Синдром синей бороды - Витич Райдо. Страница 70

Батюшка Александр похоже скоропостижно умер прямо с трубкой в руке — тихо стало. Минута, вторая — ни звука. Вадим удивленно посмотрел на сотовый — сломался? Или все ж Стрелец представился?

— Ох, и шутки у тебя Вадим, — прогудело, наконец. — Грех так шутить-то…

— А кто шутит? Я серьезен. Готовь что там положено…

— Окстить, Грек!

— Отказываешься? В напомни-ка мне раб Божий Александр сколько ты мне должен? Что-то около ста тысяч гринов только по распискам, правильно? Могу, конечно, свериться с документами, позвонив своим юристам…

— Обвенчаю! — недовольно гаркнул мужчина.

— Да ты не сердись, Саня, как обряд совершишь, так и получишь все свои долговые расписки, и будем считать, что ничего ты у меня не брал.

— Хм… В среду обряд проведем, — пробасил уже степенно, как и подобает служителю Божьему.

— Так-то лучше.

— Но долг мой предупредить тебя, что…

— Не надо, сам знаю: церковный брак не расторжим… Что и ценно. Сообщаю для твоего душевного успокоения — и не собираюсь.

— Хм… Дай-то Господи. Ежели так, то считай, не был ты женат до освящения брака и жена у тебя теперь одна, единственная…

— Богом даденная — слышал. До среды, батюшка. В десять будем скромным составом.

Отключил связь и хмыкнул: Стрелец в своем репертуаре.

— Дома кошмар творится. Хоть вой, Катя. Видеть никого не могу и сама не знаю, кого больше ненавижу. И ненавижу ли? Нет, ты мне скажи, как у меня ума хватило, как я вообще могла допустить мысль, что меж мной и Вадимом может что-то быть? Как я могла в него влюбиться? Почему в него? Вон сколько парней симпатичных и довольно умных? Со Славкой поругалась — не звонит теперь, не приходит. О чем я думала, а Кать?

Блондинка, забыв все обиды с сочувствием смотрела на подругу, внимательно слушая ее исповедь. Вздохнула:

— Что с нами иностранцы делают?

— Причем тут иностранцы? — нахмурилась Маша. — Речь не о подданстве, а о личности. Вадим… Не знаю как объяснить: вроде и есть недостатки, но и они как достоинства воспринимаются.

— К Лике ревнуешь?

— Нет. Странно, но не ревную, только плохо на душе очень, а отчего? От сожаления, что ли, разочарования? Тоска знаешь, такая, что плакать постоянно хочется. А плачешь, и легче не становится, только апатия одолевает. На все ровно, на все плевать. И чувствуешь себя настолько мерзко, настолько отвратительно — дрянью ущербной.

— Депрессия, — со знанием дела кивнула Рябинина.

— Беспросветная, — вздохнула Маша. — Что во мне не так, а Катя? Что в этой Лике Вадиму, отцу? Я силюсь понять и не могу.

— Крези — что понимать?

— Видимо не такая уж крези раз даже Вадим с ней…

— Честная давалка.

— Не похоже. Я подумала, а если у нее ничего не было с отцом?… Что получается тогда? Что я сволочь? Ненавидела ее, все время считала расчетливой стервой, ведьмой, которая знает, что хочет и берет, а вид такой лишь игра… А вчера вдруг подумала, что не права. Вадим бы ее раскусил, понял, что она играет. Да и отец. А если ничего не было, и нет ни с одним?

— Вадим сам бы и поиграл. А что ему? Хитрый твой родственник, каверзный. А Лика? Да кто ж ее знает? Может, правда не было. Ты вон желтую прессу почитай — такое навыдумывают. Хотя выглядел твой дядя слишком счастливым для друга, да и обнимались они не по-дружески, сама же видела.

— Видела, а что? — задумчиво протянула Маша. — Ну, поцеловал, так не в губы. На руки поднял? Может, нас заметил и специально сыграл. Зачем? Не знаю. Я вообще уже ничего не знаю и не понимаю, чувствую себя умственно отсталой. Разобраться бы Катя и в ситуации, и в себе. Я вот вспоминаю и то, что давно случилось и, то что сейчас происходит и такое чувство, что хожу по кругу по одной и той же дороге с одними и теми же эмоциями, ощущениями. Дико даже, до чего та история на эту похожа. И первое желание — Лику убить. Только мне уже не шестнадцать лет. Может возраст, может опыт дает о себе знать, и подумалось — а Лика ли виновата в том, что нравится она мужчинам, светятся они рядом с ней? Вроде ничего в ней особенного и одевается невзрачно и ума с горошину и манеры подростка, и глаза жуткие, как у совы: огромные, черные… Не знаю, — качнула головой чуть не плача от непонимания, легла на парту и закрыла глаза. — Не буду думать. Ни о чем не буду думать. Не могу больше, не хочу…

Вадим только вышел из банка, к вящему удовольствию закончив инструктаж Константинова на счет завтрашней процедуры с Егором, как запел телефон.

