Ключи от цивилизации - Витич Райдо. Страница 53

— Спокойнее — не спокойней, но выше головы не прыгнуть, факт.

— Жизнь продолжается, — заверил Ян.

— Раз сто слышал, — буркнул Чиж.

— А я слышал, еще одного новенького к нам в группу кидают. Пока вас не было, его в комнату Акима поселили. Зовут Борис Синицин…

— Замечательно, — с ехидством бросил Сван, закинув в шкаф ботинки. — Идем? Завтра в девять сбор на стрельбах. Поспать бы надо, а то спросонья больше восьми очков не наберем, Иван шуметь будет.

— Группа опять полный комплект, — протянул Пеши. — Надо привыкнуть: люди приходят и уходят.

— "Обычная работа", — кивнул Ян.

Что человек без памяти? Белый лист, дитя не ведающий ни себя, ни мира в который прибыл. Именно он напишет на листе его судьбы кистью стереотипов и мировоззрений окружающих, сначала силуэт, потом четкую фигуру личности. А вот краски на палитре судьбы выберет сам человек сообразно зрелости своей души. Ей, едино чувствующей, не нужно знаний физики, схоластики, катехизиса, этики или морали общества, у нее своя мораль. На оголенных чувствах и ощущениях, не оперируя высоким штилем, не давя авторитетом и долгом, душе понятней и ясней то, что ускользает от взора человека, которому к ней не пробиться через заборы и ограды дел и мыслей, бесконечных в суете обыденной жизни.

И память у души есть, но та ли память, что изучается наукой?

Стася смотрела на витраж окна, на виднеющуюся зелень за ним и чудилось ей — там бесконечность, две параллели — зелени земли и голубой ленты неба. Они не воспринимались ею отдельно, как не казалось ей, что она одна. Она, никто еще, без имени и связи с чем бы то не было, белая рубаха с завязкой на манжете из атласной тонкой ленты чайно-розового цвета, край полога с глубоким малиновым оттенком, столик с резными ножками в виде неизвестных Стасе животных, оконная рама, ветерок, земля и небо — все казалось, связано, едино. Чуть шевельнись и, ветер отзовется, пойдет волна по полотну неба и земли, манжет откликнется и столик скрипнет.

Женщина невольно улыбнулась и шевельнула пальцами. Так странно — где-то далеко, как будто даже не она и не сама осознает, что это ее рука, ее пальцы, и не уверена, а те уж знают и откликнулись. И наблюдать за собственной рукой забавно, знакомиться с ней. Все до странности забавно и интересно: что две руки и две ноги, а не пять, ни десять. Что в голове идет какая-то работа мысли, ведется вялый, но диалог с собой, а в комнате покой и тишина и никого не надо. Что, то ли кресло, то ли стул, резьбы искусной услаждает взор, что ветер ласкает щеки, что запахи щекочут ноздри и манят отгадать, кому принадлежат. Но нет, сама загадка манит, а вот отгадывать и лень и не охота. Каждая вещь, каждый предмет будто скрывают что-то, и вроде, нет.

— Здравствуй, — прозвучало тихо, словно пригрезилось. Женщина покосилась на звук — какой-то человек. Вот тоже странно — он рядом, держит ее руку, точно ее, а Стася не заметила его, не чувствовала прикосновенья. Губы человека обдали теплом кожу пальцев, те дрогнули, удивляя женщину.

— Как ты себя чувствуешь, мой ангел?

Ангел — звание или название? Предмета, вещи, мира в целом? "Как чувствуешь"? А разве не важнее — что? И что предполагает вопрос? Ответ? Кому, зачем?

Теофил беспокоясь, вглядывался в лицо женщины, в глазах пытаясь прочесть лучше ли ей. Но взгляд был странен: отстранен, умиротворен, наивен и пуст. Вот смесь? Похоже не в себе еще.

— Ты слышишь ли меня?

Молчит и смотрит.

— Дорогая, скажи хоть слово.

Зачем? — чуть удивилась Стася. Такой приятный голос, так гармонично вплетается в шум ветра и листвы за окном.

— Иона! — позвал кого-то. Стася поморщилась — голос мягок, но тон неприятно громкий.

Перед ней появился еще один человек, взгляд с прищуром, глаза пытливы и будто что-то говорят, но что не разобрать. Склонился, всматриваясь, повел перед ее глазами ладонью. Стася с интересом уставилась на извитые дорожки линий, бугорки.

