Анна Иоанновна - Анисимов Евгений Викторович. Страница 96
Действительно, рождение сына у молодой четы обрадовало императрицу Анну. Она могла теперь спокойно править несчетное число лет, покой династии был обеспечен. Но и пускать дело на самотек не следовало — мать и отец ребенка были недотепами, и Анна, став восприемницей новорожденного, отобрала Ивана у родителей и поместила его в комнатах рядом со своими. Теперь и Анна Леопольдовна, и Антон Ульрих мало кого интересовали — свое дело они сделали. Однако понянчить внука, точнее, — внучатого племянника, заняться его воспитанием императрице Анне не довелось…
5 октября 1740 года с Анной прямо за обеденным столом случился приступ болезни. Началась кровавая рвота, и, как писал посланник, «состояние ее здоровья стало ухудшаться все более и более». Известно было, что Анна давно страдала каменно-почечной болезнью, и осенью 1740 года, возможно, от увлечения верховой ездой, произошло обострение, камни в почках сдвинулись (при вскрытии врачи обнаружили, что они напоминают развесистый коралл), началось омертвение почек. Анна, жестоко страдая от болей, слегла в постель, к этому добавилась, как писал Мардефельд, истерика. Это состояние страха возникло, возможно, в связи со странным происшествием, случившимся ночью во дворце, незадолго до смерти Анны. Дежурный гвардейский офицер, несший караул во дворце ночью, вдруг заметил в темноте тронного зала фигуру в белом, чрезвычайно схожую с императрицей. Фигура бродила по залу и не откликалась на обращения к ней. Бдительному стражу это показалось подозрительным — он знал, что императрица пошла спать. То же подтвердил поднятый им Бирон. Фигура между тем не исчезала, несмотря на поднятый шум. Наконец, разбудили Анну, которая вышла посмотреть на своего двойника. «Это моя смерть», — сказала императрица и ушла к себе.
В первый же день болезни Бирон созвал совещание виднейших сановников. Фаворит, как пишет Э. Миних, «громко рыдал и метался по комнате без памяти», горюя не только о своей судьбе (что, конечно, было искренне), но и о судьбе России, которой грозило несчастье из-за малолетства Ивана Антоновича и слабохарактерности Анны Леопольдовны. В конце своей продуманной речи он сказал, что управление государством необходимо вверить опытному человеку, который «имеет довольно твердости духа, чтобы непостоянный народ содержать в тишине и обуздании». Присутствовавшие на совещании сановники — «ревностные патриоты», как их назвал потом Бирон, — с энтузиазмом заявили, что на роль правителя не видят никого, кроме самого Бирона. Он начал отказываться. И тут Алексей Бестужев-Рюмин, занявший место Артемия Волынского в Кабинете министров по воле Бирона, прибег к особо изощренной форме подхалимажа: он резким тоном довольно грубо упрекнул Бирона в неблагодарности к России — стране, которая принесла ему славу, достаток и которую он теперь бросает в отчаянном положении. Бирон устыдился и дал согласие быть регентом, но только с условием, чтобы это решение было принято всеми высшими чинами империи. На другой день коллективная петиция с просьбой о назначении регентом Бирона была готова, причем первым ходатаем перед императрицей за Бирона был фельдмаршал Миних.
Но неожиданно Бирон встретил препятствие со стороны… самой Анны. Выяснилось, что она не собирается отправляться в лучший мир, а также — подписывать какое-либо завещание. Она, женщина суеверная, боялась, что, «как только она подпишет завещание, то вскоре и умрет». Неожиданную твердость проявила и Анна Леопольдовна, которая заявила Бирону, что просить императрицу о составлении завещания не будет, ибо не сомневается, что тетушка и без особых хлопот обеспечит будущее Ивана Антоновича и его семьи. В итоге для Бирона дело стало приобретать неблагополучный оборот — если императрица умрет, не подписав завещания в нужной ему редакции, то регентами наследника престола Ивана, скорее всего, станут его родители, а не он. Стоя на коленях, Бирон стал упрашивать императрицу подписать завещание (как злорадно отметил Э. Миних, «герцог видел себя принужденным стряпать сам по своему делу»). Стряпать приходилось поспешно, кое-как, ведь жизнь уходила от Анны буквально на глазах. Бирон не отходил от постели императрицы, пока она не подписала указ о назначении Ивана наследником престола и объявлении Бирона регентом до семнадцатилетия юного императора Ивана VI. Герцог мог вытереть пот со лба — его стряпня удалась… но ненадолго.
