Морская пена - Дмитрук Андрей Всеволодович. Страница 7

- Веселиться особенно нечего, - хмуро возразил Раван.- Тебя, брат, приняли в Круг по причинам, можно сказать, трагическим и с великой спешкой. Мы с Плеолаем когда-то выдержали полный набор испытаний - многолетний, не чета твоим.

- Ладно тебе пугать, - остановил его русобородый.- Видишь, парень и так едва живой! А ты чего ждешь, Священный? Мы тоже пищу телесную потребляем, для поддержания бренной оболочки...

- Спасибо, - почтительно ответил Вирайя. Черные одежды с дисками по привычке леденили душу, мешали соображать и действовать. Кроме того, трудно было перейти от тоски двадцатидневного сидения в одиночной бетонной камере, от хаоса чувств и мыслей, вызванного страшными испытаниями последнего дня, к непринужденному, веселому разговору. Не помогало даже чудодейственное средство, дарившее странную, лихорадочную бодрость.

- Так я... член Внутреннего Круга, Священные?

- Братья! - заорал Плеолай, хватив кулаком по столу так, что расплескалось налитое вино, а чопорный Раван сердито отвернулся. - Я тебя заставлю сожрать все эти сливы с косточками, если ты сейчас же не расцелуешь меня и не назовешь братом!

- Хорошо, брат! - натянуто улыбнулся архитектор.

Плеолай, возликовав, облапил его, дохнул винным запахом и вымазал лицо жирными губами. Освободившись, Вирайя снова спросил, стараясь говорить непринужденно и твердо:

- А что за причины такие... трагические... и почему вдруг спешка?

- Слушай, - сказал Раван, видимо, склонный к наставлениям. - Ты как думаешь, почему мы тебя приняли в Орден? За красивые глаза?

Он думал об этом, когда сидел в пустой камере, лишенный звуков, видевший свет только тогда, когда открывалось окошко в стене и пневмолифт подавал пищу. Он догадывался, что предстоит посвящение, и перебирал свои грехи, свято веря, что кто-то слушает его мысли. Но не мог, даже против желания, не вспомнить все то, что считал своими победами и заслугами. Как не верти, выходило, что Орден мог заинтересоваться только его архитектурными работами.

- Точно, - сказал Раван, хотя Вирайя не раскрыл рта. - Ты правильно догадался, однако подробности расскажу тебе не я... Орден нашел, что ты лучший архитектор страны.

- А все лучшее должно быть у нас! - подхватил Плеолай. - Ты думаешь, это уже обед? Ничего подобного. Это легкая закуска. Обедать будешь у меня, поскольку мы празднуем твое посвящение. Встанешь из-за стола как раз к вечерней церемонии.

V

Здесь голубые звезды всходили, не дожидаясь окончания заката, и по-хозяйски располагались среди оранжево-розовых, как перья фламинго, разбросанных веером облаков. Здесь был край непуганных фламинго. Бесчисленное множество их заселяло озера. Если угрожала опасность, огненная туча взмывала, оглушительно вопя и поливая землю пометом. Помет наслаивался и твердел столетиями, как коралловый риф. По весне подкрадывались из лесу маленькие большеухие лисички, ползли к свежеотложенным яйцам. Часовые казнили воришек ударами кривого клюва.

Край был безнадежно диким. За пальмами приозерной равнины, за лиловыми малярийными лесами высоко висели призраки горных вершин. На закате коричневые малорослые люди выпрягали буйволов из деревянного ярма и вели к озеру, называя ласковыми словами. Фламинго не боялись ни людей, ни буйволов. Огромные быки часами лежали в воде среди птиц, и летучая братия пировала у них на спине, добывая клещей, пока буйвол не перекатывался с грохотом на другой бок...

Коричневые люди, сухие, как кость, одетые лишь в свою кожу, царапали красную землю острым суком, сеяли ячмень. Хилые пузатые ребятишки с косичкой на бритой голове, заплетенной кольцом против злого духа, приносили им воду в корзинах, обмазанных глиной. После захода солнца садились на корточки возле землянок, крытых пальмовым листом, жевали известь, завернутую в листья, и сплевывали красной пеной. Женщины перекликались резкими павлиньими голосами. Оживляясь к ночи, лес начинал озорничать: то издавал глухой шум, то приносил далекие леденящие вопли. В деревне до рассвета горели костры.