— Как вас зовут?… Какой сегодня день?… Вы слышите меня?…

Станислава внимательно рассматривала руку человека, не понимая и не слыша вопросов.

Ферри заметив интерес к своей руке, убрал ее, навис над женщиной, закрывая обзор собой:

— Вы видите меня?

Стася поморщилась, соображая, зачем спрашивать такое. Какое ему дело и может ли иначе быть?

— Вы понимаете, о чем вас спрашиваю?

Голос мягок и чуть хрипловат. Лицо приятное с ямочкой на подбородке. Глаза… них что-то было, пряталось на дне зрачков. Стася насторожилась, отчего-то заволновавшись, покосилась на второго, что показался ей ближе и понятней.

— Я здесь, — качнулся к ней Теофил. — Скажи хоть, что-нибудь, ангел мой, прошу тебя.

Зачем? Да что вам надо? Вы кто?! — зрачки расширились.

— Бесполезно, — отстранился Иона.

— Что это значит? — нахмурился Локлей.

— Ничего. Я предупреждал, выздоровление будет долгим и тяжелым, — нахмурился, подозревая и подвох со стороны больной и настоящую потерю памяти.

— Как вас зовут? — решил проверить. Женщина смотрела и молчала. В ее голове шла работа мысли, но бесполезная.

— Так как же ее зовут? — уставился на графа лекарь.

— Ангел.

— Это не имя.

— Анхель, зову же — Ангел, — сориентировался Локлей.

— Это имя ей дали при рождении? Откуда она родом?

— Вы слишком любопытны, не забывайтесь! — предостерег нахала граф. Все меньше и меньше ему нравился Иона. В нем было слишком много властности и нечто пугающее, намекающее на отсутствие границ, как для мысли, так и для поступков. К тому же мужчина был слишком уж внимателен к больной и непристойно любопытен. Совал свой нос куда можно и куда нельзя. Не Ангел, Теофил давно бы выгнал его взашей, но та нуждалась в помощи равной чуду, и этот возмутительный Ферри его сотворил — женщина очнулась.

— Вас зовут Анхель? — уставился на нее Иона. Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, а заодно понять, отчего этот человек так смотрит на нее — он словно сверлит и жжет, давит, упрекает, испытывает.

Кто он такой?

А этот, слева?

А кто она?

Ответов не было.

Глава 15

Жизнь вроде бы налаживалась, но Чижу не давала покоя Стася и кое-что еще, необъяснимое, тревожащее на уровне той самой интуиции, что рассказывала любимая, но о которой сам он не подозревал.

Первый «звонок» прозвучал утром, когда капитан, за завтраком оглядев бойцов, тихонько бросил:

— Еще раз без спроса отлучитесь, напишите рапорты и пойдете работать контролерами воздуха очистки.

Сказал и тут же перевел разговор на тему прививок и стрельб. Насторожившиеся мужчины резво начали соображать, чтобы такое выдать в свою защиту, но подошедшая Лариса спасла положение. Все подумали, что из-за нее Иван перевел разговор и, не заметили, что пауза между угрозой командира и появлением девушки была слишком большой, и мысль о прививках Федорович начал излагать до того, как увидел новенькую. Это показалось Николаю странным.

В мед центре и на стрельбах он думал, складывал и сопоставлял факты, сосредоточившись лишь на том, что никак не складывалось. Наверное, поэтому и получил десятку за стрельбу, дружеский хлопок от капитана по плечу и поздравления от товарищей. Что то же пропустил мимо ушей.

Весь день его мучили догадки и предположения, и вот, он не выдержал. Переснял портрет Ильи Федоровича, висящий на стенде и ушел к себе. Включил подсветку столика и положил два снимка — его и Стаси.

Что общего меж ними? Почему пропавший трассер из бывших патрульных пропал в палеолите, а Стася бегала в Древнюю Русь. В чем дело? Просто так, совпадение? А может недоверчивость Чижа? Но что-то было здесь и ему казалось — важное, как ниточка ведущая к любимой.

— Чем занимаешься? — вошел Иштван, как всегда забыв постучать. Увидел слайды Ильи и Стаси на столе и выгнул бровь. — Все не успокоишься?

Николай пытливо посмотрел на него:

— Тебе ни кажется все это странным?