Том 2. Стихотворения 1850-1873 - Тютчев Федор Иванович. Страница 18

Державный Дух! ты дал мне, дал мне все,

О чем молил я! Не вотще ко мне

Склонил в лучах сияющий свой лик!

Дал всю природу во владенье мне

И вразумил ее любить. Ты дал мне

Не гостем праздно-изумленным быть

На пиршестве у ней, но допустил

Во глубину груди ее проникнуть,

Как в сердце друга! Земнородных строй

Провел передо мной и научил —

В дуброве ль, в воздухе иль в лоне вод —

В них братии познавать и их любить!

Когда ж в бору скрыпит и свищет буря,

Ель-великан дерев соседних с треском

Крушит в паденье ветви, глухо гул

Встает окрест и, зыблясь, стонет холм,

Ты в мирную ведешь меня пещеру,

И самого меня являешь ты

Очам души моей – и мир ее,

Чудесный мир, разоблачаешь мне!

Подымется ль, всеуслаждая, месяц

В сиянье кротком, и ко мне летят

С утеса гор, с увлаженного бора,

Сребристые веков минувших тени

И строгую утеху созерцанья

Таинственным влияньем умиляют!

<1829 – 1830>

* * *

(Из Шекспира)

Любовники, безумцы и поэты

Из одного воображенья слиты!..

Тот зрит бесов, каких и в аде нет

(Безумец то есть); сей, равно безумный,

Любовник страстный видит, очарован,

Елены красоту в цыганке смуглой.

Поэта око, в светлом исступленье,

Круговращаясь, блещет и скользит

На Землю с Неба, на Небо с Земли —

И, лишь создаст воображенье виды

Существ неведомых, поэта жезл

Их претворяет в лица и дает

Теням воздушным местность и названье!..

Песня

Заревел голодный лев,

И на месяц волк завыл;

День с трудом преодолев,

Бедный пахарь опочил.

Угли гаснут на костре,

Дико филин прокричал

И больному на одре

Скорый саван провещал.

Все кладбища, сей порой,

Из зияющих гробов,

В сумрак месяца сырой

Высылают мертвецов!..

Конец 1820-х, <1832>

* * *

Ты зрел его в кругу большого света —

То своенравно-весел, то угрюм,

Рассеян, дик иль полон тайных дум,

Таков поэт – и ты презрел поэта!

На месяц взглянь: весь день, как облак тощий,

Он в небесах едва не изнемог, —

Настала ночь – и, светозарный Бог,

Сияет он над усыпленной рощей!

<1830>

* * *

В толпе людей, в нескромном шуме дня

Порой мой взор, движенья, чувства, речи

Твоей не смеют радоваться встрече —

Душа моя! о, не вини меня!..

Смотри, как днем туманисто-бело

Чуть брезжит в небе месяц светозарный,

Наступит ночь – и в чистое стекло

Вольет елей душистый и янтарный!

<1830>

Лебедь

Пускай орел за облаками

Встречает молнии полет

И неподвижными очами

В себя впивает солнца свет.

Но нет завиднее удела,

О лебедь чистый, твоего —

И чистой, как ты сам, одело

Тебя стихией Божество.

Она, между двойною бездной,

Лелеет твой всезрящий сон —

И полной славой тверди звездной

Ты отовсюду окружен.

Конец 1820-х или 1838?

* * *

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь – и звучными волнами

Стихия бьет о берег свой.

То глас ее: он нудит нас и просит…

Уж в пристани волшебный ожил челн;

Прилив растет и быстро нас уносит

В неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины, —

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

<1830>

Конь морской

О рьяный Конь, о Конь морской,

С бледно-зеленой гривой,

То смирный, ласково-ручной,

То бешено-игривый!

Ты буйным вихрем вскормлен был

В широком божьем поле;

Тебя он прядать научил,

Играть, скакать по воле!

Люблю тебя, когда стремглав,

В своей надменной силе,

Густую гриву растрепав

И весь в пару и мыле,

К брегам направив бурный бег,

С веселым ржаньем мчишься,

Копыта кинешь в звонкий брег

И – в брызги разлетишься!..

