Таящийся у порога - Лавкрафт Говард Филлипс. Страница 28

Я стоял в нерешительности возле открытого окна, когда меня осенила блестящая мысль. Весь путь от дома до башни просматривался из кабинета Амброза, где находилось сложенное из цветных стекол окно. В центре его, словно фокус, нацеленный на башню, располагался кружок из простого стекла, в который было хорошо видно залитые лунным сиянием окрестности. Прогнав сомнения, я в темноте спустился по лестнице, пересек гостиную и поднялся в рабочий кабинет. В столь поздний час я оказался здесь впервые и удивился обилию света, отражавшегося от цветных витражей. В комнате было светло, как ясным днем.

Придвинув стул к окну, я приник к глазку в центре витража. Внешний мир предстал передо мной, словно размытый мираж, разбросанные в воздухе осколки какой-то фата-морганы. Ощущение иллюзорности увиденного не пропадало, и пейзаж, расстилавшийся перед моим взором, мало напоминал дневной. Лунный свет, словно вином, окрасил местность, видоизменив контуры предметов и, казалось, их размеры. Привычное окружение неожиданно стало странным и незнакомым. Посреди туманного ландшафта возвышалась башня, только теперь мне, показалось, что она находится гораздо ближе, чем раньше. Может быть, не дальше опушки, хотя ее пропорции и высота оставались неискаженными и отчетливыми. Меня не покидало ощущение, что я рассматриваю местность через громадное увеличительное стекло.

Перспектива терялась в ярких лучах ущербной луны, замершей над лесом, и я не отрываясь смотрел на башню. Амброз уже успел взобраться на верхнюю площадку и стоял там, воздев руки к западной, более темной половине неба. Среди знакомых созвездий, светивших над мрачными вершинами холмов, я различил цепочку Альдебарана, часть Ориона, чуть выше – сияющие точки Сириуса, Капеллы, Кастора и Поллукса; еще ближе – слегка затененную близостью луны окружность Сатурна. Фигура Амброза отчетливо стояла у меня перед глазами, бросая вызов всем законам оптики и человеческому опыту. Однако не это зрелище приковало меня к стулу, с которого я был не в силах сойти. Жуткие картины, их чередование лишили мое тело способности двигаться: я мог лишь смотреть и смотреть, не будучи в состоянии издать хотя бы звук.

Ибо Амброз был не один.

От его туловища отходил какой-то отросток – по-другому я не могу описать увиденное,– который пребывал в постоянном движении, извиваясь и кольцами отплетая кузена. Из змеящегося тела с шумом выпластывались подернутые слизью крылья, словно у летучей мыши. Над крышей башни носились, трепыхались другие существа, внешний вид которых невозможно передать словами. По бокам, у подножия замерли две похожие на гигантских жаб твари, которые, казалось, все время изменяли свою форму. Их скрежещущие трели или свист сливались с грохотом лягушачьего хора, достигшего к этому моменту мощи работающей паровой турбины. Над головой Амброза проплывали длинные, змееподобные твари с зубастыми пастями и когтистыми лапами. Черные, отливающие блеском крылья неслышно разрезали воздух. Один их вид внушал мне невероятную слабость: я бы с радостью ухватился за мысль, что весь шабаш лишь видится мне, однако все происходящее опровергало мои умопостроения. Последующие события уже никак нельзя было приписать моему разыгравшемуся воображению.

В воздухе чувствовалось нарастающее напряжение: темное пространство клубилось, готовое вскипеть в любую минуту. Твари с перепончатыми крыльями медленно кружили над башней, то приближаясь, то удаляясь от нее. Аморфные чудовища у подножия башни неожиданно уменьшились в размерах, превратившись в уродливых, черных гномов. Амплитуда движений змееподобного отростка, исходившего из туловища Амброза, увеличивалась, приковывая мой взгляд. Словно зачарованный, я смотрел и ждал, что в любой момент эта невероятная картина исчезнет, оставив передо мной тихий, освещенный лунным сиянием лес.

