На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Ваупшасов Станислав Алексеевич. Страница 56

В мирное время пограничники охраняют границу, во время войны воюют. Так повелось издавна в советских пограничных войсках, комплектуемых, как правило, из хорошо проверенных, особо стойких, отлично обученных кадров.

Война была недолгой, но тяжелой и кровопролитной. Географические условия действовали на наших бойцов и командиров изматывающе. Глубокие снега, сорокаградусные морозы, пронзительные ветры мешали воевать, мешали жить.

Противник лучше был подготовлен к боям в этой климатической обстановке. Он оборонялся на заранее подготовленной, глубоко эшелонированной укрепленной линии со множеством долговременных огневых точек, сооруженных из железобетона и увенчанных броневыми колпаками. А для обороны, как известно, требуется в несколько раз меньше сил, нежели для наступления. Враг воевал на местности, которая была им отлично изучена. Он был в хорошей спортивной форме, предельно натренирован и фанатичен.

Тем не менее части Красной Армии наносили белофиннам один удар за другим, методично уничтожали их опорные пункты и продвигались в глубь вражеской территории. Умный и коварный противник оставлял на занятой нами земле многочисленные подразделения стрелков и автоматчиков, целые лыжные батальоны с задачей дезорганизовать функционирование войсковых тылов, рвать коммуникации, нападать на госпитали, штабы, склады. Легкие, подвижные группы шюцкоровцев были мастерами такой вот "малой" войны и доставляли нашему командованию много хлопот.

На борьбу с диверсионными отрядами были брошены пограничные батальоны и другие войска НКВД. Базируясь в тылу действующей армии, мы охраняли подъездные пути, линии связи, тыловые учреждения, выслеживали, вылавливали и уничтожали вражеских лыжников. Не помогали им ни хорошая боевая и спортивная подготовка, ни природная приспособленность к суровым северным условиям, ни заграничное автоматическое оружие, ни удобное обмундирование, ни фанатичный национализм. Мне неоднократно случалось подымать батальон в атаку, и тогда белофинны, как правило, бежали, бросая оружие, снаряжение и не принимая рукопашного боя. Видимо, они хорошо усвоили, что страшнее русского штыкового удара ничего не бывает.

Наибольшую опасность представляли одиночные финские автоматчики и снайперы, засевшие на деревьях в белых маскировочных халатах и совершенно сливавшиеся со стволом и ветками, запорошенными снегом. Советские бойцы прозвали их "кукушками", видимо, за одиночество и "древесный" образ жизни. "Кукушки" имели задачу выводить из строя командный состав. Наши командиры и политработники очень скоро перестали носить далеко видные знаки различия, но "кукушки" все же ухитрялись узнавать начальников по кобуре пистолета, портупее, командирским полушубкам и стреляли без промаха. Ни на минуту нельзя было снять маскхалат, чтобы не выделиться из среды бойцов.

Пограничники берегли своих командиров, не спускали с них глаз и часто своими телами заслоняли от вражеского огня.

Загадочный, неяркий северный пейзаж таил для нас немало иных неожиданностей, из которых весьма опасной были мины. Противник закапывал их прямо в снег, и бойцам приходилось почти беспрерывно работать миноискателями. За несколько месяцев войны мы обезвредили десятки минных полей, обеспечивая свою собственную безопасность и уберегая от потерь двигавшиеся к фронту полевые войска.

Быть проводниками у частей Красной Армии тоже входило в наши функции. До самой передовой сопровождал их частенько командир роты Александр Федорович Козлов, кадровый пограничник, умелый и храбрый воин. Не однажды он со своим подразделением громил белофинские гарнизоны, засевшие на каком-нибудь хуторе или в деревушке, захватывал пленных и трофеи. Он также отлично вел разведку прилегающей местности, устраивал рейды в районы скопления вражеских диверсионных групп. За финскую кампанию правительство наградило его орденом Красного Знамени. Пришлось мне повстречаться с ним и в грозную годину Великой Отечественной войны.

