Тени острова Дронов - Иванов Александр Анатольевич. Страница 28

— Петя, ты опять, что ли на свой остров забрался, да? — с утвердительной интонацией спросила вдогонку мать. — Тебе же врачи категорически запретили. Давай немедленно заканчивай свои гулянки, сейчас ужинать будем по нормальному — нечего куски на лету хватать и портить желудок.

— Ма! Всё путём, я недолго, — из-за набитого рта у него вышло — «фуфём», но он не стал уточнять. Не до того. Поставил тарелку с бутербродами и кружку с морсом у клавиатуры и, не переставая интенсивно жевать, выгнал хитромордого Кешу из-под компьютерного стола в коридор. Бросил ему вслед приличный кусок копчёной кетины, дабы отвлечь его на некоторое время от попыток проникновения на запрещённую территорию. Затворил за ним дверь, уселся в кресло, втиснул руки в перчатки, надел обруч и, вглядываясь в развернувшуюся на виртуальном экране живую Островную действительность, принялся отхлёбывать кисло-сладкий морс, запивая им вкуснейшие бутерброды, и при этом его желудок еле слышно удовлетворённо урчал, благосклонно принимая наскоро пережеванные куски, обильно выделяя при этом пищеварительный сок.

Так они и стояли вместе со Снеж у таверны — с удовольствием жуя, похрустывая, прихлёбывая, и поглядывая друг на дружку с улыбкой.

Мэт стоял лицом к таверне и почему-то совсем не удивился, когда ощутил тепло, исходящее со стороны дальнего от него угла. Вначале он совсем не испугался, ну, тепло и тепло. Где жильё, там и тепло. Но потом его удивил сам характер тепла. Это было не совсем тепло. Даже скорее, это было совсем не тепло. Просто то, как оно ощущалось, точнее всего, описывало понятие «тепло». И вот тогда он удивился. А потом вдруг, перед его глазами встала Тьма, и ему подумалось, что у неё нет теплоты. Как нет и холода. У неё самой ничего нет, совсем ничего, поэтому она и стремится всё у всех забрать. У тепла — тепло, у холода — холод, у света — свет. Но, то нечто, что, уже без сомнения, находилось в таверне, резко отличалось от тьмы качеством своего восприятия — оно отдавало тепло.

Он поперхнулся морсом и надсадно закашлял. Снеж звонко постучала по спине его дрона. Ему стало смешно, и он поперхнулся уже крошками от бутерброда:

— Ты… что! Кха… Моя спина за тысячи километров от кха-кха-кху… сюда, — и он надолго зашелся кашлем, разбрызгивая слёзы, которые тоже были за тысячи километров от Острова, от таверны и от объективов его дрона.

— Должна же я как-то помочь. А вот, что я должна делать, если тебе вдруг станет плохо с твоими психами, а?

— Ничего ты мне не должна. Тем более, ты всё равно ничего не сможешь сделать…

Он резко умолк, потому, что внутри него, не в теле, не в мозгу — а словно бы в душе, вдруг ожила светлая точка, которой он помогал в битве с Тьмой. В битве, которой он всеми силами отказывал в реальности существования. Воспоминание о которой, он старательно вытравливал химией и выжигал электричеством, тщательно глушил гипно-массажем и вытаптывал самовнушением. И теперь здесь он вдруг, внезапно, сразу понял — она реальна, она была, и вполне возможно, она ещё будет.

Он ясно видел слегка встревоженное лицо Снеж, пошарпанную пластиковую дверь таверны, входящих и выходящих дроннеров, и рваные тучи на холодном небе, и мёрзлый лес, и дальние сопки. Всё это виделось так ясно и чётко, что даже не возникало ни какого сомнения, в том, что с ним что-то может быть не в порядке. Он в сознании, сознание исправно работает, и он ощущает тепло, идущее из таверны и ощущает живой свет внутри своей души. Это было так, и не признавать этого было невозможно. И ему стало страшно — а вдруг это… этот пучок тепла тоже заметит его, что тогда делать? Или вдруг эта светлая синяя точка внутри него как-то себя проявит и… Что может быть после этого «и» он не знал, и пока совсем не был готов узнать.

Он справился с кашлем, быстро дожевал безвкусный бутерброд и допил пресный морс.

— Всё, Снеж, идём отсюда, мне здесь перестало нравиться… Быстро уходим. Пойдём к моему хорошему знакомому, у него зарядимся и отдохнём.

