Фантастика 1975-1976 - Панков Вадим. Страница 45

«Где же тут дорога?» — думал Андрей, проваливаясь и оступаясь в сугробах.

— Там, впереди, Тригорское, — услышал он сквозь ветер знакомый голос. — А я здесь.

— Но я не могу разглядеть вас, — сказал Андрей.

— Да и мне трудно вас найти в этой сумятице.

— И Тригорского вроде бы нет.

— Почему же? Тригорское впереди. Там сейчас тоже вьюга. Но деревья поют. Слышите голоса кленов?

— Не слышу.

— Ну как же? А вот ели… Хорошо слышно даже отсюда.

— Кажется, слышу, — сказал Андрей.

— Вот и слушайте. А это голоса лип, что стоят вокруг «Зеленого зала».

Андрей прислушался.

— Там, в «Зеленом зале», — напевно заговорил голос девушки, — шелестят просторные платья. Танцуют, подняв над головами широкие хрустальные чаши. Танцуют, кружась и глядя друг на друга. Листва полна лунного света. Со дна каждой чащи бьет невысокий родник. Танцуя, подносят чашу к губам и пьют из родника. Под крышей дома ласточки. В гостиной фортепьяно. И две свечи на нем в подсвечниках. На фортепьяно медленно играют. Фортепьяно как бы произносит не звуки, а слова:

…Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упреков и похвал,
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив…

Свечи колеблются. Бьют высокие английские часы, звон уходит высоко. Сквозь тихий сон внимают звону ласточки. Луна колеблет чаши. Танец среди лиц… Слова фортепьяно…

…И ныне
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Все, все вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.

А ниже ручей. Вода стекает по колоде и бормочет. Словно кто-то торопливо старушечьим голосом отчитывает какое-то беспечное существо. А в «Зеленом зале» танцует девочка. Теперь здесь пусто. Девочка одна, — продолжал напевно голос девушки, — девочка в короткой юбке и в матросской куртке. Она танцует с матросской шапочкой в руке. И прислушивается к фортепьяно…

Когда Андрей вернулся домой, дверь в комнату была прикрыта. В комнате тепло. Дверца печки подперта маленькой кочережкой. Андрей снял шубу. В дверь без стука вошел сосед.

— Не следует, молодой человек, огонь оставлять в раскрытой печке.

— Извините, — сказал Андрей, — я забыл.

— Нельзя забывать, когда топится печка, — сказал сосед, стоя у порога с сигаретой в руке. — Так весь дом спалить можно.

— Я вышел в поле и заблудился в метели.

— Кто же в поле ходит в такую метель? — наставительно сказал сосед.

— Я в Тригорское хотел пройти.

— Чего в Тригорском смотреть в такую погоду, — сказал сосед снисходительно.

— Да так уж…

— Лучше посмотрите хоккейный матч, — предложил сосед.

— Спасибо.

— Приходите. Теперь не скоро погода уляжется. Не на один день закрутило. Весной пахнет.

— Да, — согласился Андрей.

— Будет время, приходите, — еще раз пригласил сосед и вышел.

По тому, как шумело за стеной, гудело в трубе и какой мокрый снег лепил в окно, было видно, что непогода не собирается затихать.

* * *

Сегодня солнце долго стояло над парком Тригорского. Солнце поставило над парком два огненных столба, справа и слева. Солнце не то чтобы ликовало, солнце любовалось природой и совсем не хотело спускаться за горы.

Андрей вышел знакомой дорогой в сосняк и увидел, что лес улыбается ослепительным светом сугробов. Но глазам легко. Сосны алеют прямо на глазах. Повсюду горят зеленые спокойные костры можжевельника. Их пламя неподвижно. Впереди под сосной вроде кто-то сидит. Сидит парнишка в полушубке и наводит из рукава на дорогу полоску света. А потом кладет на нее тень от сосны. Андрей подошел ближе и увидел, что это просто пень, высоко засыпанный снегом. Андрей улыбнулся, остановился, сложил глухой пригоршней руки возле рта и сказал в пригоршню тихо, чтобы никто не слышал:

— Ау…

Ничто нигде не колыхнулось. Все продолжало молчать и цепенеть в звонком свете зари. Андрей зашагал дальше. Под горой у самой дороги сидел на повороте медведь. Медведь сидел белый. Он уперся лапами в дорогу и склонил голову, будто спал. Или, может быть, у медведя болели зубы. Андрей приблизился. Это был совсем не медведь, это был камень под сугробистым наметом. И можно было на камне прочитать: «Дорога в Савкино».