— Да, Костя, — ответил на ходу.

— Бабулька нашлась, Вадим.

— Прекрасно. Далеко обитает?

— Нет. Часа три езды. Ей передали, что ты хочешь с ней встретиться.

— Зачем? — жестким недовольным тоном спросил Греков. Плохо, очень плохо. Не ожидал он подобного ляпа от Уварова. Спугнули Аделаиду Павловну.

— А как еще объяснить причину ее поисков? Стрельцу спасибо скажи.

— Я ему скажу, — процедил, открывая дверцу авто.

— Я серьезно. Уговорил он ее, не знаю, каким манером, но в четверг она будет тебя ждать. После заутренней.

— Оперативно, — протянул мужчина, соображая с чего вдруг, Аделаида снизошла до встречи с ним?

— Дружку своему спасибо скажи, — хмыкнул Костя. — Умеет работать, если хочет. Не пожалел ты масла на его бутерброд — хорошо стимулировал.

— Скупой платит дважды — слышал?

— Ага.

— Что еще?

— По ляльке твоей информация подходит….

— Ошибся Костя — Лика моя жена.

На том конце стало тихо на минуту, а потом послышался смешок:

— Хорошая байка. Короткий анекдот?

— Нет. Приглашаю тебя в среду присутствовать на венчании. Свидетелем.

— Какое венчание Грек? Ты там не заболел после тесного общения с родственниками?

— Я сейчас с бюрократией больше общаюсь, — фыркнул Греков довольный удивлением Уварова. Сел в машину, завел мотор. — Пока, Костя. Как переваришь услышанное, позвони.

— Я позвоню, — протянул тот, заверяя, и отключил связь.

Светлана влетела в квартиру Цезаревой, надеясь, что Лика еще не довела себя слезами до потери пульса, не натворила что-нибудь с собой. Женщина заметалась по квартире и застыла на пороге кухни: подруга живая здоровая сидела посреди помещения и, хмуря брови, смотрела на нее:

— Здравствуй. Тебе нравится моя квартира? Ты не обидишься, если я ее тебе подарю?

Светлана хлопнула ресницами и осела на табурет:

— Ликуся ты в порядке?

— Ага, — заверила та. — Если ты снимешь пальто я напою тебя чаем. С пирожным. Вадим вчера набрал всего… и позавчера…. Я очень злая, да? Он мне сладкое покупает тоннами. Зачем?

— Ты не злая, ты слишком худенькая, — тихо, в тон девушке заметила Светлана. — Лика, что случилось? Что за разговоры о квартире, переменах?

Цезарева встала и суетливо начала накрывать стол, ставить чайник.

— Лика, это он, да? Он настаивает, чтоб ты продала квартиру?

— Нет, — вздохнула тяжело.

— Тогда объясни в чем дело?

— Разденься. У меня тепло.

Светлана скинула пальто и опять уселась за стол, с видом человека решившего остаться на своем месте до скончания веков, или до тех пор, пока не услышит вразумительный ответ.

— Давай ты не будешь меня ни о чем спрашивать? — робко предложила Лика, видя, как напряженно следит за ней подруга. — Вечером приедет Вадим. У него все спросишь.

— А его пошлю, а не спрошу! Он кто?!

— Брат Егора Аркадьевича.

— Ага. Мало одного дармоеда было, дубль явился…

— Не смей оскорблять Вадима!

— Ах, вот как?! Нет, надо было мне его в субботу выкинуть вон!

— Не смей плохо говорить и думать о Вадиме, а то поссоримся! Он хороший, он очень добрый и честный человек…

— В курсе — идеал. Как все вокруг тебя — с нимбом и крылышками за спиной.

— Он не ангел…

— Слава Богу, хоть это понимаешь…

— Он Архангел!

— А… — Света хрустнула челюстями, от возмущения забыв слова.