История темных лет - Витич Райдо. Страница 65

"Останусь", — думала девушка, с наслаждением вдыхая аромат хвои и поглядывая по сторонам, — обязательно останусь! Если и городок под стать, останусь. Устроюсь куда-нибудь работать, сниму квартирку и буду жить. Просто жить. По-новой. Если смогу. Если получится".

Вот в это-то все и упиралось. Если… если хватит сил, если сможет забыть Ричарда, если не догонит прошлое, если не найдут, если приживется на новом месте, если выдержит сердце, если…

Городок оказался малолюдным и чистеньким, с извилистыми улочками, трехэтажными каменными домиками, теряющимися в хвойных порослях. Жители встречали Сэнди по- разному: кто настороженно и даже зло, кто равнодушно, но в большинстве доброжелательно, однако в работе и сдаче комнаты отказывали все. Девушка весь день проходила по немногочисленным агентствам, но ничего не добилась. К вечеру, когда покатился колокольный звон над городом, она поняла что Эвистон не конечный пункт путешествия.

Девушка купила булочку и бутылку мусса и пристроилась на ближайшей скамейке напротив цветочных клумб в каком-то парке, чтобы запихнуть в себя пищу и немного отдохнуть. Напротив нее, невдалеке, малышня кормила смешных рыжих белок. Мальчишки постарше в шортах и темных очках гоняли на авиатах, соревнуясь меж собой в ловкости и смелости. Пожилые леди оккупировали одну из скамеек и наблюдали за окружающими, тут же рассказывая друг другу, что увидели. Молодые мамы неспешно прогуливали малышей, чинно раскланиваясь со знакомыми. Город жил своей жизнью, и девушка с грустью поняла, что ей нет здесь места. Сердце вдруг схватила боль, тупой, ноющей волной растекаясь по телу. Сэнди поморщилась и полезла в рюкзачок за таблетками, проклиная и ее, и собственное бессилие, и нетерпение. Она выдавила на ладонь розовую таблетку, с ужасом осознав, что упаковки из ее запасов уже нет, и кинула в рот, запивая прямо из бутылки. Взгляд невольно наткнулся на молоденького полицейского, стоящего справа от нее, под большой сосной и внимательно изучающего незнакомку.

"Принял меня за наркоманку или ориентировки читал. Уходить надо", — мелькнуло у девушки и, стараясь выглядеть спокойной, она встала и пошла по дорожке подальше от проницательных глаз. К ее сожалению, полицейский двинул следом, то ли ее шаткая из-за боли походка вызвала подозрения, то ли просто хотел проверить документы, как у незнакомого лица. Неизвестно, и узнавать желания не было. Она рванула на выход из парка, пересиливая слабость. К счастью, метров через 300, она увидела гостеприимно распахнутые ворота храма и, не раздумывая, влетела в них и рухнула на ближайшую скамью, задыхаясь от боли.

Прошло немало времени, прежде чем она смогла перевести дыхание и осмотреться вокруг. Полумрак помещения дарил прохладу, в воздухе стоял запах хвои, воска и ладана. Ряды грубых добротных скамеек со спинками слева и справа, в глубине виднелись статуи и иконы, освещенные светом от горящих на длинном столе свечей и лучами заходящего солнца, пробивающиеся сквозь витражные рисунки окон на религиозные темы. Тихо звучала печальная мелодия. Две женщины в темных платках сидели у самого стола, полный мужчина истово кланялся каменной статуе — женщине с прекрасным, умиротворенным лицом и печальными мудрыми глазами. Он развернулся и пошел к выходу, следом поднялись и женщины. Зал опустел.

— Здравствуйте! — раздался приятный, мягкий голос над ухом.

Сэнди вздрогнула от неожиданности и посмотрела вверх. Над ней возвышался симпатичный молодой мужчина в темной рясе и внимательно смотрел на нее пронзительно голубыми глазами.

— Здравствуйте, — кивнула она.

— С Вами все в порядке?

— А что, собственно? — удивилась принцесса.

— Значит, я прав, — мягко улыбнулся священник и жестом указал на стоящую перед Сэнди скамью. — Разрешите? Та растерянно кивнула, и мужчина тут же пристроился на скамью, развернувшись лицом к девушке и сложив руки на спинке. Сэнди рассматривала странный узор на обшлагах его рукавов и воротничке, отметив про себя, что креста на груди нет, что показалось странным, как и короткая стрижка, не принятая у священнослужителей.

— Ищите крест? — улыбнулся мужчина, выказывая задорную ямочку на правой щеке.

— Да. Мне казалось, что священнослужители должны носить крест на груди. — Вы, наверное, давно не заглядывали в церковь? Видите ли, крест — это символ веры, а вера дело сугубо личное, как и общение с богом. Зачем же выставлять это на всеобщее обозрение? К тому же необязателен крест на теле, обязательна вера в душе, а она либо есть, либо ее нет, здесь никакой уже символ не поможет. Вы сами верующая?

