Я жил в суровый век - Нурдаль Григ. Страница 35

— Послушайте, — говорит Виктор, пока кто-то называет сквер Букико, но не встречает отклика, — меня всё- таки интересует, зачем мы здесь торчим.

— Ты видишь — отдыхаем, — отвечает Жежен. — Как-никак, это лучше, чем надрываться в каменоломне.

— Да, но нас сюда отправили не зря. Говорят, что и остальных французов вызвали в бараки.

Жежен пожимает плечами.

— Скажи-ка, Рэймон, помнишь наш взрыв в Сент-Ассизе?

— Ещё бы!

— Это было ровно год назад.

— Да, верно.

— А дело с кино «Рэкс»?

— Это было в сентябре.

— А бомба в отеле «Бедфорд»?

— Раньше.

— Всё-таки у нас есть утешенье — мы попали сюда не зря. А уж сейчас-то мы им показали бы!

— Да, — подхватывает Виктор, — хорошее было время.

Четверо друзей садятся рядом.

— Мне хотелось бы знать, — говорит Робер, — дошли ли наши письма.

— Своё я вложил в письмо Мишеля, — говорит Рэймон. — На конверте был адрес его жены. Я видел сквозь решётку фургона, что кто-то подобрал конверт.

— Мне только важно, чтобы мать знала, — говорит Жежен.

— Уже год прошёл.

— Уже?

— Слушай, когда мы сюда прибыли, нам казалось, что это продлится месяца два. Потом прошло лето. А теперь осень.

— Как ты думаешь, скоро им конец? — спрашивает кто-то ещё.

— Надеюсь, что да.

— Русские взяли Харьков и приближаются к Днепру, — сообщает Робер.

— Сколько же нам ещё ждать?

— Сказать трудно.

— Покончат с ними в этом году, как по- твоему? Мне очень бы хотелось вернуться к рождеству.

— Возможно.

— Во всяком случае, до весны всё должно кончиться, — говорит Рэймон.

— Почему?

— Я обещал жене, что мы поедем собирать подснежники.

— Боюсь, — говорит один из заключённых, который до сих пор не принимал участия ни в играх, ни в разговоре, — что нам до этого не дожить.

— Почему же?

— Нас увели из каменоломни. Когда нас пригнали сюда, начальник барака выдал всем по котелку супа и вообще был довольно любезен. Нас оставили в покое... Вам это не кажется подозрительным?

— А ты какие делаешь выводы?

— Нас расстреляют. Все замолкли.

— Ну, во что бы поиграть? — спрашивает Рэймон. Но тут же, не получив ответа, прибавляет: — Робер, расскажи нам какой-нибудь анекдот.

— Анекдот военный, — говорит Робер. — Представьте себе...

Но никто его не слушает.

— Неужели этот трус вас перепугал? — говорит Жежен. — Вот я сам расскажу анекдот. Мировой анекдот.

Рэймон, улыбаясь, поднимает голову.

Все слушают.

— Ребята, сирена. Что такое?

— Да это же сигнал к сбору. Вон возвращаются бригады и идёт писарь.

— Быстро, быстро! — кричит писарь. — На перекличку! Завтра работать!

Французы строятся по росту, смешиваясь с заключёнными, вернувшимися из каменоломни. Последние явно удивлены тем, что французы ещё здесь.

— Вот что значит повезло, — говорит Жежен. — Ничего не делали, получили суп и ещё посмеялись.

Француз, недавно высказывавший мрачные предположения, теперь приподнимается на цыпочки, чтобы посмотреть на корзины с хлебом, которые приносят из кухни двое пленных.

— Ну, приятель, — говорит Рэймон, толкая его локтем, — я же тебе говорил, что мы ещё будем собирать подснежники.

— Чудом уцелели!

— А мы- то смеялись!

— Нас действительно хотели расстрелять.

— А что им помешало?

— Из Берлина пришёл приказ отложить расстрел.

— Как об этом стало известно?

— В лагерной канцелярии нашли бумаги.

— Всё- таки большая часть французов погибла в лагерях.

— Да, возвращается, по-видимому, один из десяти.

Прошло семнадцать месяцев с тех пор как французы, работавшие на каменоломне Маутхаузена, были вызваны в лагерь. Сейчас в Берлине над рейхсканцелярией развевается флаг Победы. Те немногие, которым удалось выжить в фашистских лагерях, возвращаются на родину. В начале 1944 года Рэймона разлучили с друзьями. Сейчас, на границе, он оказался в одном поезде с Робером.

— Где Виктор?

— Он едет с больными.

— А Жежен?

— Умер весной от истощения. Он не сломился до конца.

— А Арман? — Этот выжил.

— Ребята, предместья, предместья.

Мои дорогие предместья...

— Нуаэи-ле-Сёк. Смотри, здесь оживление...

Освобождённые из концлагерей возвращаются домой. Все поют.

В первых вагонах лежат на соломе умирающие. Париж!

Восточный вокзал. Поезд медленно въезжает под стеклянный свод. На платформе стоят офицеры, солдаты, медицинские сестры. Внезапно раздаётся музыка, волнующая до слёз. Железнодорожники снимают фуражки и стоят навытяжку.

Отречёмся от старого мира...

Люди в полосатой одежде выходят из вагонов. На измождённых лицах глаза кажутся огромными.

Одна из медицинских сестёр, как ребёнка, несёт на руках взрослого мужчину. Он весит меньше тридцати килограммов.

— Не спешите! Не торопитесь!

— Сюда, товарищи!

Рёбер и Рэймон осматривают вагон: никто не остался.

— Вон ещё вещи.

— Это мои, — говорит парнишка. Он опирается на палку и похож на старика.

— Что там у тебя?

— Консервы.

— Так ты их забери, пригодятся.

— Ничего, обойдусь.

— Мы тебе поможем нести, бери.

Вокруг неподвижно стоят военные. У них взволнованные лица.

— Идите прямо по платформе, — говорит один из офицеров. — У выхода вас ожидают машины.

Трубач играет песню «Самбр и Маас». Бывшие заключённые проходят между шеренгами молодых солдат, которые отдают им честь.

— Неужели всё это ради нас? — спрашивает у Робера Рэймон.

— Как видно.

У вокзала перед оградой толпятся сотни людей; у большинства глаза полны слёз. Они ищут своих близких. Полицейские наводят порядок. Прибывшим всё кажется необыкновенным.