь с ритма, что вызывало у нее волну экстаза. Он почти кончил, но не давал ей достичь самой вершины.

— Неплохо, да? — насмешливо спросил Питер. — Спать с врагом?

— А я Мата Хари, — сказала Ровена. — Я использую тебя.

Он хихикнул и ответил ей движением бедер, вдавливаясь в тело Ровены, желая вызвать реакцию, которой было бы сказано все.

Ровена застонала от наслаждения, в голове образовалась звенящая пустота. Стоило ей взглянуть на Питера, и она забывала о своей вине, о ревности — Питер продолжал встречаться с Топаз. О стыде. И о горько-сладкой радости, возникавшей при каждом его появлении.

Всякий раз Ровена говорила себе: последний раз.

Но ни одна встреча не становилась последней.

Ровена просто не могла справиться с собой. Все юные годы заточенная в женской монастырской школе, девственница, Ровена презирала мальчиков, и ни на кого ее тело не реагировало, как на Питера. Она была холодная девочка, с характером — замкнутая, гордая. Топаз Росси стала ее первой по-настоящему близкой подругой. Ради дружбы Ровена пыталась скрыть свои чувства. И даже отвергла Питера тогда, на балу.

Но не смогла справиться с желанием.

Ровена предала Топаз, найдя для этого тысячу извинений. Топаз слишком вульгарна для Питера. Она не подходит ему. Иностранка. И очень бедная. А она, Ровена, — само совершенство: из той же страны, того же круга, того же класса. Кеннеди — джентльмен, она — леди. Предрассудки, с которыми Ровена боролась всю жизнь и которые всегда презирала, она использовала теперь, чтобы убедить себя — она поступает правильно. Ровена держалась с Топаз сухо, отмалчивалась, когда подруга пыталась поговорить. Уверяла себя, что дружба с Топаз — ошибка с самого начала, они слишком разные.

— Еще раз, — попросила Ровена, и ее соски от удовольствия вздыбились. — Ну еще раз, еще раз.

— Ты просто чудо, — возбужденно шептал Питер. Это правда. Она так естественна в сексе. Вздрагивает от каждого прикосновения, что дико возбуждает его, отзывается на малейшую ласку, на каждый горящий взгляд, каждое прикосновение пальцев.

Даже в самый первый раз она достигла наивысшего удовольствия.

И это холодная надменная Ровена Гордон!

Кеннеди ухмыльнулся, проникая в нее все глубже. Жизнь полна сюрпризов.

Топаз Росси шла вдоль Брод-стрит, к Крайстчерч. У нее было хорошее настроение. В отличие от студентов-англичан, воспринимающих окружающее как само собой разумеющееся, красота Оксфорда ее просто очаровывала. По сравнению с маленьким городком в Нью-Джерси это — другая планета, думала Топаз, через решетчатые железные ворота глядя на Тринити-колледж, пронесший безукоризненную красоту через века, на внушительные бюсты римских императоров, обрамлявших вход в Театр Шелдона.

Мимо проносились на велосипедах студенты, их черные плащи раздувались на ветру. Они двигались в «Блэкуэлл», университетскую книжную лавку, где можно свободно рыться на полках. Она улыбнулась: интересно, выберут они скучнейшие учебники или низкопробные романы с множеством сексуальных сцен?

Она повернула вниз, к главному входу, заглядывая во дворик библиотеки Бодли, главной в Оксфорде и одной из самых прекрасных в мире. Топаз обошла несколько раз вокруг, любуясь красотой, но отсюда книги выносить нельзя, и она редко пользовалась этой библиотекой. Топаз — современная девица и предпочитала заниматься в своей комнате, с чашечкой кофе, слушая Арету Франклин.

Две внештатницы, работавшие на «Червелл», помахали ей. Девушки писали для странички по искусству и о работе студентов.

— Ну как репортаж? Продвигается?

— Хорошо, — ответила девушка помоложе. — Вчера вечером здесь была интересная группа с Уэст-Энда, они ищут таланты. И я собираюсь взять интервью у Мэри Джексон, их руководителя.

— Короче говоря, она хочет, чтобы ей выделили место в следующем номере, — ухмыльнулась подруга.

Первая толкнула ее локтем.

— Ну что же, посмотрим, когда получим материал, — сказала Топаз, ощущая себя очень взрослой. Ей не хотелось портить кому-то настроение. Она собиралась встретиться с Питером и не могла дождаться момента. Жизнь так хороша.

Девушки помахали ей рукой и ушли.

Топаз откинула с лица рыжие кудри. Некоторым американцам здесь очень тяжело учиться. Не понимая английского юмора, они уезжали из Оксфорда в полном убеждении, что местные терпеть не могут иностранцев, особенно американцев.

Топаз думала иначе.

«А может, просто Ровена заставила меня увидеть все другими глазами? — подумала она. — Или Питер».

Кожа все еще хранила память о его утренних ласках. Особенно там, где он слизывал шампанское.

— Поздравление с завершением второй статьи для национальной газеты.

Эта статья тоже получилась. И она отправит ее сразу, как только выйдет первая, значит, после выборов. Ровена уже будет радостная, взволнованная, перестанет нервничать, выйдет из стресса, а то в последнее время она какая-то странная, отчужденная.

Топаз задержалась на секунду на Ориел-сквер, что у заднего входа в колледж Питера, она думала о статье, о любовнике, о подруге — все крутилось в голове одновременно. Мягкое солнечное тепло припекало затылок, ей казалось, она купается в ванне, наполненной чистым счастьем.

Ровена снова ощутила ком в груди. Она не могла ни дышать, ни плакать.

— Нам надо остановиться, — сказала она тихо. — Я не должна была на это идти.

Питер предложил ей сигарету, но она покачала головой.

— Но ты же пошла, — сказал он.

Он ощущал свою власть над ней. Каждый раз заставлял ее преодолевать колебания, заглушать голос совести, все отбросить. Это льстило его тщеславию: он занимается любовью с обеими — с Топаз Росси и Ровеной Гордон — в один день.

Он никогда не говорил об этом с Ровеной, но она знала. Конечно, знала, что он встречается с ее лучшей подругой. А это очень важно.

— Я обещал тебе закончить с Топаз, но постепенно, — продолжал Питер. — Я думал, мы договорились.

Ровена молчала, уставившись в стену. Стыд, боль и неукротимое желание смешались внутри.

— В чем дело? Выборы? — строго спросил Питер. — Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Я обязан сдержать слово. И происходящее между нами не имеет никакого отношения к политике.

Ровена покачала головой.

Они оба понимали, что их секс так хорош особенно из-за того, что они противники. Это добавляло остроты.

— А как насчет твоего слова Топаз?

— Ты сама вчера говорила — в последний раз, — жестоко бросил он ей.

Ровена покраснела. Да, правда, она снова сдалась, отчасти потому, что ее тянуло к нему, отчасти оттого, что он сам не хотел оставить ее. Он забирался к ней по наружной трубе, влезал в окно, присылал красные розы и марочное шампанское. Он усаживался рядом с ней за едой. Поджидал возле швейцарской, когда она приходила за утренней почтой, был настойчив и одновременно романтичен, как лорд Байрон. С большим облегчением она сдавалась ему и позволяла делать то, чего жаждала сама.

«Мы учимся в одном колледже, — думала Ровена. — Я все равно не смогу от него избавиться».

Но вслух сказала: