Ступени - Косински Ежи. Страница 14

Медленно я положил руку на спинку ее стула, согнув пальцы и упершись костяшками ей в спину. Я никак не мог понять, заметила она что-нибудь или нет. Правда, мне показалось, что ее движения приобрели новый смысл, словно она пыталась слиться с моими пальцами, чтобы укрепить это мимолетное прикосновение. Я снова бросил на девушку осторожный взгляд: губы ее напряглись, и легкий румянец заиграл на щеках.

Обед закончился ближе к вечеру. Гости направились в отведенное им жилье, расположенное у дороги, обсаженной высокими деревьями. Мы с гимнасткой сперва пошли вслед за ними, но потом быстро свернули в заросли.

Я рассказал, как мне понравилось ее выступление и как во время него у меня родилась фантазия: мне захотелось обладать ее телом в момент высочайшего напряжения всех ее сил, когда она просовывает голову между бедрами. Гимнастка выслушала меня, не перебивая, а когда я закончил, не произнесла ни слова. Мы пошли дальше.

Уже почти стемнело. Ветра не было, и листья на нижних ветвях берез тяжело висели, словно выкованные из свинца. Внезапно гимнастка повернулась ко мне лицом и стала раздеваться, складывая одежду на груду сухих листьев у наших ног.

Затем она нежно заставила меня лечь на спину. Наклонилась надо мной; снизу она показалась мне коренастой, почти коротконогой. Прикоснулась лбом к моей груди и уперла руки в землю у меня за плечами. Затем, одним неуловимым движением, подняла ноги в воздух. Когда ступни миновали самую верхнюю точку, спина девушки образовала гибкую дугу, напоминавшую молодую березовую ветвь, пригнутую выпавшим снегом. Медленно ее ступни опустились ниже головы, так что лицо очутилось между бедер; затем она согнула колени еще сильней и прильнула к моему лицу одновременно губами и влажным лоном.

Никто не смог бы с полным правом назвать себя ее парнем: она ни с кем не завязывала постоянных отношений. Все восхищались ею, но никто не обладал.

В начале семестра я был избран редактором университетской газеты. Я предложил ей вести еженедельную театральную колонку и дал полную свободу писать о любом заинтересовавшем ее спектакле или литературном событии. На это место мечтали попасть многие студенты, так что она сразу же согласилась.

В качестве редактора я стал часто получать приглашения в разные места и при любой возможности старался сделать так, чтобы нас всюду приглашали вместе. Некоторые из коллег завидовали мне, поскольку никто не знал в точности, какие отношения нас связывают.

Время шло, и к концу семестра я заметил, как много внимания моя знакомая уделяет своему телу. Обычно перед тем, как куда-нибудь отправиться, мы встречались у нее на квартире. Из ее маленькой гостиной я часто наблюдал, как она рассматривает себя в трюмо, изучает свой профиль, выгибает шею, проводит руками по бедрам. На плечах у нее был небрежно накинутый халатик, далеко не всегда застегнутый на все пуговицы. Мне удавалось время от времени то сделать ей многозначительный намек, то случайно коснуться ее тела, передавая расческу. После того, как два или три раза она осадила меня, я вынужден был отступить.

Как-то раз она одевалась, собираясь на концерт, а я сидел в другой комнате, метрах в двух от ее секретера. Нижний ящик был выдвинут, и, украдкой заглянув в него, я увидел под старыми записными книжками и разбросанными заколками и брошками пачку фотографий, которая слегка высунулась из конверта. Я посмотрел в сторону спальни, но у туалетного столика моей приятельницы не было. Мгновением позже я услышал, как в ванной течет вода, и тогда я наклонился, схватил наудачу несколько карточек и засунул их во внутренний карман. После концерта я проводил девушку до дома, а сам вернулся к себе, чтобы внимательно изучить добычу. На снимках она была полностью обнажена. Позы, освещение, плохая резкость — все говорило о том, что она снимала себя сама при помощи камеры с таймером. Снимки были сделаны совсем недавно — бумага еще не утратила свою эластичность. Я вспомнил несколько случаев, когда моя приятельница запиралась в маленькой редакционной фотолаборатории под предлогом проверки газетных пленок. Очевидно, именно тогда она проявляла и печатала эти фотографии.

