Империя звёзд - Бэрд Элисон. Страница 27

— Кажется, я понял, — ответил Тирон, подумав. — Да… материальная плоскость — это кожура, Эфир — внутренность, а эти ворота — вход в проеденный червяком ход, путь дракона.

— С помощью которого мы можем обогнуть материальную плоскость, как тот муравей обогнул кожуру. Но есть и другой вопрос, ваше величество: где расположен центр этого плода?

Король удивился:

— Центр? В сердцевине, естественно.

— Вот именно! И вы теперь понимаете, что муравьи, никогда не бывшие внутри фрукта, никогда и не видели центр вселенной: для них у нее центра нет. То же самое и у нас. Материальная плоскость центра не имеет, потому что представляет собой только часть реальности. Сердцевина всех вещей лежит не в ней, но вне ее. Можно всю жизнь лететь через Великую Пустоту и не достичь ее.

— Тогда не только наши армии могут достичь Меры, но и любой из нас может отправиться на любой мир Талмиреннии?

By склонил голову в знак согласия.

— И все же Эфир таит многие опасности, и весьма мудро будет не входить в него без проводника-немерея.

При этих словах Эйлию кольнула досада — она знала, что ей такое путешествие не светит. В грядущие годы через эти врата будут проходить посланцы других миров, но для Эйлии еще какое-то время — десятилетия, наверное, — путь этот будет закрыт. Ее долг — оставаться здесь, в безопасности, учась наращивать свою силу и тем защищать народ Арайнии. Но летать за пределы неба, в другие солнечные системы, к чужим солнцам и планетам! Видеть людей, с которыми уже сотни лет никто из уроженцев Меры или Арайнии не общался… Опять она, как давным-давно на Большом острове, отрезана, посажена в клетку, лишена странствий и знаний, к которым стремится ее дух.

«Если бы я только не была той, кто я есть! Может быть, все-таки это ошибка, и даже сейчас они ошибаются? Если во мне, в моих силах, нет ничего особенного? Я же как личность вполне ординарна. И что мать моя была из архонов — это чушь…»

Она честно старалась разбудить дремлющие способности, усердно училась и впитывала эликсир амброзии, который навевал ей сонные видения — они могли быть правдой, а могли и не быть. Ока научилась владеть своим телом, как и умом, по своей воле управлять всеми ритмами его жизни — от дыхания до течения крови в жилах. Волосы у нее отросли, падали почти до бедер — небольшая вольность, которую она с некоторым чувством вины себе позволила. Столько нужно было исследовать новых путей, столько проверить своих новых возможностей, что по временам она терялась. И неизбежно присутствовало искушение: так легко было тайно проследить за кем угодно. Можно было точно знать, где сейчас Лорелин и Дамион, например, вместе они или нет… И хотя Эйлия не поддавалась этому соблазну, бессонницей она из-за него мучилась. Путем долгих сеансов медитации под пристальным наблюдением ей удалось восстановить несколько очень ранних воспоминаний: лицо матери и ее голос, катание на мохнатой спине собаки-имитатора под снисходительным взглядом Бении, тогда еще молодой. Она смогла вспомнить, как поднимали ее руки отца, чтобы показать фейерверк в честь дня рождения… давно забытые сцены раннего детства, куда более драгоценные для нее, чем любые успехи в чародействе. Только однажды ока осмелилась увидеть будущее — так велик был ее страх перед ним. В глубоком трансе под амброзией она увидела фигуру Мандрагора, одетую в царственные одежды, стоящую вроде бы на крыше огромной башни. В темном небе над ним висела полная золотая луна — луна какого-то чужого мира, как решила она, и при свете этой луны лицо Мандрагора было ясно видно. Он смотрел прямо на нее, и в нечеловеческих глазах горели вражда и ненависть.

При этом воспоминании Эйлия задрожала. By пытался потом ее успокоить, объясняя, что не все видения будущего сбываются: они не предопределены, это просто «проекции вероятности», вырастающие из текущих ситуаций и событий. Она от всей души надеялась, что By прав, что ей никогда не придется встретиться с этим ужасом лицом к лицу. Но если придется, ей точно понадобится вся сила, которую она сможет обрести, куда больше, чем есть сейчас.

«Я даже драться не умею, не то что Лорелин».

