Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 16

Теперь радио бубнило постоянно — как и раньше, через каждые полчаса оглашали краткие фронтовые сводки, развлекательные программы отменили, новости дня вообще отсутствовали. Передавалась только классика и военная музыка, но перебоев в вещании не было — значит, станции полностью под контролем.

Работа двигалась, но я не скажу, что это была «канцлерская работа» — за последние годы я неоднократно наблюдал, как трудился Гитлер. Собственно, к нему стекалась вся информация о жизни Германии — экономика и производство, доклады полиции об умонастроениях, документы МИД, важнейшие данные разведки и так далее. Фюрер был очень трудоспособен, читал быстро, делал пометки, диктовал секретарям ответы на письма.

А я сейчас занимался в основном сбором сведений о развитии плана «Валькирия» и руководством «Организацией Тодта» вкупе с собственным министерством — Аппель в одиночестве не справлялся, компетенции не хватало — издержки моего прежнего решения замкнуть управление военной промышленности на самого себя и решать важнейшие вопросы «в ручном режиме».

«Организация Тодта», как крупнейшая строительная государственная монополия, играла в «Валькирии» одну из ключевых ролей. Не столь важную, как Армия резерва генерал-полковника Фромма, но и не второстепенную. Гражданская инфраструктура переведена в режим особой ситуации, усиливается штат на электростанциях, берутся под охрану плотины и шлюзы, дополнительный надзор за автострадами, мобилизованы строительные части на случай разрушения важнейших объектов — в движение приведены десятки тысяч человек.

Я быстренько набросал от руки «Чрезвычайную директиву» по ОТ с приказом беспрекословно выполнять все распоряжения нового правительства Германии — при этом отлично понимая, чем рискую, если мрачные пророчества Аппеля сбудутся. Отправил распечатать на машинке и затем разослать телетайпом по всем территориальным управлениями. Привычно написал в конце «Хайль Гитлер!» и тут же зачеркнул.

Сам Аппель не отрывался от телефонной трубки, стараясь убедить руководителей промышленности, что управление остается в наших твердых руках. Говорил с главным конструктором «Фокке-Вульф» Куртом Танком, с Круппом и доктором Порше, с Эрвином Адерсом и Вилли Мессершмиттом — все до единого были до паники встревожены сегодняшними событиями и требовали прямых указаний «досточтимого министра Шпеера». То обстоятельство, что я находился на связи, обнадеживало — значит, доктор Шпеер к «заговору гауляйтеров» непричастен и остается должностным лицом, способным принять на себя ответственность.

Как же они предсказуемы. Это страшное слово — «ответственность». Потом всегда можно сказать, что мы всего лишь выполняли приказы и ничего не знали…

Да какая, в сущности, теперь разница? Мое имя в любом случае попадет во все учебники истории, пусть даже в качестве «однодневного канцлера». Хоть это утешает.

Рейнхард Гейдрих объявился к пяти вечера, запредельно вымотанный, бледный, но сохранявший достаточно бодрости, чтобы не повалиться с ног прямо сейчас.

— Олендорф вечером улетает в генеральный комиссариат Вайсрутения, — прямо с порога сообщил обергруппенфюрер, — с оперативной группой. Мы обязаны в точности знать, что же там произошло… Все вон!

Последняя реплика относилась к Дитмару, его помощникам и армейцам. Аппель тоже засобирался покинуть кабинет, но Гейдрих его окликнул:

— Вы, айнзатцгруппенляйтер, останьтесь. Или теперь прикажете обращаться к вам как к господину рейхсминистру?

— Как к исполняющему обязанности. — Аппель не остался в долгу. — И не сказал бы, что мне это нравится.

Я быстро понял, в чем причина необычной развязности Гейдриха — от него хорошенько несло коньяком. Понимаю. День выдался нелегкий.

Он плюхнулся — именно плюхнулся, другого слова не подобрать — на канапе. Вытер лицо ладонью — жест совершенно плебейский, окопный.

— Вена, Гамбург, Дрезден, Кёнигсберг и практически весь север у наших ног, — объявил обергруппенфюрер. — О Праге я вообще не говорю. Существенные осложнения в партийных центрах, Нюрнберге и Мюнхене, а также во Франконии. Гауляйтеры Пауль Гислер, Штрейхер и Карл Валь очень быстро сообразили, чем грозят им лично события в Берлине… Там стрельба.

