Ночь молодого месяца (сборник) - Дмитрук Андрей Всеволодович. Страница 2

Отшагав километра три по жаркому пыльному большаку вдоль насыпи, Ира вдруг объявила привал и ринулась на склон, штурмуя пахучую путаницу желтого дрока, пижмы, вьюнков и упругих белых кашек. Наверху, где когда-то за бруствером ждал степняков остроглазый лучник, росла мощная раскидистая груша-дичка. Укрытые массой мелких листьев и твердых, как кость, плодов, мы развернули на траве пакеты с едой. Громоздясь, уходили к горизонту рыжие шкуры хлебов, сизо-зеленые мазки капустных гряд, лесозащитные полосы. Лишь, подчеркивая объемлющую тишину, деловито тарахтели кузнечики, взревывал, перелетывая, грузный шмель, да где-то под неподвижным небом урчала сенокосилка. Я умащал редиску мокрой свалявшейся солью, жевал булку с ветчиной и думал, запивая все это теплым лимонадом из горлышка: не есть ли эти не замутненные суетой минуты лучшие в моей жизни?

Перекусив, Ира с Сержем еще долго валялись бы на траве и курили. Но я, как хвастливый владелец коллекции, поторапливал их, желая как можно больше показать до темноты.

Это мне удалось — Ира и Серж были отменные ходоки.

То был июнь. А на исходе августа, в понедельник, Серж вызвал меня из института и привел на самую уединенную скамейку в ближайшем парке. Серж не умел ни притворяться, ни говорить на нейтральные темы, прежде чем перейти к главной. Потому он просто смотрел на носки туфель, молчал и ломал в пальцах прутик. Я подождал и невинно осведомился — не полюбил ли Серж, скажем, мою благоверную и не хочет ли он мне в этом признаться. Затем я заверил его, что придерживаюсь самых передовых взглядов, и, если у него со Светой все договорено, я препятствовать не буду.

Но Серж поднял на меня беспомощные, укоризненные глаза; и я, увидев темные полумесяцы под ними, понял, что шутки неуместны.

— У меня к тебе две просьбы.

— Сразу две? Ого! — не сумел все-таки удержаться я.

— Да, сразу две. Впрочем, если ты не хочешь, я могу…

— Хочу, хочу! Считай, что они уже выполнены, только говори скорее, в чем дело.

— Тогда, во-первых, ничего не пересказывай Ирке. Во-вторых, не перебивай меня и не старайся найти объяснение, не дослушав до конца. И вообще не спеши с выводами. Ладно?

Я обещал, заинтригованный таким началом. Серж отшвырнул изломанный прутик — этот жест показался мне истерическим — и вдруг спросил с такой дрожью в голосе, словно от моего ответа зависела вся его жизнь:

— Как ты думаешь, только честно, — я способен на решительные поступки?

Честно говоря, я думал, что Серж не способен.

Он всегда считал, что весь мир вроде мамы и будет все прощать, достаточно только сказать: «Больше не буду». Во всяком случае, одиннадцать лет нашего знакомства не давали основания считать Сержа человеком действия, тем более на уровне «пан или пропал». Кроме того, он болезненно высоко ценил свою жизнь…

— Не знаю, думаю, что способен, — сказал я. — Может быть, просто не представлялось случая.

Видимо, даже моя бойкая ложь его не приободрила. Серж тяжело вздохнул и начал исповедоваться.

Оказывается, вчера они с Ирой сами повторили тот маршрут, которым я провел их в июне. Там, где крутым срезом был сведен в долину древний вал, они собирали у корней посадки крепкие кругляши-дождевики. Через неделю грибы уже накопили бы в сердцевине ржавую пыль, а сейчас были в самый раз — «на вкус вроде тресковой печени», как авторитетно заявила Ира.

Сама же долина, глубокая, серповидная, вызвала у них прямо-таки младенческий восторг обилием полевых шампиньонов. У нас в народе они называются «печерицы». Шампиньоны не надо было искать. Белыми огоньками сияли они в низкой траве, заметные даже с противоположного склона.