— Ты что! У меня уже давно желтая лампочка моргает, я не дойду!

— Ничего, здесь рядом, минут пятнадцать. А если что, я тебя донесу, не впервой мне таскать скаутов, не дрефь!

И он потащил удивлённую Снеж за руку, под удивлённые взгляды, стоящей неподалёку группы рейнджеров, в сторону тропы, идущей в северном направлении к обсерватории Стекляруса, их бывшего с Валетчиком места обитания. Тёплый источник стал удаляться, но, вот что странно, совсем при этом не уменьшаться, словно говоря ему: — «Всё, я тебя засёк, теперь я всегда смогу тебя найти, где бы ты ни находился!»

Это было непонятно и потому страшно. А синий огонёк в его душе удивлённо вспыхнул и растерянно потух. Ну, вот и славно, подумал Мэт, хоть одно вернулось к норме. А в зимних, низких тучах проглянула на миг светлая прогалина, и тут же её стремительно затянули, наступающие с севера сине-снежные громады. Заметно похолодало.

**** ***

— Кхэ, — сказал Алекс, — вы кто?

— Ох, простите, мой благородный друг, я вас не представил! Жан, голубчик, это и есть наш знаменитый герой, благородный Алехандро Отважный. А это, собственно, тоже, мой очень дорогой и не менее благородный друг Жан Великолепный, который…

— Прекратите паясничать, Крот, — приятным женским контральто сказал Жан, — я прекрасно осведомлена о личности, уважаемого Александра, и не нуждаюсь в его представлении. А для вас Александр, я просто Жан. Надеюсь, мы подружимся, что будет очень кстати, так как я поступаю в ваше распоряжение, с целью усиления ударной составляющей нашей группы. Мы будем работать вместе теперь.

— Вы, женщина? — поразился Алекс.

— Я прощаю вам эту бестактность сейчас. Но в другой раз попрошу вас быть более осмотрительным в ваших выражениях, дорогой друг. Педро, вы невыносимы! Ваши распутные манеры дурно влияют на неокрепшую юношескую натуру.

Педро сиял и радостно улыбался, всячески изображая из себя похотливого кота, увидавшего очаровательную сиамскую кошечку. Алекс набычился.

— Почему это — бестактность. Что я такого сказал? И потом, какое усиление ударной силы? Мы с Педро сами кого хочешь, так ударим, что мало не покажется.

Вместо ответа Жан ткнула Алекса пальцем в глаз, причём так быстро, что тот еле сумел увернуться.

— У вас великолепная реакция, Александр. Большинство остаются без глаза в этой демонстрации. Я рада, что в вас не ошиблась. А бестактность ваша состоит в том, что я достаточно молодая девушка, чтобы не быть женщиной.

Алекс покраснел.

— Простите, я, кажется, действительно сказал бестактность. Простите меня.

— У вас могут быть действительно хорошие манеры, молодой человек, — смягчившимся бархатным голосом сказала Жан, — достаточно лишь оградить вас от грубого, солдафонского влияния Педро. Я этим займусь, с вашего позволения. Нет, но вы только посмотрите на этого фигляра! Александр, согласитесь, он просто невыносим.

Педро трясся от беззвучного смеха, вытирая рукой невидимые слёзы.

— Всё, всё, всё, — сказал он, выставляя вперёд руки с растопыренными пальцами. — Жан, вы просто прелесть! Не примите на свой счёт, это из меня прёт солдафонская натура, которая дурно влияет…

И он опять зашелся в беззвучной тряске.

— Фи, — сказала Жан и отвернулась к стойке с многочисленными экранами.

Один из экранов моргнул и высветил картинку — громадный бледный паук Назгула во всей своей зловещей красе. В зале засвистели и заулюлюкали.

— Тихо! — взревел кто-то из середины зала. — Дайте послушать, что-то важное передают!

Шум слегка утих, и стал слышен голос диктора:

— Дорогие телезрители, просим вашего внимания, сейчас мы передадим заявление главы Союза Рейнджеров Среднеземных и Южных Уделов, нашего всеми любимого и уважаемого мастера Дьер Трувиля. Прошу вас, сударь.

Бледный паук съёжился и уехал в верхний угол экрана, а его место занял сам глава клана рейнджеров в корпусе мелкого скаута.