— Догадываюсь, — буркнул я. — Мне доложили, что группенфюрер Валь забаррикадировался в административном здании НСДАП.

— Выкурим, — отмахнулся Гейдрих. — Дело нескольких часов. Взяли Роберта Лея, с этим пьянчугой оказалось проще всего, кажется, он до сих пор не осознал, что стряслось.

— Сколько арестованных?

— Чуть больше тысячи, и это далеко не предел… — дернул плечом Гейдрих. — Поймите же, мы стали заложниками положения: нация услышала о партийном мятеже, причем в самых ужасающих формулировках. Люди, что вполне естественно и объяснимо, ждут самых беспощадных мер. Нам необходимо соответствовать текущему моменту. Раздавить гидру. Без сантиментов.

— Этого я и боялся больше всего. — Я сокрушенно покачал головой. — Кровь, кровь и еще раз кровь. Не боитесь, что в итоге мы получим то же, что было у русских шесть лет назад? Бойню?

— Ничуть не боюсь, — невозмутимо ответил Гейдрих. — Открою вам небольшой профессиональный секрет: в РСХА с огромным вниманием изучали устроенную Сталиным «Великую чистку» тридцать седьмого и начала тридцать восьмого годов. Выводы сделаны. Помимо очевидных плюсов в виде окончательного подавления оппозиции в армии, в среде чиновничества и партии, большевистский режим совершил непростительную ошибку: карательная система в самом буквальном смысле сорвалась с цепи. Особенно это было заметно на уровне исполнителей среднего и низшего звена — Кремль отправлял на периферию директивы с лимитами: расстреливать не больше, чем приказано. Исполнители наоборот, требовали от верхов эти лимиты увеличить… У нас такое исключено, и вы знаете, почему.

Я согласно кивнул. Национальные особенности, ничего не попишешь — верховная власть в Германии может быть сколько угодно неэффективной, малокомпетентной и даже шизофреничной, но исполнители на местах будут реализовывать спущенные с вершины Олимпа приказы беспрекословно и в точности — какими бы идиотскими таковые ни выглядели.

В этом наше преимущество. И наша беда — достаточно вспомнить события последних лет.

— Если хотите, — продолжил Гейдрих, — я распоряжусь прислать вам составленное VI управлением РСХА секретное коммюнике по тогдашним событиям в России. Узнаете много интересного и поучительного.

— Только не сейчас, — незамедлительно отрекся я. — И даже не в ближайшие дни. У меня достаточно других забот!

— Не сомневаюсь, — усмехнулся обергруппенфюрер. Встал. — Господин рейхсканцлер… Что ж, вынужден откланяться, дел и впрямь невпроворот. Поскольку это еще далеко не финал спектакля.

И быстрым шагом вышел из кабинета. Заглянул озадаченный Дитмар — можно возвращаться на рабочие места?

…До позднего вечера канцлерский кабинет посетили многие важные персоны. Из Эссена срочно прилетел (точнее, был доставлен сотрудниками СД) Альфрид Крупп, и мне удалось уговорить его занять пост министра вооружений и боеприпасов, тем более что промышленник уже несколько месяцев являлся моим консультантом, а заодно и главой Имперского совета вооружений. Следует отметить, что Альфрид был крайне осторожен и на прозвучавшее предложение вначале дал расплывчатый, ни к чему не обязывающий ответ. Прозрачно намекнул: пока не прояснена судьба фюрера, говорить о занятии столь важной должности рано. Заодно припомнил судьбу Фрица Тиссена, едва успевшего в 1939 году унести ноги в Швейцарию, спасаясь от гнева Гитлера.

Пришлось покривить душой и заверить Круппа, что фюрер погиб — я подсознательно считал это свершившимся фактом, да и логика подсказывала, что брошенные на поиски «Кондора» колоссальные силы обязаны были показать положительный результат. Однако, пока царит полная тишина. Олендорф тем временем отправился в Молодечно.

Больше всего запомнился визит Генриха Мюллера — человека неразговорчивого, не слишком привлекательного внешне (глубоко запавшие карие глаза, гладко зачесанные темные волосы, грубая нижняя челюсть, больше подошедшая бы крестьянину или гамбургскому докеру), но в своем деле незаменимого. Гейдрих рекомендовал группенфюрера с наилучшей стороны — идеальный исполнитель, аполитичен, профессионал высочайшего класса.