Карьеристки - Бэгшоу Луиза. Страница 34

— Не могу поверить, — сказал Джош Оберман, вынимая маленькое яйцо Фаберже. — Не может быть, мне ведь так хотелось.

— Взгляни, Джо, — Натан Розен показал потрепанный футбольный мяч с автографами всей команды «Джайентс».

Гости принялись за еду, и воцарилась тишина.

Топаз ничего не могла есть. Она ковыряла в тарелке, пытаясь удержаться и не смотреть на Ровену. Отвращение, которое она испытывала, узлом стянулось в желудке, переворачивая нутро. Боже, все такая же! Английская, холодная, высокомерная. Потрясающе красивая, с совершенным чувством вкуса. Ровена могла надеть на себя столько рубинов, сколько хотела, и ей здорово, а Марисса выглядела в своих украшениях вульгарно. Ну посмотрите на нее, она ни на кого и ни на что не обращает внимания.

«Я поклонялась тебе, ты, ненавистная сука, — думала Топаз, задыхаясь. — Я делилась с тобой всеми секретами, а для тебя это ничего не значило».

Она почувствовала такую слабость, что подумала — сейчас расплачется. Горькая боль от предательства Ровены снова накатила на нее. Ужасная боль от предательства единственной подруги. Ровене она доверяла как себе, именно эта боль научила: дружба — сплошное притворство, и единственный человек в мире, кому можно доверять, — она сама.

Ровена вдруг выпрямилась, выпятив грудь. Она решила не показывать, насколько ей плохо, чувствуя, как голубые жесткие глаза Топаз Росси буравят ее шею.

Да, она предала подругу, обманула ее, увела любовника и оправдывалась перед собой принадлежностью к своему классу. Как и отец, отказав непокорной дочери в помощи. Во всем виновата система, ее Ровена отвергала как архаичную, отжившую — остатки британской империалистической фанаберии, которую следует забыть.

«Но ты воспользовалась этим при первом удобном случае — против итальяшки», — ворчливо упрекнул тихий внутренний голос. Ровена потрясла головой, желая отбросить прошлое. Она больше не будет думать о Топаз! Чего ради смотреть на нее? Столько воды утекло, разве нет? Боже, в колледже они были совсем детьми.

Гнев пополам с виной. Ужасный заголовок в газете «Червелл» вдруг вспыхнул перед глазами.

Ровена отодвинула стул, поднялась, поправила фалды платья. Пар тридцать мужских глаз неотрывно следили за движением ткани вокруг ее бедер.

В атмосфере возникла напряженность. Главное блюдо еще на столе, что она делает?

— Садись, — прошипел Джош Оберман.

Ровена не слышала босса, направилась туда, где сидела Топаз, и какая-то женщина вскочила со стула поздороваться с ней.

Совсем недалеко сидела Марисса Мэттьюз, охотничий нюх которой был безупречным: что-то не так. А это «не так» — самое то для колонки сплетен в номер за пятницу. Она напряглась, боясь пропустить хоть слово.

— Ты, Ровена, наверное, чувствуешь себя, как в аду, — с горькой сдержанностью сказала Топаз, — еще бы — проводить вечер в гостях у этих низких буржуев, сидеть за одним столом с ними и есть то же, что они.

— Я вижу, у тебя отлично идут дела в «Америкэн мэгэзинз», Топаз, — ровным голосом проговорила Ровена. — Хотя ничего удивительного — в журналистике проститутки быстро поднимаются вверх. Ну и как, спать с интервьюируемыми — высший класс?

— Неудивительно, что и ты преуспеваешь в своем бизнесе, Ровена, — ответила Топаз, едва сдерживая ярость. — В этой сфере очень мало женщин, так что ты можешь внести достойный вклад в дело феминизма, помогая мужикам заниматься их хеви-метал.

Они сверлили друг друга взглядами, скованные присутствием блистательной толпы.

— Здесь мое поле, — прошипела Топаз.

— Было твое, — резко ответила Ровена.

Обе девушки молчали. Потом медленно отвернулись друг от друга, и Ровена отравилась на свое место.

Майкл Кребс осторожно пробирался к Ровене сквозь танцующих. Он не любил танцевать, но ему нравилось смотреть, как его красивая женщина грациозно вращается в объятиях то одного, то другого магната. Ее интеллигентность и ее самообладание завоевали Нью-Йорк. Мужчины думали, что она снежная королева, а он-то знал лучше.

