21 интервью - Минчин Александр. Страница 10

(И снится мне сон.

– Карл, а почему Бродский недолюбливает Набокова?

– О, это замечательная история. Когда-то я привез Владимиру Владимировичу поэму Иосифа «Горбунов и Горчаков» – о Иосифе тогда еще мало кто знал на Западе – и спросил его мнение. Набоков прочитал поэму, и она ему очень не понравилась, он сказал, что это вообще не поэзия. Позже я рассказал Иосифу об этом случае (не зная его особенностей и ранимости), с тех пор, натурально, он и невзлюбил Набокова. Этого никто не знает, и он, естественно, никогда не признается в этом никому.

– А то, что вы послали ему Соколова «Школу для дураков» и она Набокову понравилась, он знал?

– Кажется, я ему рассказывал. Впрочем, отзыв Набокова и на обложке книги напечатан.

Какие необыкновенные сны иногда снятся. Как пророчества.)

Дни культуры в Аллентауне, Пенсильвания.

Бродский: Это ваша девушка?

Минчин: Да.

Бродский: Очень милая девушка.

В самолете, летящем в Детройт, на похороны Издателя.

Минчин: Он был мужественный человек, так долго сражался и не сдавался.

Бродский: И абсолютно спокойно относился к идее смерти, совершенно не боялся.

Минчин: Химиотерапия продлила ему жизнь на три года.

Бродский: Но какие дикие боли доставляла. Как он смог терпеть все?..

Минчин: Вы все преподаете?

Бродский: Да, преподаю. Сею…

Минчин: Сколько лет я вас не видел?

Бродский: Давно не виделись, давно. У вас сигаретки не найдется?..

(Он всегда стрелял сигаретки у студентов, друзей, врагов, мимолетных знакомых, – у всех, хотя курить ему было категорически запрещено.)

Чем вы занимаетесь, Саша?

Минчин: Живу в Нью-Йорке, женился, только что вернулся из свадебного путешествия.

Бродский: Да?! Поздравляю!

Минчин: Виделся в Париже с Максимовым…

Бродский: Я не знал, что вы его знаете…

Минчин: Говорили о том, что нужно бы интервью с вами для «Континента» сделать. Не о поэзии, а о жизни – слухов много всяких ходит. У вас бы была возможность самому сказать. Ну и потом в России всем будет интересно. Они там вообще ничего не знают.

Бродский: А кто будет делать интервью?

Минчин: Я.

Бродский: У вас есть какой-то опыт?

Минчин: Я сделал для него интервью с Аксеновым, Шостаковичем, Макаровой.

Бродский: Да? И что же случилось? (Вспыхивает, как короткое замыкание, интерес.)

Минчин: Он опубликовал их в разное время в «Континенте».

Бродский: Вот как, даже так? (Выражает достаточную степень удивления.)

Минчин: Так что, Иосиф, если вы согласны, то мы можем сделать интервью с вами?

Бродский: Ну, не так быстро. Но я подумаю.

Минчин: Не бойтесь, «стишки» ваши (как вы любите называть) трогать не буду, только о вашей жизни.

Бродский: Я сказал – подумаю.

Минчин: Иосиф, для «кого» вы пишете – наверно, слишком банальный вопрос, но все-таки интересно было бы послушать ответ?

Бродский: Разминка к интервью? На которое я еще не дал согласия. Пишу я для себя и только для себя в проекции.

Минчин: Что же есть такое поэт?

Бродский: Поэт – это образ жизни.

Минчин: Вы пишите великолепные эссе в прозе по-английски, а стихотворения по-русски. Как это объяснить?

Бродский: Когда приходится писать на иностранном языке, это подстегивает. Может, я переоцениваю свое участие в русской литературе (именно участие), но мне это все, в общем, надоело. Прозы я никогда раньше не писал, и если уж приходится ее писать, то, по крайней мере, хоть развлечь себя как-то. А большего развлечения, чем писать на иностранном языке, я не знаю. Хотя почему «чужом» – я, по-моему, говорил, что считаю два языка нормой. Стишки пробовал писать по-английски, но не влечет. Вы всерьез решили сделать интервью в самолете?