Говоря, что змееподобный отросток пребывал в постоянном движении, я отдаю себе отчет, что не могу достаточно полно описать все происходившее перед моими глазами. Существо, словно червь, исходивший из туловища кузена, постепенно превращался в гигантскую аморфную массу переливающейся, постоянно изменяющейся слизи с налипшими чешуйками. Из темного утолщения, где должна была бы находиться голова, вытягивались и втягивались щупальца, вооруженные шипами и присосками. По всей длине тела выглядывали красноватые, глубоко запавшие глаза. Все это адское уродство вдруг превратилось в некое подобие живой твари. Щупальца протянулись вверх, сплетаясь концами в черной выси, тело же, налившись багровым свечением, нависло над кузеном. Из темноты взирал громадный глаз, под которым разверзся провал рта, и над лесом завибрировал протяжный, нечеловеческий вой. Ему немедленно ответили скрежещущие твари у подножия башни, а болотные крикуны залились громче прежнего. Амброз тоже вторил всеобщему крику, и это было действительно жутко слышать. Не голос, но первобытный рев, порождающий первозданный ужас, пронесся над притихшей листвой. Древнее имя, произнесенное на давно исчезнувшем с лица земли языке, достигло моих ушей: “Йа! Нарлатотеп, Йа! Йогг-Сотот!”

Страх, охвативший меня, был непереносим; я отпрянул от окна, неловко упал и медленно поднялся на ноги возле опрокинутого стула. Шум, кваканье лягушек утихли, довершив мое смущение. Недоумевая, я поднял стул и снова приник к окну, желая узнать причину наступившей тишины. Мысли мои находились в хаотическом смешении; мозг словно освободился от неотвязной галлюцинации. Стул зыбко покачивался под моими дрожащими ступнями, но я вновь смотрел на каменную башню.

В западной части неба, возле одной из звезд я различил разреженную полоску тумана, которая протянулась к темному лесу, помедлила мгновение у каменного круга и снова исчезла. Однако больше не было и следа той фантасмагории, что предстала мне за минуту до этого!

Башня стояла на прежнем месте, но ни существ, ни Амброза не было видно поблизости. Лягушки поутихли, теперь их урчание вяло разносилось среди угрюмых деревьев. Я постоял немного, прижавшись лбом к стеклу и бессмысленно озирая окрестности, когда внезапно подумал, что в этот момент кузен уже может подходить к дому. Было бы неприятно, если бы он застал меня в своем кабинете, а за всеми наблюдениями я почти напрочь утратил ощущение времени. Бросив последний взгляд на залитый лунным светом лес, я спрыгнул на пол и поспешил выйти из кабинета. Стоило мне закрыть дверь, как внизу заскрипели петли, послышались тяжелые шаги на крыльце. Амброз был не один, и это подтверждало неритмичное поскрипывание половиц, чье-то шумное дыхание и шепот.

– …Так давно! – странно переменившийся голос, несомненно, принадлежал Амброзу.

– Да, Господин.

– Тебе кажется, что я сильно изменился за это время? – Нет. Только лицо и одежда…

– Ты побывал в городах, которые хотел увидеть?

– Я прожил века в Мнаре и Каркосе. А где был ты?

– В разных местах, в прошлом и грядущем. Много людей было на моем пути… – Амброз резко замолчал и после секундного ожидания добавил: – Нам следует говорить тише. В этих стенах нас подстерегает опасность и исходит она от человека, полагающего себя родственником мне по крови.

– Я должен идти спать?

– Разве в этом есть необходимость?

– Абсолютно никакой, Господин.

– Иди к себе в комнату и жди. Утром, когда все будет готово, я позову тебя.

– Слушаюсь, Господин.

– Постой. Скажи мне, сколько я отсутствовал. Год? Два? Десять лет?

В темноте послышался тихий смех, от которого у меня мурашки пробежали по коже.

– Истек всего лишь один-единственный вдох времени. Двадцать раз по десять прошло с момента твоего последнего пробуждения. Мир потрясли все перемены, о которых говорили Древние. Ты скоро увидишь их…

– Да, легко сказать… Сколько времени минуло с тех пор, как мы разговаривали здесь в последний раз. Отдохни, силы понадобятся нам, когда придет час открыть Дверь и подготовить эту страну к Их приходу.

Беседа прервалась, и наступила тишина, нарушаемая лишь звуком шагов поднимавшегося по лестнице Амброза. Я вслушивался в поскрипывание ступеней, содрогаясь при мысли, что он приближается ко мне. После шабаша, увиденного из окна его кабинета, чувства отказывались служить мне. Тяжелая поступь на секунду замедлилась в коридоре у моей двери, затем возобновилась. Послышался шум открываемой двери, жалобный скрип кровати, когда на нее опустился кузен, и наступила полная тишина.