— Да как-то не задумывалась. — Хотите исповедоваться? — спросил вдруг священник. — Зачем? — Что бы понять себя и суть своих проблем. Мне, кажется, вам это необходимо. Видите ли, исповедь сродни сеансу психоанализа. Она очищает и врачует наши души. Мы люди, а не святые, и грешим ежедневно, ежечасно, а потом скрываем эти грехи даже от себя. Они копятся годами, отягощая душу и не давая ей общаться с богом, слышать его. Она начинает болеть в разлуке с отцом своим и взывать к нам, а мы усиленно глушим ее крики и получаем массу неприятностей, обижаем, обижаемся, оправдываем и оправдываемся, бьем и получаем сдачу. Дело в том, что мы-то можем забыть свой грех, а душа нет. Она по другим законам живет, и ей все равно, как мы называем зло, которое причиняем себе и другим. Зло оно и есть зло. Когда человек исповедуется, он разговаривает прежде всего со своей душой, со своим Я, которое знает, в чем корень его зла. Ведь душа — это частица Господа, Отца нашего, и ведает все, что происходит, знает причину и следствие поступков. Душа — главное в человеке, нужно научиться слышать ее и слушать, тогда не будет причин для слез и боли. Он получит ответы на те вопросы, что мучают всех, и всегда будет чувствовать добрую отцовскую руку, ведущую его по жизни. Исповедь — это первый шаг навстречу своей душе, первая ступень, ведущая прочь из болота человеческих грехов. Это побег из рамок общества и его законов навстречу свободе, свету и счастью.

Сэнди задумчиво смотрела на умиротворенный лик богини в глубине зала и чувствовала, как вкрадчивый, мягкий голос священника достает до глубины души, которая, ей казалось, давно умерла. Ей вдруг захотелось рассказать все, что мучает и не дает ей покоя, этому незнакомому человеку, который, может быть, сможет непредвзято судить и подскажет выход из тупика, в который она себя загнала.

— Я всегда знала, что жизнь — животное полосатое, и с этим ничего не поделаешь, как со светом и тьмой, днем и ночью. Они все равно будут, — тихо сказала девушка, с трудом подбирая слова. — Без толку сетовать, бороться, взывать к кому-то, когда в твоей жизни наступает «ночь», нужно просто переждать и все… Все наладится, наступит «день». Обязательно наступит, как бы ночь не затягивалась… Но однажды день в моей жизни так и не наступил. Темная полоса превратилась в бесконечность, и вот уже много лет я бреду в потемках, безуспешно пытаясь выбраться на свет, но мне не дают, снова и снова загоняют обратно на темную сторону, словно шар в лунку, как только я делаю шаг к свету и, эта бесконечная борьба вымотала меня, сожгла душу дотла. Я не знаю, кто из-за какого маниакального изуверства устроил… — девушка смолкла не в силах подобрать слово, равноценное тому, что с ней произошло.

— Может быть, Бог устраивает вам испытания для того чтобы вы вспомнили о нем? — тихо спросил священник.

— Бог?! — чуть не задохнулась от возмущения девушка. — Тогда он весьма одиозная и злая личность!

— Нет. Вы не правы. Бог мудр и милосерден к людям, ибо мы дети его. Разве отец, говорящий дитю малому: нельзя садиться в костер, — одиозная личность? Нет. Он печется о благе чада своего, которое еще не ведает, что огонь жжет, а он знает и предупреждает. Вы видели когда-нибудь, как котят начинают приучать есть самостоятельно? Приходит пора, когда молоко матери не дает им привычной сытости, но они упорно сосут ее, не понимая в чем дело? Их подносят к блюдцу с молоком, но они отпихивают его, их мордочкой макают в молоко, но они фыркают, упираются, мочат в молоке лапы и упорно идут к матери, которая ничего не может им дать. Их снова и снова макают в молоко, пока они не начинают облизываться, потихоньку лакать, а вскоре бегут к заветному блюдцу. Также Бог учит нас, неразумных детей своих, снова и снова, пока мы не поймем. Его мудрость безгранична и непостигаема скудным человеческим умом. Мы часто стучимся в те двери, за которыми нас ждет боль, страдание, но мы не знаем наверняка, что там, нам кажется, что там нечто долгожданное и жизненно необходимое, а нас не пускают, отпихивают, сначала легонько, потом сильнее. Это злит и у 90 процентов из ста рождает неразумную настырность. Другой бы задумался, но человек субъективен и упрям в своих заблуждениях. Оттого он и страдает, а потом еще взывает: за что, Господи? А нужно понять, почему?