Санаторий - Дымов Феликс Яковлевич. Страница 9

Время доказало, что людская память и читательская любовь лучше любых искусственных мер оберегают и “Туманность…”, и “Великую Дугу”, и “Сердце Змеи”, и “Час Быка”, и “Таис Афинскую”, и “Рассказы о необыкновенном”. Оберегают от забвения. И от приглаживания, причесывания, купирования творчества Ивана Антоновича, неудобного тем деятелям, против кого он восставал в науке, литературе и жизни всей силой своего таланта. Об этом говорят прошедшие в апреле — мае 1987 года “дни Ефремова”, посвященные 80-летию со дня его рождения. Об этом же говорят выходящее нынче второе Собрание его сочинений, переиздания книг, продолжающиеся переводы на языки мира.

На вопрос уже упомянутой анкеты “Ваш девиз и любимое изречение” Иван Антонович ответил: “Кораблю взлет!” По Маяковскому, человек должен жить так, “чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела”. После Ефремова остались строчки его книг, в том числе и тех, которые брали с собой на орбиту космонавты. Остались “долгие дела” нестареющих научных открытий. Хочется верить, что когда-нибудь состоится и старт космического корабля “Иван Ефремов”.

И тогда все мы, его читатели, дружно пожелаем:

— Кораблю взлет!

Семинар

Владимир Хлумов

Санаторий

— Типичный отдыхающий, — сказал директор, рассматривая фотографию с места происшествия. — Эка его скрутило. Кто нашел труп?

— Обходчик, — ответил Варгин.

— Та-ак, — директор пощелкал пальцами по столу. — Что говорят эксперты?

— Несчастный случай, — отозвался Варгин и удивленно добавил: — Что же еще могло быть?

— А почему так переполошились на Санатории? — Директор с интересом принялся разглядывать свои ногти.

Варгин пожал плечами. Директор встал.

— Послушайте, Варгин, не заняться ли вам Санаторием?

— Мне?! — переспросил окончательно сбитый с толку Варгин.

— Вам.

— Правильно, мне — Санаторий, а Глушинскому — тему Варгина. Им двукрылов, нам пятипалых! — не выдержал Варгин.

— Постой, не кипятись, — директор перешел дипломатично на “ты”. — По-моему, они зациклились с этим Санаторием. Пятнадцать лет роют, а все мимо. Нужен свежий взгляд постороннего человека. Я не меняю Глушинского. Более того, не думай, что я дам тебе на этом защититься. Вообще не воспринимай это как научную тему. Просто съездишь, осмотришься, понаблюдаешь, отдохнешь наконец. Как-никак санаторий, — скаламбурил директор. — Ты специалист широкого профиля. Пойми, Глушинский с его отделом официально утверждены по этой теме. Они связаны по рукам и ногам: ничего, кроме статистики. А статистика, мягко говоря, удручающая — полный застой. В общем, вот, ознакомься, — директор протянул кассету. — Разберись, кто этот несчастный, — он показал на фотографию, — и главное, что это за птица такая — Феликс Жижин? Да, веди себя смирно. Учти, связи никакой. Там, — он указал на кассету, — все есть. На Санаторий оформляйся сам, ты — лицо частное, турист.

“Научный”, — мысленно добавил Варгин, выходя из кабинета. В приемной он столкнулся с Глушинским. На бурное приветствие последнего Варгин — человек воспитанный — едва махнул рукой и не глядя прошел мимо.