Эйлия вздрогнула. Она уже давно утратила представление о войне как о деянии возвышающем и героическом. Рассказы Йомара о битвах, в которых он сражался, полностью его рассеяли. Сейчас при упоминании войны в воображении всплывали сцены кровопролитий и хаоса: дым, мелькающие копья, смятение, орущие лошади и вопящие люди, мертвые тела, разбросанные на вытоптанной земле. Иногда ей хотелось быть какой-нибудь великой риаланской королевой-воительницей, храбро летящей на колеснице в окружении своих войск прямо в гущу битвы. Беда в том, что у нее, как она сама понимала, слишком богатое воображение для хорошего воина. Она будет заранее переживать не только свои раны, но и те, что нанесет своим врагам, и горе и раскаяние после этого! Она припомнила страдания Дамиона в лесу Тринисии после убийства антропофагов. Как можно жить, зная, что отнял жизнь человека, даже врага, даже при самозащите?

А эти молодые рыцари и солдаты Арайнии, только что завершившие обучение, — они понимают, что им когда-нибудь придется делать?

— Большинство. Но некоторые до сих пор думают, что все это игра, — ответил Йомар, когда она задала этот вопрос вслух.

Эйлия вздохнула.

— Они еще так наивны, они все думают, что война — это потрясающее приключение. Я очень рада, что у нас есть ты, Йо. Ты — единственный испытанный воин во всем этом мире, единственный, кто может сказать нам, что делать и чего ждать. Правда, любопытно: эти боевые испытания были для тебя ужасны, но ими спасутся бессчетные массы людей в двух мирах. Истинный спаситель ты, а не я. — Вдруг в горле у нее застрял ком, она импульсивно обернулась и обняла его. — Возвращайся, Йо, возвращайся целый и невредимый, прошу тебя!

— Постараюсь, — ответил он, смущенный такой демонстрацией чувств.

— А как там Лори? — спросила Эйлия, быстро меняя тему. — Она все еще хочет быть солдатом?

Эйлия помахала рукой высокой блондинке, что шла рядом с Дамионом. Лорелин не присутствовала на церемонии посвящения в рыцари и появилась только на пикник из-за своего «ослиного упрямства», по выражению Йомара.

Он тяжело вздохнул:

— Похоже, она все еще надеется, что я сдамся и возьму ее на Меру. А я не возьму. Дело все-таки может кончиться войной, а война — не женское дело.

— Риаланские женщины воевали плечом к плечу со своими мужчинами, давным-давно, а у меня такое чувство, что Лори по происхождению риаланка. Наверное, это у нее в крови.

Лорелин заметила, что они на нее смотрят.

— Я все равно думаю, что ты не прав, что меня не берешь, — сказала она.

— Женщины не воюют, — буркнул в ответ Йомар.

— Единственная цель моей жизни — защита Трины Лиа. Так сказала Ана.

Лорелин повернулась, указывая на старую меранскую королеву, которая шла неподалеку в сопровождении своей серой кошки.

— Ты ее уже защитила, заменив собой там, на Мере. Это Ана тоже говорила.

Лорелин встала перед ним, скрестив руки на груди и сверкая глазами.

— Она не говорила, что это все, что мне предстояло сделать. И я все еще понятия не имею, кто я и кто были мои родители. Как я оказалась в каанском монастыре? Откуда я узнала, что моя Цель — спасти кого-то другого? Я хочу вернуться на Меру и найти там ответы.

Йомар пожал плечами.

— Может быть, когда-нибудь ты туда полетишь. Но не сейчас и не воевать. Если ты погибнешь в бою, ты никогда своих родных не найдешь. И вообще Эйлия сказала, что ты решила вступить в ее дворцовую стражу.

При этих словах лицо Лорелин слегка прояснилось.

— Да, я завтра возвращаюсь в Мирамар для обучения и чтобы мундир подогнать. Но это не то же самое: мне там не придется увидеть битву. Вряд ли вообще когда-нибудь враг прорвется к Элдимии.

Произнеся эти исполненные пессимизма слова, она повернулась и зашагала прочь.

Ана подошла, когда они еще спорили, но в разговор вступать не стала. Затуманенные глаза будто устремились куда-то вдаль, к местам и событиям, совершенно к данному моменту не относящимся.