Империя звёзд - Бэрд Элисон. Страница 94

— Но что-то делать надо. Мы не можем просто ее здесь бросить.

Наступило долгое молчание — они оба задумались. Из-под стола высунулась небольшая головка, и другая, побольше, появилась с другой стороны стола. Твиджик схватил фрукт из миски, на которую оба не обращали внимания, и снова убрал обе головы.

— Есть одна мысль, — сказал наконец Аурон. — Нам понадобится помощь Фалаара, чтобы ее исполнить, но я думаю, должно получиться. Нам нужен, правда, кто-нибудь, кому Эйлия до сих пор доверяет, чтобы отнести ей весточку. Никому из нас она теперь не поверит.

— А ты не можешь снова перекинуться каким-нибудь зверем? — спросила Маг, возвращаясь с книгой.

— Мандрагор учует рядом с собой магию — и его лоанеи тоже. Я едва ушел в тот раз, и то потому, что большинство их еще не проснулись.

— Тогда я, — предложила Маг. — Эйлия мне верит, и я у нее в долгу за Май.

— А стража тебя пропустит? — спросила Талира. — Тебя могут узнать: всем известно, что вы с дочерью дали Лиа приют. И то, что ты немерейка, тоже не тайна. Они заподозрят, будто ты знаешь, что она — Трина Лиа, и хочешь ей помочь. Вряд ли они тебя впустят.

— А может быть, мы туда проникнем? — сказал голос с пола.

Все трое посмотрели в изумлении. Это говорил Твиджик, амбисфена. Передняя голова снова высунулась и посмотрела на всех круглыми темными глазами.

— Мы пойдем. Драконий народ нас не боится. Никто не боится амбисфену. Мы пойдем ради чародейной госпожи.

— Ну, будь я… неладна! — сказала Маг, когда Аурон перевел ей эту речь. — Чтобы двухголовый на такое пошел? Неслыханно. А он сможет или по дороге растеряет всю свою храбрость и убежит?

— Мы сделаем, — сказал Твиджик, вылезая из-под стола и глядя в глаза людям обеими головами. — Для нее. Для госпожи волшебницы.

Ночи здесь были красивы — этого она раньше не замечала. Небо меняло цвет от зеленого до невероятно темного, бирюзового, и луны рассыпались по нему жемчугами. И дворец лоанеев, построенный как крепость, обращенная наружу, не уступал по роскоши Халмириону, обращенному внутрь.

Халмирион… он теперь казался Эйлии даже в воспоминаниях изысканной тюрьмой, клеткой, куда ее посадили и где держали насильно. Как это Аурону хватило глупости думать, что он вернет ее туда? Эйлия наслаждалась жизнью в Запретном дворце. Все тревога отлетели от ее разума, последнюю ночь она провела в веселье среди придворных, ей служили невольники, подававшие сласти и прохладительные напитки. Она блаженствовала в ароматической ванне, ее умащали благовонными маслами.

И был с нею Мандрагор, ее возлюбленный. Все ее часы были полны мыслей о нем. Он учил ее принимать форму дракона — с помощью упражнений в глубокой медитации, — учил ее ощущать гигантское бронированное тело, когтистые лапы и мощные крылья. Скоро он научит ее принимать эту форму наяву, и она будет лоананом летать с ним в небе, познав такую свободу, которую никогда еще не испытывала. И единственное, что омрачало ее счастье, так это то, что он не всегда казался так счастлив, как должен был бы быть. Он отворачивался от нее иногда и вздыхал, и она тут же клала ему руку на плечо или гладила по длинным мягким волосам.

Она откинулась на диван в бальном зале, слушая успокоительную песнь фонтанов. Карпы в бассейне высовывали жадные морды, ожидая изысканных кусочков, которые она им кидала, а вокруг люди играли на музыкальных инструментах, смеялись и болтали. Узоры света, отбрасываемые струями фонтанов на потолок, играли, как ставшие видимыми музыка и смех. Эйлия глубоко вдохнула, ощущая аромат лесных цветов, которым ее надушили. Лоанеи всегда были правы, подумала она. Они понимают, в чем смысл жизни, И они любят всякую красоту, и ее красоту тоже. Синие тени, которые ей нарисовали на веках, краска на ресницах — от этого глаза казались больше. Помада и румяна подчеркивали бледность слоев рисовой пудры. Волосы сверкали драгоценностями и поднимались массой переплетенных кос, повторяя извилистые кольца драконов на алом вечернем платье. И пальцы украшали длинные острые искусственные ногти — имитация когтей дракона.