— Ты не против, если я помешаю? — сказал он известному кинорежиссеру, тут же разозлившемуся — он хотел обсудить с Ровеной какой-то новый проект.

Ровена, искавшая Майкла весь вечер, попыталась остановить себя и не таять сразу в его руках. Майкл не любил эмоций, он требовал полной отрешенности, и, возможно, именно эта способность помогала ему выкинуть из головы обручальное кольцо, поблескивавшее на левой руке, подумала Ровена с новой мукой.

Кребс легко закружил ее в спокойном ритме вальса, положив руку на талию. Он почувствовал реакцию ее тела на прикосновение, как будто через нее прошел электрический ток. И его плоть отозвалась. Сила вожделения пугала, он знал: стоит ему просто взглянуть на нее — она сразу тает.

— Ты замечательно выглядишь, — тихо сказал он ей.

— Спасибо, Майкл, — ответила Ровена, решив держаться спокойно. — Ну что за прием!

— Да, — сказал Кребс обычным тоном. Мы встретимся с тобой в вестибюле через десять минут. Не извиняйся перед Джошуа, а просто спускайся.

Ровена почувствовала знакомые признаки нахлынувшей страсти.

— Но я не могу… — пробормотала она.

— Можешь, — заявил Майкл Кребс.

И Ровена, увидев решительный блеск темных глаз, жесткие с проседью волосы и красивое безразличное лицо, поняла: она сделает все, что он захочет.

— Но ведь вечер… — попробовала она слабо возразить.

— Я знаю, что сейчас будет, — прошептал Майкл ей в ухо. — Так что тебе незачем оставаться и смотреть. В третьем акте все спустятся на четырнадцатый этаж, там сделан каток. А в четвертом акте все поднимутся в сады на крыше, а оттуда на вертолетах гостей перекинут на частный стадион Алекса Мартина, посадят в два самолета, отвезут на танцы во Флориду и вернут обратно.

— Ты шутишь! — выдохнула Ровена.

Кребс нетерпеливо пошевелил рукой.

— Нет, не шучу, но я хочу тебя, и ты никуда не поедешь.

Он еще раз посмотрел на девушку, на ее светлое платье с розочками, на рубины, сверкающие на длинной шее. Она вернулась к себе настоящей. Все эти маленькие аристократки из богатых семей, поиграв на стороне, возвращаются. Она истинная представительница своего класса, европейская леди, о которой Кребс мечтал еще в колледже. Если ему случалось поговорить с такой, он бормотал и заикался, а сейчас он достиг всего, чего хочет она, и в этом новом мире, где класс как таковой не ставится ни во что, он — лорд, а она — крестьянка.

Майкл Кребс, мужчина вдвое старше Ровены Гордон, ее наставник в бизнесе и учитель в сексе.

Он прикоснулся пальцами к ее груди и почувствовал, как Ровена невольно вздрогнула. Он возьмет ее вот такой, не даст ей раздеться. Он хочет увидеть эту английскую леди в прекрасном бальном туалете на коленях перед ним с его плотью во рту. Он жаждет увидеть, как стараются ее теплые мягкие губы и страстный язык, и он кончит… Это первое. А потом, немного позже, он заставит ее поработать руками и губами, снова привести его в полную готовность.

Чтобы он смог поставить ее в постели на четвереньки, задрать этот элегантный шифон и овладеть ею. Выбить из нее эту британскую сдержанность. Ровене Гордон придется как следует ублажить его. Она должна заработать свой секс.

Топаз пристегнула ремень, когда самолет взмыл в небо над Нью-Джерси. У нее появилось второе дыхание без всяких наркотических таблеток, которые глотали большинство гостей. Стюардессы в синей форме расхаживали по широким проходам частного самолета, предлагая пассажирам орхидеи, сигары и крошечные бутылочки с коньяком.

Марисса, страшно возбужденная ссорой, о которой поведает всему миру, уже позвонила обрадовать «Фрайди пипл».

Топаз знала о горячем желании Мариссы и ухмылялась: пусть в этой войне будет только один победитель. Нью-Йорк — ее беговая дорожка, она родилась и выросла в Америке, а эта высокомерная сука здесь просто не выживет. Все заметили — Ровена Гордон не дождалась конца вечера, а Топаз успела переделать столько дел…