Не бойся, малышка - Тарасова Ирина. Страница 38

Она медленно перевела на него взгляд, но он был отсутствующим, словно мыслями она была не здесь.

— Интересно. Никак не определю вкус, — сказала она и вновь пригубила вино.

— Закрой глаза, чтобы тебя ничто не отвлекало.

Таня повиновалась. Ее ресницы легко подрагивали.

— Пей и говори, что чувствуешь, — сказал он, продолжая любоваться ее профилем в отблесках пламени костра.

Она сделала глоток, помолчала, вероятно пытаясь найти правильные слова.

— Не знаю… Вкус кислый и горький, пряный и еще какой-то… Я и слов таких не знаю, — сказала она, открыв глаза.

— Да… — сказал Максим и тоже сделал глоток. — Вкус настоящего вина может передать лишь музыка.

— Или краски… — добавила Таня, повернувшись к нему. — У нас однажды было такое занятие… Наш педагог по рисованию включил «Queen», и мы должны были нарисовать музыку.

— Ну и как?

— Фигня какая-то получилась. Краски — это те же ноты. Мне кажется, я даже нотную грамоту не одолела. И вообще, у меня такое ощущение, что за что я ни возьмусь — ничего толком не знаю.

— Узнавание — самое увлекательное занятие.

— Я помню. Но чтобы узнавать, надо много чего знать. Правильно?

Максим усмехнулся:

— Почти что.

Он допил вино, поставил бокал в дорожную корзинку. Таня протянула ему свой пустой бокал.

— Еще?

— Да.

— Хочешь распробовать?

— Хочу.

Максим налил ей полбокала и стал наблюдать, как она пьет маленькими глотками. Она опять прикрыла глаза, тень от длинных ресниц упала на щеки. Ресницы подрагивали, придавая ее лицу особое выражение беззащитности, незащищенности.

— Все равно я не нахожу правильных слов, — сказала она, открыв глаза.

Она протянула вновь опустевший бокал Максиму. Ее пальцы были холодны. Максим встал, подошел к костру, подбросил несколько сухих веток. Огонь взметнулся вверх. Недолго постояв у костра, он вернулся и сел рядом с Таней. Она легла на спину, положив голову на его вытянутые ноги.

— Мне так хорошо, — прошептала она.

Он осторожно провел пальцами по ее волосам. Таня закрыла глаза. Максим не мог отвести от нее взгляда. В свете костра ее волосы полыхали ореолом. Она была похожа на спящую царевну из сказки.

— Ты как спящая красавица, — сказал он, наклоняясь.

Таня ничего не ответила, и только легкая улыбка скользнула по ее губам.

— Знаешь, — сказал он, — я снова чувствую себя мальчишкой. Глупым сентиментальным мальчишкой, который исподтишка, чтоб никто не узнал, читает сказку.

— Андерсена? — рассмеялась Таня.

Максим, не раскрывая рта, машинально провел языком по своим зубам. Почти треть из них были новыми, из хорошей дорогой металлокерамики.

— Да… — сказал Максим и продолжил: — У нас в Суворовском была библиотека. Стащил я как-то книжку. Синий переплет, толстая, в триста страниц, не меньше…

— Я знаю такую. — Таня открыла глаза, попыталась приподняться.

— Лежи, — жестом остановил он ее.

— Баба Софа мне такую читала, — с легкой грустью сказала Таня. — Книжка старая была, потрепанная. Без картинок, но я ее любила. — Таня лежала на спине. Ее глаза были широко распахнуты, и в них застыла печаль. — Плакала, когда девочка со спичками замерзла. И когда самому любимому лебедю рукава рубашки не хватило. Почему так? — спросила она, обращаясь скорее к темнеющему небу, нежели к Максиму. — Почему любимых всегда заставляют страдать?..

— Не знаю… — ответил Максим.

Они помолчали. Огненный шар солнца медленно опустился на остроконечные верхушки деревьев.

— Я тоже плакал над «Девочкой со спичками», — сказал после продолжительной паузы Максим. — «Двенадцать лебедей» тоже мне нравилась. А потом я увлекся Гомером. У матери была большая книга в черной обложке. Неохота дома сидеть — иду на реку, в сумке книга. Сижу, читаю. Парни со двора смеялись, а потом, когда я вслух стал читать, им понравилось. Но сначала, конечно, подрался, нос одному здорово расквасил. Я всегда умел за себя постоять.

— «И, обратясь к женихам, он воскликнул: «Новую цель, в какую никто не стрелял до меня, выбрал теперь я. И в этом мне Аполлон должен помочь», — нараспев прочла Таня, села и, улыбаясь, добавила: — Переврала все, конечно. Мы в школе постановку по Гомеру делали. И ту книжку, о которой ты говоришь, я знаю. Наша училка по «литре» на «зарубежке» была продвинутая. Год всего в школе пробыла, а всех нас книжками заразила.

— Ну я привитый, — усмехнулся Максим. — Не замерзла?

Таня огляделась вокруг, словно только что проснулась. Солнце уже почти село. Воздух пах сыростью. Огонь в костре медленно угасал. Она поежилась.

— Подкинуть дров? — спросил Максим.

— Не хочется двигаться. Так бы всю жизнь… — вздохнув, ответила Таня и обняла себя руками. — А вообще-то холодно.

Они перенесли плед поближе к костру, сели с подветренной стороны. Таня прислонилась головой к плечу Максима, он обнял ее за талию. Они сидели молча, глядя на колеблющееся пламя. Сумерки сгустились, и огонь, казалось, стал ярче.

— Помню, мне баба Софа еще про птицу счастья читала. Как мальчик с девочкой все искали, искали… вроде так и не нашли, — сказала Таня.

Максим чуть отстранился и взглянул на нее. В свете костра она показалась ему старше.

— Я тоже помню… — подхватил Максим. — Не нравилась мне эта история. Фальшивая и с плохим концом. Еще дров принести? — спросил он, но так и не двинулся с места.

— Не надо, — ответила она и, подтянув к себе колени, обхватила их руками. — Я точно знаю, что счастье есть, и никаких птиц за хвост хватать не надо, — сказала она, пристально глядя на огонь. — Вот, например, я точно знаю, что сейчас я счастлива. И вчера, и когда жюльен ела и китайские пельмени. Мне с тобой так хорошо…

Максим не ожидал услышать от нее такое. Он опять прижал ее к себе и поцеловал. Таня закрыла глаза и замерла, удовлетворенно вслушиваясь в ровный ритм его сердца. Он погрузил свои пальцы в ее мягкие волосы и шумно, через ноздри, вдохнул ее запах. Таня открыла глаза и прошептала:

— Ты только меня не торопи.

— Не буду, — пообещал он и провел рукой по ее груди.

Таня вздрогнула. Не дав ей опомниться, Макс принялся расстегивать на ней рубашку.

— Не надо, — выдохнула она, и он почувствовал, как напряглось все ее тело.

— Не волнуйся, — сказал он и погладил ее по плечу. — Я ничего не сделаю, если ты сама не попросишь. Договорились?

Максим заглянул в ее тревожные глаза и смотрел так долго, пока не увидел согласия. Он провел указательным пальцем по ее губам, вниз, по подбородку, шее, к ложбинке между ее грудей. Наклонившись, он взял в рот сосок. Таня сидела напрягшись и ничего не ощущала, кроме холода и страха. Он долго ласкал языком ее сосок, теребя другую грудь рукой, потом надавил на плечи, пытаясь опрокинуть на спину.

— Я замерзла, — тихо сказала она.

Он вздрогнул, будто его окатили водой. Таня запахнула рубашку, и ее пальцы ловко пробежались по пуговицам.

— Ты не сердись, — сказала она, поправляя одежду. — Мне надо привыкнуть. Я ведь ни с кем…

Не закончив фразы, Таня замолчала. Она хотела сказать, что еще ни с кем не была близка, но тут же осеклась, поняв, что лжет.

— Совсем?..

— Да, — потупясь, сказала она. Лицо Кольки в мелких каплях испарины предстало перед ее мысленным взором. — Не надо, пожалуйста, не надо, — словно сбрасывая воспоминания, затрясла она головой. И, не поднимая глаз, повторила: — Не торопи меня… пожалуйста.

— Ладно, — серьезно сказал Максим и шутливо добавил: — По коням. Доставим вас, гражданка, на место дислокации.

Таня подняла с земли плед, встряхнула и свернула его.

— Куда положить? — спросила она Макса.

— В машину кидай.

Он поднял дорожную сумку, в другую руку взял недопитую бутылку и пошел к застывшей в ожидании «Волге».

Таня раскидала ногой тлеющие угли и, еще раз взглянув на тонущий в сумраке пейзаж, поспешила к машине. Она открыла заднюю дверцу и положила плед на сиденье. С легким щелчком отворилась передняя дверца. Максим сел на водительское место и повернулся к Тане. Его взгляд был теплым и нежным. В сумраке салона Максим показался ей особенно близким и родным, и с легким чувством сожаления она вспомнила о своем невольном вранье.