Смерть пришла за императрицей Анной 17 октября 1740 года. Анна скончалась, прожив 47 лет и процарствовав десять. Умирая, она до самого конца смотрела на стоящего в ее ногах и плачущего Бирона, а затем произнесла слова, известные нам в передаче Э. Финча — английского посланника. На следующий день он писал в Лондон: «Her Majestry looking up said to him: "Nie bois!" — the ordinary expression of this country, and the import of is "Never fear!"» («Ее величество, глядя на него, сказала "Небось!" — обычное выражение в этой стране, означающее "Никогда не бойся!"»)…
Да он, собственно, и не боялся: согласно завещанию Анны, императором был объявлен родившийся в августе 1740 года Иван VI Антонович, а регентом при нем — сам Бирон сроком до совершеннолетия императора, а если тот скончается раньше, то до совершеннолетия следующего отпрыска Анны Леопольдовны и т. д.
Кто бы мог подумать, что так удачно запланированное (по крайней мере на 17 лет) регентство Бирона будет продолжаться всего три недели. Поначалу все шло хорошо. Даже какие-то опасения относительно волнений гвардии во время присяги не оправдались. «Все свершилось в большем спокойствии, чем простой смотр гвардии в Гайд-парке», — писал Э. Финч. Бирон мог опереться на своих людей везде: в армии был Миних, в государственном аппарате — А. П. Бестужев-Рюмин и князь А. М. Черкасский, в политической полиции — А. И. Ушаков. На службе регента было немало шпионов и добровольных доносчиков. Но это не спасло его. В ночь на 9 ноября 1740 года Бирон был захвачен в своей спальне гвардейцами, посланными с этой целью фельдмаршалом Минихом. Физически сильный регент долго дрался с ночными гостями, его утихомиривали ударами прикладов, потом связали и потащили по залам дворца на двор, где уже была приготовлена карета Миниха…
Ночная беготня, крики и шум этой классической сцены дворцового переворота подняли на ноги весь дворец, и только покойной императрице не было до всего этого никакого дела — Анна Иоанновна тихо лежала в своем золоченом гробу в парадном зале дворца и не видела, как мимо пронесли мычащего и лягающегося Бирона. Она уже ничем не могла помочь своему возлюбленному обер-камергеру. Ее похороны состоялись 23 декабря 1740 года уже при новой власти. Кто бы мог подумать, что 1740 год, начавшийся с забав у Ледяного дворца, будет таким бурным…
Заключение
В жизни и судьбе императрицы Анны Иоанновны отразилась необыкновенная эпоха. Ей пришлось жить во времена Петра Великого, а для него все люди, в том числе и она, дочь царя Ивана, были лишь материалом, кирпичиками на той грандиозной стройке, которую он затеял в России. Ее жизнь, как и жизнь многих русских людей, была резко изменена, переломана, «исправлена» могучей силой петровского движения. В конечном счете, и на престол она была выброшена вихрем, порожденным тектоническими сдвигами Петровской эпохи. Все эти годы она, женщина простая и малообразованная, но жаждавшая обыкновенного счастья, тосковавшая по мужу, семье, детям, покою тихого Измайлова, достатку, цеплялась за каждую возможность устроить свой очаг, но этого ей так и не удалось достигнуть. После всего перенесенного Анной в жизни трудно говорить о доброте ее нрава. Но ее можно понять и не нужно осуждать…
Став государыней, повелительницей огромной страны, она осталась сама собой во всей незатейливости проявления своего характера, в своих привязанностях и пороках. Но известно, что власть незаметно, но быстро влияет на природу человека, оказавшегося на самой вершине. И Анна, естественно, не избежала этого влияния. Ее капризы, подозрения прямо сказывались на стиле политики ее царствования. Вместе с тем, как ни проста и недалека была Анна, с молоком матери, из всей окружающей ее русской жизни, она впитала некие важные, основополагающие принципы, которые разделяли с ней самые великие правители России. Она прежде всего ощущала себя самодержицей и как зеницу ока берегла и охраняла начала самодержавия. Особую остроту этим чувствам и ощущениям придали драматические обстоятельства, сопровождавшие ее вступление на престол в начале 1730 года.