Флора и фауна - Витич Райдо. Страница 16

Выдернуть ее по-тихому, сдать Энеску и получить деньги, а потом отмазаться от Чигинцева, сказав, что ни слухом, ни духом, что его служащая творит. Можно еще кинуть сказку венгру о несчастной девушке, которую мечтают погубить злые дяди, а ей триллер о спецуре прочитать, вдаваясь в подробности о некомфортабельности загробной жизни? Пройдет? Смотря, как читать и в какой интонации.

Читать не стану, — решил Макрухин: предупрежу намеками, пусть девочка занервничает и хлопот Чигинцеву прибавит. А прибавит. Я ее знаю. Потом сыграть в благодетеля, поставив перед венгром, как перед единственным спасителем, которого я нашел ей. Сдать на руки Энеску вместе с проблемами. Благословить в путь и получить деньги. А Чигинцев? Его ребята ее упустят — его головная боль. Я тут причем?

Макрухин достал из ящика стола фото, чтоб еще раз рассмотреть девицу, и головой качнул: а незнакомка-то почти одна в одно Лена. Волосам естественный цвет вернуть, наглость из глаз выкинуть и штукатурку смыть. Ну, нос не тот, а остальное только в мелочах расходится.

Надо же! Мистика какая-то! Или ему знак?

А что? За семьсот тысяч можно благородный поступок совершить, и только чуток рискнуть. Одним ударом двух зайцев не хуже Чигинцева убить.

Семен набрал Ленин номер.

Терпеть не могу ждать, догонять и переделывать. От этих трех вариантов у меня образуется горячка и начинаются приступы безумия. Вот и сейчас от злости начала грызть вчерашний рустини с сыром, который бы и помирая от голода, не стала бы есть. Только подумала об отравлении, как прорезался, наконец, Макрухин:

— Слушай и мотай на свои извилины: быстро разгребай дела и тихо спрыгивай с поезда.

— Вместе с новобрачным?

— Гроб у тебя новобрачный, ангел мой. На твоем хвосте три бывших объекта и моя крыша. Все злы и непримиримы. Работай и дай мне дней пять сообразить, как тебя выводить из игры.

— Значит, свадьба отменяется?

Макрухин замер: какая, к чертям, свадьба?

— Ты там умом не повредилась?

Неувязка. Замужняя Энеску нужна? Если б знать, зачем она вообще ему нужна. Хотя, что голову ломать — это уже Ленкины трудности.

— Делай свое дело. А там посмотрим. И смотри в оба! Ты мне живой нужна!

— А уж как я себе! — фыркнула.

— Напарник твой?

— Какой?

— Ты Лейтенанта послал? — спросила в лоб, сообразив, что у Макрухина нешуточная запарка, оно и понятно по новостям — ногсшибающим надо сказать.

— Будь осторожна! — рыкнул тот и отключился.

Понятно: если и знает, то сказать не может, а если нет, то тем более.

`Славно', - поджала губы и сунула телефон в карман брюк: `Нет, в отпуск пора и подальше, а желательно быстрее. Пока мне его добрые дяди не образовали, досрочный и бессрочный'.

Я пошла к кассе, напрочь забыв об обещанном Ивану кефире.

Макрухин набрал код сейфа, что спрятался за внутренней стеной шкафа, и вытащил на свет портфолио на пятерых своих сотрудниц и фото трех бывших объектов, более похожих на портрет, что выдал ему Энеску. Повытаскивал фотографии наугад и вновь закрыл сейф.

Все. Теперь оформить, приготовить приличную подливу для венгра и дождаться, когда Ленка взбрыкнет. Не мешало бы на Энеску информацию поискать — интересный субъект. Но к такому по старым схемам не подойдешь — тебя скорее закопают, чем ты на него что накопаешь.

— Валя, ты свободна, — милостиво бросил секретарше в селектор. — Жду завтра с докладом.

Глава 7

— Где кефир? — спросил напарник.

— Молочный завод накрылся, — бросила я, захлопнув дверцу. — Поехали.

— И хлебокомбинат тоже, — с ехидцей поддел он. — Красивая ты женщина, но стерва-а-а, — протянул, заводя мотор. И бросил на меня испытывающий взгляд.

Я поняла, Иван ждет моей реакции — а ее не будет.

Да, я стерва. И потому не съедена, не закусана, не брошена, не раздавлена, не предана, не забита. И умею выживать. А это очень ценное качество, тем более сейчас, когда тучи над головой сгустились не только в прямом, но и в переносном смысле.