— Дорога в Савкино, — сказал веселый голос за спиной, — и больше ничего. Ничего больше.

Андрей радостно обернулся.

— Здравствуйте.

— Добрый день, — отозвалась девушка, поправляя вокруг лица свой синий платок.

— А я думал, вы заблудились, — сказал Андрей. — Я так вас и не увидел среди метели.

— Ну как же я заблужусь? — засмеялась девушка. — Я вас видела, только ветер мешал подойти.

— А я ходил, ходил и оказался возле дома.

— Ну как было дома?

— Да, собственно, ничего особенного не было. Сосед звал телевизор смотреть.

— А вы?

— А я читал книги.

Солнце погасло, только в небе чувствовалось его дыхание. Однако ложбина Маленца была освещена, и свет на снегах ее не угасал, а усиливался. Можно было подумать, что солнце рассеялось в небе и теперь опускалось на Маленец.

— И что же читали? — спросила девушка, поглаживая ладонями щеки.

— Читал дневники, воспоминания.

— Интересно? — Девушка улыбнулась немного снисходительно.

— Интересно. Вульф, например, пишет, как ему сообщали две новости.

— Какие же? — строго спросила девушка.

— Одна из них о женитьбе на Гончаровой, первостатейной, по его словам, московской красавице. «Желаю ему быть счастливу», — пишет Вульф.

Девушка молчала.

В небе темнело, но над озером сгущался широкий круг света. И потихоньку он снижался.

— Все думают, что солнце садится за лесом, — сказала девушка.

— Конечно.

— Солнце садится в озеро. Вот сейчас оно совсем уже низко. Еще чуть подержится и сядет под лед. А ночью будет оттуда светить. А мы… — девушка посмотрела Андрею в глаза.

— А мы? — спросил Андрей.

— А мы пойдем и что-нибудь посмотрим.

Она взяла Андрея за руку и пошла впереди.

Сосны в сумерках сделались вытесанными из серого камня. Из гранита. Они стеснились, встали поближе друг к другу и касались одна другой, напоминая, что стоят они совсем рядом и что им теперь не так одиноко. Однако порой там или здесь дерево вздыхало. И слышался легкий звук. Так скрипят половицы, когда по ним крадется домовой. Пахнуло дымом печных труб. И этот добрый запах сделал сумерки синими. Кто-то гулко ударил в сосну, как в бочку. Андрей вздрогнул. Девушка засмеялась. Ударил еще раз, дробью. И замер.

— Это дятел, — сказала девушка, — он хороший.

Птица сорвалась в глубине леса и неохотно полетела над землей.

— К кормушке, что ли, полетел? Чего же так поздно? — удивилась девушка.

Птица вернулась, пролетела над головой. Тогда девушка вытянула перед собой руку. Птица села на рукав. Дятел, небольшой, в черной с прорехами накидке и в красной шапочке на затылке. Дятел сидел и смотрел маленькими острыми глазами то на девушку, то на Андрея.

— Он добрый, — сказала девушка и посмотрела на Андрея, потом спросила: — Добрый?

— Не знаю, — ответил Андрей.

— Добрый, — повторила девушка уверенно и стала объяснять: — Дятел на кормушку летит к тому человеку, что под колокола к нам подошел. У этого человека кормушка под окном построена. Он долго, — девушка посмотрела на дятла, — не верил кормушке. А теперь, чуть чего, прямо туда летит. Мы его туда и отнесем. Тут уж рядом.