Удовольствие. Это и есть цель и самая суть жизни. Ради этого одного приходит человек в мир — взять все, что может, из того, что хочет. Быть как звери лесные, что не рассуждают, не утруждают разум вопросами, но только едят и размножаются, а потом умирают. Прожить как можно дольше и как можно дольше сохранять молодость, красоту и здоровье. Она подняла глаза к потолочному фризу с нагими фигурами. Ни жирных, ни обвисших тел. Все молоды и прекрасны — слишком прекрасны, на ее вкус, вдруг осознала Эйлия. Она нахмурилась. Резец скульптора придал им невероятное совершенство гладкой кожи, круглых мышц, классические черты. Ни один живой человек не может выглядеть так, как эти каменные идолы, и ход времени не может ничего в них изменить. Эйлия вздрогнула — на миг она по-настоящему позавидовала этим фигурам. Что, если Мандрагор сравнит ее красоту с красотой этих фигур и найдет, что она оставляет желать лучшего?

«Я должна научиться менять себя, превращаться. Во мне не должно быть недостатков, несовершенств. Я изменю свой рост, лицо, руки и ноги. Я сделаю себя совершенством, и его глаза никогда не взглянут на другую женщину». Потому что если бы люди были животными, то всегда побеждало бы самое лучшее. Самый красивый и сильный из зверей отвлекает возможных брачных партнеров от своих соперников, блистая султанами перьев, гривами, ветвистыми рогами. Она села прямо и подозрительно оглядела зал. Соперницы! Есть у нее здесь соперницы? Осмелится ли кто-нибудь? Эта вот молодая лоанейка у окна — высокая, изящная и прекрасная, даже слишком прекрасная. Наверняка Мандрагор ее заметил и любовался ею — как могло быть иначе? Горячая злость поднялась в груди Эйлии, прожигая ленивую завесу блаженства. На Неморе принято менять возлюбленных, как меняют блюда за столом, без привязанности — или не с большей привязанностью, чем к еде. Как у животных. Но это не для нее: она любит Мандрагора, и для нее никого другого нет. Если бы только быть уверенной в еголюбви;

«Никто не отберет у меня Мандрагора. Если хоть одна попытается, я убью ее!»

Пронзительный, нечеловеческий вопль раздался в коридоре, и Эйлия, раздосадованная помехой, выглянула. Что за игры затеяли эти придворные? Крик раздался снова, потом смех и топот бегущих ног, несколько молодых лоанеев ввалились в зал, катя перед собой палкой что-то вроде толстого серого обруча.

— Что это? — спросил кто-то, когда обруч свалился набок и оказался каким-то сжавшимся зверьком с головами на каждом конце.

— Никто не знает — какая-то тварь из джунглей, — засмеялся юноша, который держал палку. — Как-то оно пролезло в замок — спорить могу, через подземный ход, и мы решили с этой штукой поразвлечься.

— Это амбисфена, — сказала Эйлия, подходя поближе. — Со мной увязалась одна такая, когда я шла по джунглям. Они умеют говорить — для тех, кто умеет слышать. Мне странно, что она решилась прийти сюда: почти все боятся Запретного дворца, а амбисфены очень трусливы.

Зверек приподнял переднюю голову, все еще тяжело дыша от страха.

— Мы пришли помогать тебе, о прекрасная госпожа-чародейка! — прощебетала она.

Эйлия была поражена.

— Твиджик, это ты? Что ты делаешь в замке, глупое ты создание? Я же просила Маг за тобой присмотреть.

— Мы пришли быть твоим слугой, переносить вести и все, что прикажешь. Мы не забыли твоей доброты и защиты. Не отсылай нас прочь!

— Ну ты и прилипала! Ладно, не огорчайся, можешь пока остаться.

Она вернулась на диван, а он забился под сиденье.

Больше она не обращала на него внимания, потому что вошел Мандрагор. Восторг наполнял ее, когда он появлялся, и сладкое ожидание — когда его не было. Его внимание — для этого только она и жила: тихо сказанное слово, ласковое прикосновение, срезанный цветок, вложенный в ее руку.

— Я хочу, чтобы ты был так же счастлив, как я, — тихо-тихо сказала она, когда он сел рядом с нею. — Любишь ли ты меня так, как я тебя люблю?