Бывшие объекты меня не беспокоили — много их, а это не преимущество — недостаток. Когда недовольных и жаждущих сатисфакции много, их количество сводится к нулю легкой интригой по стравливанию меж собой. Но крыша Макрухина — это уже действительно опасно. И шеф в этой ситуации не надежен.

— Будешь проситься на постой? — спросил Иван.

— Буду. Не повезет — дождусь, когда Симакова уедет — ключи есть. План прост.

— Но тебе что-то не нравится — хмуришься.

— Погода на энергетику давит… и прерванный сон настроение омрачает.

— Верю. Выспавшаяся женщина — домашняя кошечка, не выспавшаяся — дикая рысь.

— Знаток.

— У меня по психологии отлично.

— Поздравляю. Только психологами не становятся — психологами рождаются, — сказала, думая о своем: мне нужен сообщник, соратник, напарник. Ступеньки, по которым можно вылезти из гущи событий и уйти в сторону. Кандидатуры?

— Тебе видней, — хмыкнул Лейтенант.

Я мило улыбнулась ему: он мне в любом случае пригодится. Ручным. А еще можно использовать Кирилла. Он мальчик правильный и мутант, как я — душа голубиная, натура волчья, а закрыт со всех сторон, как броненосец. Обиженный. Значит — не подойдет.

Ладно, долой плохое настроение — работай, детка, ставка теперь жизнь. Снимай броню Лейтенанта, лезь в душу и бери ее в свои руки. Тогда он твоим будет.

— Как все же хорошо, что мне послали тебя, а не желторотого птенца. В нашей работе главное, чтоб рядом был человек, на которого можно положиться. Сколько дел срывается, людей гибнет именно из-за гнилого звена. А с тобой кашу можно сварить, я сразу поняла: не предашь, не струсишь.

Лейтенант напряженно смотрел на дорогу, и это мне не понравилось: либо он не верит тому, что говорю. Это не мудрено. Либо в его планы или планы его начальства, что одинаково, не входит помощь мне.

— Хуже нет, когда уверен в плече товарища, а оно хлипкое и о себе лишь печется. Тогда чуть трудности, ни помощи не будет, ни поддержки. Сам утонет, тебя утопит, если еще в спину нож от своего же не получишь. Страшно, Иван. Ты меня стервой назвал — а как, будь я другой, выжить? Своих людей, раз два и обчелся, остальные ширпотреб, зверье. Им что предать, что подставить — только заплати.

Мужчина хмурился, видно, по больному ему ездила. Прекрасно.

— Ты в горячих точках воевал, не понаслышке о продажных знаешь, и как слабаки подставляют, тоже. Как не остервенеть, не осатанеть? Тебе, мужчине, а я — женщина…

— Красивая.

— По-твоему, это достоинство? Недостаток. Проклятье, если хочешь. Только внешность и воспринимают, а что у нее душа есть, которая болит, которая устала от этой грязи, — нет. Я кто для них? Кукла…

Вздохнула и отвернулась, пряча глаза: думай, Лейтенант, думай.

— Долго речь учила? — спросил тихо минут через пять.

Я с тоской посмотрела на него, взгляд мой был прямым и искренним. Потом появилось укоризненная растерянность, а кривая усмешка довершила дело.

— Думай, как хочешь. Мне показалось, ты свой. Извини, попуталась, — бросила тихо и отвернулась. И была уверена — проняло.

Он молчал до самого дома гражданки Симаковой. Остановился за углом и перехватил меня за руку, когда я уже вылезла из машины и пошла.

— Больше время на меня не трать и обаяние свое гнилое тоже. Я ведь все о тебе знаю. Все, — процедил с нехорошим прищуром.

Я грустно улыбнулась, с жалостью глянув на него — и была в том искренна:

— Дурачок. Никто ничего обо мне не знает. А для досье я тебе столько ролей сыграю, что ты и обхохочешься, и урыдаешься. Но узнаешь ли меня? — и качнулась к нему, заглядывая в глаза. — Ты ведь тоже свое при себе держишь. Должна же хоть душа принадлежать только тебе, а не сдаваться в аренду на нужды зверья… как твоя жизнь и твое тело.

Вырвала руку и поцокала каблучками к дому, не оборачиваясь. И знала точно — Иван смотрит мне в спину и пытается что-то решить для себя. Решай, думай — пищи для размышления достаточно. Это переваришь, еще подкину. Так шаг за шагом, слово за словом ты будешь моим.