Удивительно: птицы издали отличают белых людей от коричневых и начинают тревожиться. Вот и сейчас подозрительно смотрят, сбившись в кучу. Индре показалось это обидным, и он пугнул птиц, пустив в их сторону плоский камешек по воде. Камень запрыгал, оставив после себя расходящиеся круги, фламинго шарахнулись. "Вот так",- самодовольно сказал Индра и начал раздеваться.

Озеро лежало зеркалом в тишине. Горели окна двухэтажного здания поста, и начисто лишенный слуха младший офицер Варуна начинал ежевечернюю борьбу с губной гармошкой. Индра прижал кобурой сброшенную одежду, сделал несколько вдохов и выдохов диафрагмой. Тренированный живот, проваливаясь, чуть ли не прилипал к спине.

Качнувшись, раздробились горящие небесные перья. Прохладная вода зашипела пузырьками вокруг горячего тела. Окунувшись с головой, он лет на спину и раскинул руки. Варуна четвертый вечер подряд с нечеловеческим упорством подбирал мелодию модной песенки Висячих Садов. Единый! Не приснились ли Индре и Висячие Сады, и вечно сияющая столица, и вся его чудо-родина посреди теплого океана, ухоженная и благоухающая, как один сплошной розарий? Всего три десятка душных, изнурительных ночей; тридцать дней на дымящемся от солнца плацу или в дощатой радиорубке со священными текстами на стенах; тридцать пьяных вечеров в однообразном до тошноты, дико горланящем песни офицерском собрании. И вся предыдущая жизнь вычеркнута напрочь, даже сны "оттуда" снятся все реже.

Прожитые дни он отмечал ножом на коре многоствольного баньяна. Собственно, двухгодичный испытательный срок перед вручением зеркальной каски только начинался, и лесенка зарубок Индры выглядела убого рядом с другой, на стволе, изрезанном до верхушки предшественником-стажером. Он сочувствовал служакам-армейцам, обреченным до старости торчать в первобытной тропической глуши.

Сколько таких постов разбросала по свету Страна Избранных, вечно нуждающаяся в притоке свежей рабочей силы! Короткую перемену в рутинной жизни, желанную разминку приносит только приказ, принятый по радио. Его встречают радостными воплями. Воины Внешнего Круга нахлобучивают на похмельные головы каски со змеей и весело отправляются в деревню. Постреливая в воздух, отбирают нужное количество молодых мужчин, девушек или детей. Назавтра подходит к берегу черный транспорт или - если пост далеко от моря - садится воздушный грузовик, раскрывая хвостовые ворота. Корабли увозят пригнанных рабов, и опять - до нового приказа - в цветущих устьях рек, над теплым морским мелководьем, среди ковыльных степей и у края вечных льдов дремлют армейские посты Внешнего Круга. Иногда - в последние годы довольно часто - туземцы собирают войско и нападают на посты. Их давят транспортерами и танками, в упор косят из пулеметов. Порою ловким и беспощадным дикарям удается вырезать под покровом ночи воинское соединение, поджечь дом поста, забросить факел в бензобак машины... Да, нелегкие годы. Но даже если все кругом спокойно, армия не отдыхает. Она занимается охотой на людей и пресечением технической самодеятельности среди коротконосых, то есть всех, кто не входит в священную расу. Это называется - "восстановление равновесия".

Рейды по "восстановлению равновесия", в отличие от вылазок за рабами, происходят по инициативе поста, а причиной чаще всего бывает сигнал деревенского осведомителя. При всем глубочайшем понимании Индрой задач и обязанностей Избранного первый такой рейд произвел на него гнетущее впечатление.

С начальником поста Рудрой и солдатом-фотографом они приехали на маленьком вездеходе в дальнюю деревушку. Солдат с нескольких точек заснял наивное сооружение - колесо с черпаками, набиравшими воду из озера. Снимки отсылались в штаб сектора. Изобретатель - благостный, весь какой-то выцветший старичок с реденькой бородкой - все время кланялся, сложив ладони у переносицы. Два местных силача, пожелтев от страха, лихорадочно крутили колесо. Вода с веселым плеском устремлялась в узкий канал, разделявший зеленое ячменное поле. Больше кругом ни души - население не смеет даже выглядывать из хижин...