Минчин: Нет, просто знаю, что вы мне много времени не дадите…

Бродский: Ну, бог ты мой, зачем же так. Хорошо, я вам дам интервью. Если это доставит вам удовольствие.

Минчин: Спасибо большое. Мне нужно будет пару недель подготовиться (я хочу, чтобы оно лучшим получилось и, главное, вам понравилось). Когда мы сможем встретиться?

Бродский: Ну, господи, позвоните мне домой и договоримся. Между моими поездками в Массачусетс.

Минчин: Вы часто ездите?

Бродский: Каждую неделю – я там преподаю.

Минчин: В Мичиганский университет возвращаться не собираетесь?

Бродский: Нет, совершенно. Скучно там зимой, тоска. Вы не находите?

Минчин: Да, согласен. Развлечений мало.

Бродский: А вы что, ушли из университета?

Минчин: Да, сразу после вас.

Бродский: Странно, отчего – вы так рвались туда поступить.

Минчин: С вашей помощью и поступил…

Бродский: Ну не надо преувеличивать. Поступили вы сами, я просто вас рекомендовал. Так что же случилось?

Минчин: Может, не стоит?

Бродский: Давайте-давайте, не тяните, Саша.

Минчин: Был у меня один профессор, который мне за реферат по литературе, итоговую работу по семестру, поставил «С» (тройку). И это в докторантуре.

Бродский: Отчего, тему же вы сами выбирали?

Минчин: Стиль мой не понравился, говорил, что на «стенку от него лезет».

Бродский: Видно, сильные эмоции у него вызывали. И что же?

Минчин: Я попросил его дать мне возможность написать новую работу, а эту оценку в деканат не подавать как окончательную. Так как с тройкой от него, да по литературе, да при том значении, которое придавалось его оценке, я мог уже не писать докторскую диссертацию и искать себе другой «кусок хлеба». Профессор уехал в Нью-Йорк, и мы договорились, что я ему пришлю вторую работу в течение месяца. До этого он не будет отсылать финальную ведомость. Когда новая работа была готова, я пришел в деканат, чтобы узнать его адрес. Ученый секретарь спросила, что я посылаю, я ответил: реферат за семестр. Она удивилась, почему так поздно, я объяснил. «Он еще три недели назад прислал финальную ведомость в деканат из Нью-Йорка», – сказала она. «У меня тоже проставлена оценка?» – «Конечно, у всех его студентов. Сейчас я проверю… у тебя стоит „С“. У вас что-то произошло, личное случилось? Потому что он никому таких оценок не ставит». После этого я, натурально, ушел из университета, потом переехал в Нью-Йорк в поисках работы…

Бродский: Кто был этот профессор?

Минчин: Поэт Бродский.

Бродский: Ну да?! (Виноватая ухмылка.) Я такое сделал? А какие остальные оценки были?

Минчин: Все «А».

Бродский: Но работа по Мандельштаму ваша была ужасная – вернее, не сама работа, а стиль. Одна мысль, правда, там была интересная.

Минчин: Какая?

Бродский: Про Мандельштама: да за вас одного я способен возненавидеть весь народ. (И власть как порождение его!) Да как же так получилось? Не должен был…

Минчин: Ничего страшного, Иосиф. Не уйди я из университета и не переберись в Нью-Йорк, не встретил бы свою нынешнюю жену…

Бродский: У вас есть ее фотография?

Минчин: Да, есть.

Бродский: Красивая, своеобразная девушка.

Минчин: Иосиф, я сейчас вспомнил: а за что на вас обижен Прозаик?

Бродский: А. В. что ли? Он хороший мужик, я его даже люблю по-своему, в Москве еще общались. Разобиделся на меня, в самом деле, по-страшному…

Минчин: Почему?

Бродский: Обещаете, что будет между нами? Я никогда этого никому не рассказывал.

Минчин: Все, что мы говорим, будет между нами.