Я ничего ей не сказал и не стал возвращать фотографии. Ее поведение оставалось таким же, как прежде, и я пришел к выводу, что она не заметила пропажи.

Если ко мне в гости приходили друзья, я раскидывал пару-другую фотографий у себя на рабочем столе среди бумаг и книг. Я не сомневался, что, пока я на кухне готовлю напитки или закуски, друзья наткнутся на фотографии и увидят, что на них изображено. Через пару недель я убедился, что все наши знакомые считали нас любовниками, а ближайшие друзья словно ненароком спрашивали, когда свадьба.

Перед самым концом семестра меня и мою приятельницу пригласили на вечеринку в отеле на одном из курортов по соседству. После вечеринки нам предложили остаться на ночь и поплавать в бассейне. У меня на следующее утро был экзамен, и я отказался. Приятельница же моя осталась, поскольку ей нравилось ловить на себе восторженные взгляды поклонников.

На следующий день после экзамена я получил записку от декана, в которой меня просили зайти в его кабинет. Профессор встал, когда я вошел, предложил мне сигарету и довольно смущенно попросил приготовиться к удару. Труп студентки обнаружили в ванной занимаемого ею номера. Кран газового водонагревателя был открыт, но поджиг не горел.

Вскоре известие о ее смерти разнеслось по всему университету. Все смотрели на меня, а некоторые даже показывали пальцем. Два моих лучших друга сообщили мне, что, по общему мнению, она покончила жизнь самоубийством. Позже я пришел к выводу, что это умозаключение опирается в большей степени на фантазию, чем на факты. Когда я зашел в аудиторию на послеобеденную лекцию, я нашел на своей парте несколько анонимных записок. В каждой из них меня обвиняли в том, что я соблазнил девушку, заставил ее участвовать в оргиях, фотографировал в предосудительном виде и в конце концов бросил, когда она забеременела.

Я был предан остракизму. Ел один за столиком в кафетерии, и никто не садился со мною рядом на семинарах. На похороны отправились почти все мои сокурсники.

На кладбище все присутствующие стояли тесным кругом возле могилы, и только справа и слева от меня в этом круге образовались разрывы. Я чувствовал полное отчуждение: даже ближайшие мои друзья, которые стояли напротив, бросали на меня осторожные косые взгляды. С одной стороны могилы высилась куча земли, с другой на голую почву поставили накрытый крышкой гроб. У изголовья гроба стоял университетский капеллан, а в ногах — родители девушки.

По виду они были из крестьян или из мелких торговцев, и я внезапно вспомнил, что она никогда не рассказывала мне о своем доме и семье. Я украдкой разглядывал поношенный костюм отца и его бледное, страдальческое лицо. Холодный ветер развевал редкие седые волосы. У его жены были гротескно кривые ноги. Трудно было поверить, что она и этот измученный старик зачали ту девушку, которую я знал. Кто-то наклонился к родителям и шепнул им что-то на ухо. Они подняли головы и посмотрели на меня. И тут же все глаза, до того устремленные на них, обратились ко мне. Со всех сторон на меня пристально смотрели. Нечаянно мой взгляд встретился со взглядом ее отца.

Какой-то миг мы смотрели друг другу прямо в глаза, а затем он оттолкнул в сторону жену, которая пошатнулась и свалилась бы в могилу, если бы двое рабочих не подхватили ее. С безумным видом он направился ко мне, расталкивая толпу. Я знал, что сейчас случится что-то нехорошее: старик явно собирался ударить или оскорбить меня. У толпы тоже был зловещий вид, словно она готовилась наброситься на меня при малейшем моем движении. Я не решался пошевелиться.

Толпа расступилась на пути у старика, который ковылял ко мне, пыхтя и покряхтывая. Его бледные губы искривила гримаса. Он остановился передо мной, с трудом поднял голову и плюнул мне в лицо.

Я молча ждал, что последует. Глаза старика словно втянулись в глазницы, руки бессильно опустились. Он повернулся и пошел назад, притихший, усталый и очень старый.