Июль – август 1829?, <1836>

* * *

<Из «Эрнани» В. Гюго>

Великий Карл, прости! – Великий, незабвенный,

Не сим бы голосом тревожить эти стены —

И твой бессмертный прах смущать, о исполин,

Жужжанием страстей, живущих миг один!

Сей европейский мир, руки твоей созданье,

Как он велик, сей мир! Какое обладанье!..

С двумя избранными вождями над собой —

И весь багрянородный сонм – под их стопой!..

Все прочие державы, власти и владенья —

Дары наследия, случайности рожденья, —

Но папу, кесаря сам Бог земле дает,

И Промысл через них нас случаем блюдет.

Так соглашает он устройство и свободу!

Вы все, позорищем служащие народу,

Вы, курфюрсты, вы, кардиналы, сейм, синклит, —

Вы все ничто! Господь решит, Господь велит!..

Родись в народе мысль, зачатая веками,

Сперва растет в тени и шевелит сердцами —

Вдруг воплотилася и увлекла народ!..

Князья куют ей цепь и зажимают рот,

Но день ее настал, – и смело, величаво

Она вступила в сейм, явилась средь конклава,

И, с скипетром в руках иль митрой на челе,

Пригнула все главы венчанные к земле…

Так папа с кесарем всесильны – все земное

Лишь ими и чрез них. Как таинство живое

Явило небо их земле, – и целый мир —

Народы и цари – им отдан был на пир!..

Их воля строит мир и зданье замыкает,

Творит и рушит. – Сей решит, тот рассекает.

Сей Истина, тот Сила – в них самих

Верховный их закон, другого нет для них!

Когда из алтаря они исходят оба —

Тот в пурпуре, а сей в одежде белой гроба —

Мир, цепенея, зрит в сиянье торжества

Сию чету, сии две полы божества!..

И быть одним из них, одним! О, посрамленье

Не быть им!.. и в груди питать сие стремленье!

О, как, как сча́стлив был почивший в сем гробу

Герой! Какую бог послал ему судьбу!

Какой удел! и что ж? Его сия могила.

Так вот куда идет – увы! – все то, что было

Законодатель, вождь, правитель и герой,

Гигант, все времена превысивший главой!

Как тот, кто в жизни был Европы всей владыкой,

Чье титло было кесарь, имя Карл Великий,

Из славимых имен славнейшее поднесь,

Велик – велик, как мир, – а все вместилось здесь!

Ищи ж владычества и взвесь пригоршни пыли

Того, кто все имел, чью власть как божью чтили.

Наполни грохотом всю землю, строй, возвысь

Свой столп до облаков, все выше, высь на высь —

Хотя б бессмертных звезд твоя коснулась слава,

Но вот ее предел!.. О царство, о держава,

О, что вы? все равно – не власти ль жажду я?

Мне тайный глас сулит: твоя она – моя —

О, если бы моя! Свершится ль предвещанье? —

Стоять на высоте и замыкать созданье,

На высоте – один – меж небом и землей

И видеть целый мир в уступах под собой:

Сперва цари, потом – на степенях различных —

Старейшины домов удельных и владычных,

Там доги, герцоги, церковные князья,

Там рыцарских чинов священная семья,

Там духовенство, рать, – а там, в дали туманной,

На самом дне – народ, несчетный, неустанный,

Пучина, вал морской, терзающий свой брег,

Стозвучный гул, крик, вопль, порою горький смех,

Таинственная жизнь, бессмертное движенье,

Где, что ни брось во глубь, и все они в броженье —

Зерцало грозное для совести царей,

Жерло, где гибнет трон, всплывает мавзолей!

О, сколько тайн для нас в твоих пределах темных!

О, сколько царств на дне – как остовы огромных

Судов, свободную теснивших глубину,

Но ты дохнул на них – и груз пошел ко дну!

И мой весь этот мир, и я схвачу без страха

Мироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!