Увы, в сумке был только один нож на двоих, а рвать с корнем опытная Ира не позволяла, чтобы не разрушить грибницу. Поэтому сбор очень замедлился. Вынужденные двигаться вместе, они почти два часа «утюжили» склоны, отрезая игрушечно-гладкие резиновые грибы. Сверху к долине сбегали кряжистые яблони, желтые плоды уже горели на них, и удивительным казалось, что нет охраны. Не в силах побороть жару, обвисли осоловелые облака. Долина, словно наполненная незримой стоячей водой, замерла в сонном оцепенении.

Именно здесь Ирина впервые высказалась о физических свойствах времени; о том, что время, повинуясь своим таинственным законам, может вести себя как ощутимая субстанция. Кто знает, не образует ли оно в самом деле стоячие пруды в одних местах, не мчится ли бешеным потоком в других? Пространственная структура времени. Турбуленция, вихри, взаимопроникающие слои, возможно, где-то есть и обратные течения, отраженные от каких-нибудь запруд… Почему мы считаем время скучным бесструктурным монолитом?

— Может быть, зимой вокруг лежит снег, но здесь все так же жарко и растут шампиньоны, — пошутил Серж, чувствуя, впрочем, что шутка непростая, с двойным дном.

— Да, да, и на границе зимы ходит ангел с огненным мечом, — подхватила Ира, не чувствуя второго дна.

…Грибная лихорадка изрядно задержала их в пути. Увлеченные, они попросту забыли, что конец августа — не июнь, и солнце заходит гораздо раньше.

Позади осталось свекольное поле. Они заблудились в длинных перепутанных улицах села, среди добротных хат под шифером и сараев, покрытых замшелым толем. Им любезно показали дорогу. За околицей Серж выволок из колодца ведро свежайшей воды. Напившись, он попросил жену окатить его и снял для этого рубаху…

Так, спеша, но не отказывая себе ни в одном впечатлении, приблизились они к цели — гряде крутобоких холмов. Маленькое сельское кладбище приютилось на самой низкой из чудовищных спин, а самую высокую венчало древнее орлиное гнездо — детинец городища, похожий на Мономахову шапку. Этот «кулич», опоясанный кольцевым валом, я впервые показал Ире и Сержу издалека, от гребня долины шампиньонов. Он виден на десятки верст. Теперь, оплывший под тяжестью многих столетий, детинец надвигался в предзакатной дымке, исполненный чар и колдовства, — подножие облачного града, рериховская твердыня, способная ввести в трепет любую рациональную душу.

Когда они, выбрав самый пологий подъем, достигли седловины холма, тяжелая шапка уже утратила объем и силуэтом приклеилась к ультрамариновому фону. Тут Серж мимоходом глянул на часы и обнаружил на них начало девятого.

— Ну и что? — сказала Ира. — Последний автобус, кажется, в двадцать один двадцать.

— Давай вернемся, — кожей на лопатках чувствуя опасность, попросил муж. — В темноте здесь запросто ноги поломаешь. Кроме того, водитель автобуса вряд ли соблюдает расписание. Может и раньше уехать.

— А может и позже.

— Это вряд ли. Ехать некому — воскресенье…

«Воскресенье», — вдруг сказал отчетливый голос над ухом Сержа. Он полез в нагрудный карман гимнастерки, достал блокнот и прочел записанный собственной рукой график движения автобуса:»

У него как-то сразу ослабели натруженные ноги. Сел в траву.

Конечно, они могли спуститься и преспокойно заночевать в Хотове. Почти любой крестьянин с удовольствием пустил бы их в хату, а хозяйка накормила ужином: густое пахучее молоко под коричневой пенкой, ломти мягкого и сытного хлеба… И в результате мирной ночи на толстых уютных тюфяках мы с Сержем еще бесчисленное множество лет встречались бы и беседовали о возвышенном и отвлеченном. Но Ире суждено было продемонстрировать, что уж она-то вполне способна к быстрым и твердым решениям.

— Не бойся, старик, нет худа без добра. Кажется, со времен стройотряда не спала на траве, под открытым небом. Давай здесь заночуем!

— Прямо здесь?

— Ага! Я устала страшно. А место какое — видишь, гвоздики?

— Вот именно, я не знаю, какое это место…

Ирина с размаху села в траву и постучала ладонью по земле:

— Доставай подстилку. Ну? К утру земля будет холодной и мокрой…

Тут Серж прервал свой рассказ, чтобы патетически воскликнуть: