Синдром синей бороды - Витич Райдо. Страница 5

Их пути пересеклись в ту мрачную для обоих пору, что сейчас предстояло вновь вспомнить. Четыре месяца СИЗО кому как, а Вадиму и Константину, что совместная вылазка на вражескую территорию, длинный бой плечом к плечу. Такое не проходит бесследно, не забывается. И не важно, что после жизнь разметала их по разным концам планеты, поставила на разные ступени социальной лестницы. Они все равно были вместе, спиной к спине, принимая бой: тогда еще худой сопляк Костя, по собственной глупости залетевший на нары, и Вадим, молодой, запутавшийся в происходящем, поставленный, а вернее подставленный под самую дурную статью — изнасилование. Одному лишь вчера исполнилось восемнадцать, другому завтра должно было исполниться двадцать один. Один прошел армию, имел представление о жесткости, но не сталкивался волею судьбы с озверелой жестокостью, извращенной хитростью. Другой понятия не имел ни о том, ни о другом.

Вадима ждала петушиная карьера за один факт `сто семнашки', Костю — смерть за то, что посмел возразить какому-то расписанному, как фасад Третьяковской галереи, урке.

И оба, по сути еще пацаны, не знали — за что их наказывают? И оба были виноваты лишь в том, что не ведали иных законов кроме человеческих. Глупость, случайность и чья-то хитрая рука выткали сеть их судьбы и поймали мальчишек, как рыбу. Их хотели сломать, но сломали лишь их жизни.

Вадим уже не сжимает заточку, глядя исподлобья на приближающуюся свору смотрящего. Рука забыла холод стали, кровь не бурлит в предчувствии схватки, глаза не туманит ненависть. Костя не машет руками в попытке защититься от нападения, не рычит от страха и ярости. Его кровь не смешивается со слезами бессилия, из горла не рвется крик отчаянья, и тело не вздрагивает от прикосновения успокаивающей ладони товарища по несчастью.

Один теперь весьма респектабельный мужчина, богатый иностранец. Другой — начальник авторитетного сыскного агентства, законопослушный гражданин России, идеальный семьянин. Но и под рубашкой от Гуччи, и под футболкой made in Tyrkistan бьются ожесточенные в прошлых схватках за жизнь и честь сердца.

Картинки прошлого, пережитого двадцать два года назад, ничуть не поблекли за долгий жизненный путь. Там в четырех месяцах ада, связавшего их и держащего по сегодняшний день — и метание, и непонимание, юношеская ломка стереотипов, болезненное взросление. Там же остались доверчивость, всепрощение, доброта, любовь. После ни Костя, ни Вадим не воспринимали данные качества иначе, чем фантомы страшных впечатлений, втравленных в их душу в камере предварительного заключения. Там обычные парни превратились в волчат. И уже на воле — в матерых волков.

Пути назад не было, вперед же идти не давали. К тому же они хотели не просто жить дальше, забыть, зачеркнуть прошлое, а воздать должное за каждый прожитый в заключении час. Казалось, лишь так они обретут свободу от боли и грязи, что напитала их души ядом ненависти. Здесь же двадцать два года назад они решили, что справедливость должна восторжествовать. Глубокой ночью, устав барахтаться в пучине собственной боли, они поклялись найти виновных и воздать им должное, но чтоб не вернуться в исходную точку — на нары, каждый взял на себя обязательство отомстить обидчику товарища.

Обидчик Кости давно почил на дне водохранилища, название которого Вадим даже не узнавал. Он нашел парня, что просил ничего не ведающего Костю отнести пакет с наркотой по нужному адресу, и убил, ничуть не печалясь о том. Потом уехал в Москву. Заключил фиктивный брак с гражданкой Франции и отбыл за рубеж.

Костя остался в России искать Марину Селезневу и того затейника, что надоумил ее отправить Вадима в тюрьму. Однако жизнь запутала все нити участников событий. Кто-то умер, как Шеховы, кто-то исчез из поля зрения, как сама Селезнева, затерявшись на огромных просторах Родины. Да и самого Уварова крутило и мотало, бросая из края в край: от шестерки до туза. Но вот вроде бы все и успокоилось. Улеглась волна перипетий. Снизошла судьба, одарив стабильностью и Константина, и Вадима. Да мало счастья в покое, если прошлое по-прежнему живо и властвует в сердцах и умах.

Уваров, помня свою клятву, нашел все-таки виновников, но посвящать Вадима не спешил. Неприятные новости. Стоит ли в водную гладь камни кидать, будоража ил на дне? Как бы лихо не вышло.

Вадим же, искренне надеясь все эти годы забыть и простить, не смог сделать ни того, ни другого. Непонимание отравляло душу, желание посмотреть в глаза затейникам крепло с каждым годом, вопреки логике и рассудку. Возможно, сложись его личная жизнь иначе, он думать бы забыл о событиях давнего прошлого, но этого не случилось. Мысль же, что его жизнь сложилась так, именно оттого, что он сам не отпускает прошлое, Греков гнал. Она ему не нравилась. А все, что ему не нравилось, он давил, уничтожал, чтоб не иметь причин для раздражения.

— Самое время, Костя, разобраться.

— Надолго прилетел? — посерьезнел Уваров.

— Пока точку в той истории не поставлю, домой не вернусь.

— Домой… — протянул мужчина, скривив губы. — Ох, Грек, как же тебя измололи-то, если чужбину Родиной считаешь.

— Лекцию о патриотизме ты мне потом прочтешь, ладно? — бросил на него предостерегающий взгляд. Запрыгнул на парапет и поднял воротник. — Может, в машину хотя бы сядем. Осень…

— Не Канары, — согласно кивнул Костя. — Можно, конечно, в салон пройти, но боюсь, ты метаться начнешь от новостей. Разнесешь еще иностранку свою.

— Плохие новости? — насторожился Вадим. Уваров не спеша допил пиво и начал излагать то, что узнал, изредка косясь на друга. Лицо Грекова и без того жесткое, отполированное Северными ветрами, превратилось в маску ледяной фигуры. И хоть Вадим молчал, ни разу не спросив, не уточнив, не выказав эмоций, взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Уваров поежился, но не от холода. Зная Вадима, предположить развитие событий ему было не трудно.

— Ты главное дров не наломай, — предупредил тихо.

Греков кивнул: слышал.

— Если понадобится помощь, где и как меня найти знаешь. Могу подтянуть пару-тройку ребят. Молчуны. Сделают все чисто. Но стоит ли? — пожал плечами и скривился: глупо — все уж мхом поросло. Но опять же и оставить, как есть, нельзя. Он бы не смог. Да и Вадим мимо ушей не пропустит, точно. — Гнилая история, старик.

— Люди гнилые, — спрыгнул с перил Греков и пошел к стоянке, не попрощавшись.

— Вадим, — с беспокойством окликнул его Константин. Тот махнул рукой: оставь, не до тебя. Однако Уваров, понимая состояние друга, оставлять его не собирался, двинулся следом, сохраняя дистанцию.

Вадим уже дошел до машины, открыл дверцу и замер, тупо поглядывая в салон. Костя встал с другой стороны серебристого порше и, облокотившись наверх чудо-техники, с пониманием уставился на друга:

— Сигаретку дать? — спросил тихо. Вадим очнулся, скрипнул зубами, одарив друга больным взглядом. — На, — протянул тот пачку Кента.

Мужчины закурили, прислонившись к машине:

— Гадость какая, — поморщился Греков. Вот только к чему или кому относилось данное замечание, Костя не понял, хоть и предположил последнее.

— Ты не мог ошибиться? — спросил Вадим.

— Я, конечно, не сапер, но ошибиться в таком деле, что группу сирот по минному полю пустить. Стал бы говорить тебе, если б сомневался? Факты, Грек, говорят, не я. Ничего из ничего не нарастает. Впрочем, проверить легко, стоит только разговорить Ливенбах. Есть масса испытанных способов узнать истину…

— Например? Паяльник в интересное место? Или утюг на живот?

— Старо. Есть более цивилизованные способы развязывать язык.

Вадим поморщился — цивилизованный? Только не в его случае.

Он бы не спрашивал, а убивал. Медленно, с применением самых изощренных пыток отправлял на тот свет и смотрел, смотрел…

А что? Это мысль.

— Я знаю, что буду делать, — откинул окурок. — Сам все узнаю и приговор вынесу.

— С этой шалавой встретишься?

— Нет. С ней ты встретишься и применишь свои цивилизованные методы. Я боюсь, что ничего спрашивать не стану. Придушу без затей, а потом жалеть буду, что так просто отпустил.