На Санаторий Варгин попал только через две недели. Ему пришлось буквально продираться через ворох бумаг и унизительный таможенный досмотр. Оказывается, туристов тут не жалуют — небольшая анкета из пятидесяти пунктов, заполняемая от руки, явилась лишь прелюдией к длинному списку справок, заявлений, гарантий и проч. На фоне этого издевательством выглядела гигантская реклама, установленная при выходе из центрального вокзала:

Санаториум — столица и притом единственный город на планете. Так написано в справочнике, изданном отделом Глушинского “для внутреннего пользования”. В справочнике цитируются выдержки из рекламных приложений типа: “Санаторий — солнечная планета. Здесь не бывает дождей, но почва необычайно плодородна, что объясняется ее высокой влажностью, обусловленной действием мощных подземных вод. Огромное число минеральных источников, разбросанных по всей планете, оправдывает ее необычное название”. Там же, в справочнике, отмечается, что за последнее десятилетие Санаторий резко сократил внешние связи. Так, число туристов, прибывших в последние пять лет, составило тринадцать человек. Из них дюжина кропотов с потерпевшего аварию пассажирского звездолета. Тринадцатого идентифицировать не удалось.

На вокзале Варгину посоветовали остановиться в отеле “Улыбка Фиббоначи”. “Высший класс, — добавил служащий, — отдельные номера, великолепный ресторан, раздельный санузел”. “Знаем мы вашу рекламу”, — подумал Варгин. Но он еще не знал, что это был последний не закрытый отель в городе.

В отель Варгин отправился пешком. Его приятно поразила чистота города. Все было буквально вылизано. Никаких толп, улицы прекрасно организованы. “Действительно санаторий”, — подытожил Варгин, заходя в гостиницу.

Человек, зашедший в первый раз в свой номер, выглядывает в окно, а потом ложится на диван. Задрав ноги на спинку дивана, Варгин обдумывал свое положение: “Что может понять человек о планете за несколько недель? Ну, не о планете — о городе. Полуторамиллионный Санаториум и я, детектив-аматор. “Инициатива рождает власть” — было написано на одном из домов привокзальной площади. Пожалуй, нужно начинать с трупа”. Варгин позвонил горничной и попросил принести газеты. Он начал с “Санаториум таймс”. Газета открывалась передовицей под названием “Трудись и не выдумывай”. Он два раза прочел статью, но ничего не понял. Речь шла о каком-то “нетривиальном прогрессе”, об “исторической миссии отдыхающих” и еще о “непринужденности и непредвзятости”. Статья была подписана инициалами “Ф.Ж.”. Следующие десять страниц пестрели рекламой. Здесь было все, от “идеально прозрачных бюстгальтеров фирмы “Чирога” до последней модели бинокуляра с “отличным часовым механизмом на аккумуляторе”. К бинокуляру прилагалась книга З. Дигеля “Прогулки под звездным небом”.

Варгин внимательно просмотрел все заметки под рубрикой “Новости и происшествия”, но ничего интересного в них не нашел. Он позвонил и попросил принести подшивку газет за последний месяц. Но и там ничего не было. Поразительно, подумал он, поднять такой шум на Земле и ни одного слова в своей прессе. В одно только седьмое управление поступило пять запросов с просьбой передать труп Ремо Гвалты на Санаторий. Бред какой-то: зачем им труп? Личность потерпевшего установлена. Соболезнования правительству и родственникам покойного выражены. Труп, как этого и требуют традиции Санатория, кремирован. Царство ему небесное.

Газеты пестрели от лозунгов и статей в защиту окружающей среды. Сообщалось об “удивительных успехах по борьбе с загрязнением, замутнением, расточительством и головотяпством”. В газетах настораживало еще одно странное обстоятельство — полное отсутствие информации о событиях вне Санатория. Вернее, информация была, но вся она сплошь состояла из сообщений о различных природных катаклизмах, происшедших на планетах, входящих в содружество. Часть информации выглядела настолько фантастичной, что возникало сомнение в ее подлинности. Более того, в качестве главной причины описываемых катастроф выдвигался тезис о якобы “допущенных правительствами соответствующих планет стратегических просчетах”, а в ряде случаев — о “целенаправленной злой технократической воле”.

“Все это очень странно, — подытожил Варгин и снова мысленно вернулся на Землю. — Произошел несчастный случай, это очевидно. Бедняга выпал из гондолы канатной дороги. Конечно, ему не повезло, на Кавказе уже никто не помнит, чтобы такое когда-нибудь было. Непонятно только — зачем этот Ремо Гвалта полез в горы?”