Личный состав батальона был хорошо подготовлен к ведению боевых действий в природных условиях Карельского перешейка. Многие пограничники раньше служили в этих краях, у всех была великолепная физическая закалка и отличные моральные качества. Подобно личному составу других частей НКВД, мы единогласно отказались от спирта, входившего во фронтовой паек. Нашим парням не требовалось спиртное для поднятия духа, он у них и без того был высок. Одеты все были тепло, на базе имелись теплые блиндажи, регулярно получали горячую пищу, много двигались, и никакой мороз нам не был страшен.

Тяжелей, чем всем другим, приходилось мне. Я был старше, и со здоровьем не все обстояло благополучно: временами обострялся хронический бронхит, которым наградили меня еще в 20-е годы болотистые леса Западной Белоруссии. На морозе, особенно при сильном ветре, было трудно дышать, лицо покрывалось коркой льда и болело, как от ожога. Но я всячески старался виду не показывать, что слаб и болен, в минуты отдыха шутил, смеялся, скрывая свое состояние. А бойцы, народ смешливый, отзывчивый на юмор, охотно подхватывали шутку и не замечали, как нелегко приходится их командиру.

Любил я своих подчиненных, по-отечески заботился о них. И они не однажды спасали меня от верной гибели, а между собой за возраст, юмор и вечную заиндевелость прозвали дедом Морозом. Я не сердился за прозвище. Пусть мне едва только перевалило за сорок, но все же по сравнению с двадцатилетними ребятами, если учесть прожитое и пережитое, вполне мог сойти за деда.

Славные парни окружали меня на войне. Среди многих запомнился старшина Иван Сергеевич Сидоров, который отличался в поисковых группах и операциях по ликвидации "кукушек". Батальон чаще всего действовал мелкими подразделениями в радиусе 10 километров от места дислокации.

Ведь против нас враг тоже не выставлял полков и дивизий, а обходился небольшими отрядами и даже одиночными диверсантами. Поэтому мы рассредоточивались по разным направлениям и наводили порядок на угрожающих участках. Поисковые группы нередко приводили "языков", допрос которых помогал выявлять и уточнять осиные гнезда диверсантов. "Кукушек" засекали благодаря усиленной визуальной разведке и военной хитрости. Главным было установить местонахождение снайпера, снять его с дерева особого труда не представляло.

Передвигаться обычно приходилось по пояс в снегу, оружейная смазка на холоде и ветру замерзала. Не дай бог притронуться к металлу обнаженной рукой кожа намертво прилипала и оставалась на нем клочьями. Трудно было на морозе оказывать первую помощь раненым - кровотечение остановишь, а от обморожения, случалось, не убережешь.

Никогда не изгладятся из памяти фронтовые карельские вечера, когда бойцы, свободные от разведывательной и караульной службы, собирались у костра послушать ротного балагура, этакого Васю Теркина погранвойск. Посмеются, вспомнят милые сердцу места, родных и близких, прочтут письма из дома, а потом заведут песню. Даже не запоют, а она как бы сама возникнет в солдатском сердце, вырвется на волю и зазвучит под снежными еловыми лапами, нависшими над самой головой.

Маршевых песен не пели, они для строя. А в час досуга и для души лучше нет песни старинной, народной.

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны,

начнет запевала, не торопясь, со вкусом и проникновенно. А хор крепких, слегка простуженных и чуть хриплых голосов подхватит:

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны!

Бывало, командир роты Александр Козлов, сидя в сторонке, заслушается, смуглое худощавое лицо его просветлеет, глаза подернет дымка мечтательности. Он у нас волжанин, и богатырская песня о Стеньке Разине и несчастливой персидской княжне - его личная, дорогая, кровная.

Озорство и лихость просторной русской песни, прославленное в ней святое мужское братство близки моим парням. Костер бросает неровные блики на простые, ледяными ветрами обмытые лица ребят курских, новгородских, полтавских, и в груди погорячеет, размякнет всегдашнее напряжение.